Если бы ты любила мечтать...(СИ) - "D_n_P" - Страница 15

— Окей, окей, ответ засчитан… — усмехаешься, с удовольствием наблюдая за весельем Чонгука.

Он итак красив, как Боженька, а когда смеётся — ярко и искренне — от него глаз не отвести.Цветущая пылкая красота парня не может оставить тебя равнодушной, и мысли разлетаются как юркие птички от каждого мужского взгляда. Какая обида? Главное, пусть Чонгук смеётся не переставая. И не важно, что, в общем и в целом, он смеётся над твоими двусмысленными шутками.

— Ты можешь посмотреть внутрь шапки… — говорит Чонгук, отвеселившись. Остатки смеха трансформируются в усмешку, смутившую тебя неожиданной нежностью.

— А там что? —  заглядываешь в шапочное нутро.

Мама дорогая! Задыхаешься от ужаса и восхищения. Сердце пускается вскачь, разгоняя по венам экстаз. Пальцы гладят вышитые белые буковки JK вдоль внутреннего шва.

— Это как?.. Почему?.. Ты сам?.. — бессвязные слова слетают с губ. Ты позорно счастливая, позорно не можешь сей факт скрыть. И очень стыдно за пузырьки глупого бабского удовольствия, бурлящие в крови некстати.

— Конечно сам. Там делов — две буквы! — гордо бьёт себя в грудь Чонгук. — Я умею всё!

Органы внутри тебя взбалтываются и переставляются местами. Не влюбиться, ну же! Установка «не влюбиться» трещит по швам, караул! Ты сцепляешь пальцы в замок, скребёшь ногтями по коже, в надежде очухаться, а потом задумчиво выдаёшь:

— И песни Ленинграда нашёл? Под соджу поорать их самое то.

Чонгук усмехается и протягивает тебе рюмку:

— Когда я говорю «умею всё», именно это и имею в виду…

*ханчи — корейский меч;

*противостояние Земли и Марса — Марс находится максимально близко от Земли.

корейский возраст, Чонгуку 21 год.

====== Долгожданная встреча, Pt. 4 ======

— Пчему я никгда не ходла в краоке? Пчему я нкогда не орла псни Леннгрда? Нт, пдждите, пчему я нкогда их не слушла? — хрипишь ты сорванным горлом, половину гласных теряешь на языке.

— Потому что Бетховен посвятил свою… ик… песню… Нет, не песню. Симфонию… Бонапарту… — вещают в ответ голосом не намного трезвее, но ещё певуче-нежным.

Чего? Рассеянно смотришь по сторонам. С твоим восприятием что-то не то. Мягкие интонации слышишь. Нежные нотки голоса слышишь. Но совсем не догоняешь смысл слов.

«Но какой же голосище, а… Тренированный чёрт», — хихикаешь и от усердия заваливаешься на спинку дивана.

Тяжёлая голова не хочет держаться на шее, болтается, как большой бутон на тонком стебельке. Ты укладываешь её на изголовье и смеживаешь веки.

Так вот. Чонгук сегодня столько пел, а голос ни разу не охрип — звучит божественно, сказочно.

Сегодня только для тебя.

Стоп-стоп-стоп. Смутное волнение заставляет поёрзать на диване. Прочь подобные мысли, которые рано или поздно лишат спокойствия. Лучше попробовать вникнуть в смысл его слов.

Ты приоткрываешь один глаз и скашиваешь его на Чонгука. Тот пьяненький — румяный и улыбчивый. Столько болтает: комментирует всё, что ест, а самые бурные восторги посвящает блюдам со свининой. А ещё рубает, как в последний раз — молоденький айдол оказался с богатырским аппетитом. Ест, страдает и в промежутках сокрушается, что когда выпьет, не может остановиться. И хлопает себя по железной плоскости пресса, где, по его мнению, округлился наетый живот.

Этим сейчас и занимается — гоняет по сковороде с самгёпсалем последние кусочки мяса. Забытый микрофон сиротливо лежит между пустых тарелок. Чонгук — упрямый парень, доедает всё, ничего не оставляет врагу. А перед этим раз десять убедился, что ты сыта на неделю вперёд.

Пытаешься прокрутить в голове его слова, но это так сложно. Убавленный до минимума свет, тихий бубнеж телевизора, полный желудок и патокой текущий по венам яблочный соджу навевают на тебя дремоту.

— Чо-о-а-а ты скзал? — пробуешь ты уточнить, борясь с зевком.

— Бетховен, Бонапарт, симфония. — Речитативом у Чонгука лучше выходит, без пауз и иков. Как-то понятнее, что ли.

И тебя осеняет.

— Ах, ды-ы-а-а… Я ж слшаю тлько клс-с-сичскую музку…

Спинка дивана в буераках и впадинах — совсем не предназначена для укладывания пьяных голов. Ты, поелозив на ней, выпрямляешься.

Не такого ты ждала вечера, не такого. Непонятно, чего именно ты ожидала. Но, оказывается, горланить песни в караоке — весело и забавно, и неважно, что тебе сибирский таёжный медведь на ухо наступил. Смешно и беспалевно стало после того, как стеснение улетучилось, провожаемое полными рюмками соджу и ненавязчивой поддержкой Чонгука. Вы натанцевались, наелись и, без сомнения, напились, распевая в промежутках корейский трот, Цоя, модные попсовые песни и, естественно, Ленинград, его старые песни — что-то там про офис и вэ-вэ-вэ эс-пэ-бэ. Сплошной калейдоскоп рюмок алкоголя, песен в микрофон, еды и аплодисментов. Ты отбила руки, хлопая, сорвала голос и поплакала на особенно щемящих моментах песен о любви, чем донельзя умилила Чонгука, перепевшего тебе, кажется, весь имеющийся у него арсенал любовной лирики. Сидишь теперь с красным носом, с опухшими глазами (проверила в зеркальце), нетрезвая и оглушённая. Грустная и счастливая, и грустно-счастливая от накативших эмоций.

Ведь не важно, что пьяное сердце от каждой песни, пропетой низким голосом и только тебе, разбивалось на каждой нежной ноте. Совсем немного, по краешку: тут скол, там трещинка, здесь щербинка. В этой жизни каждую свою песню Чонгук дарит фанатам, в другой жизни он посвятит их девушке, в которую влюблён, а сегодня вы застряли меж двух миров, где нет фанатов и нет любви. А есть только ты. Не фанатеющая, но почти влюблённая.

Смотришь, уже не смущаясь. Он совершенный — с выверенными углами и чёткими линиями — нетипичный продукт корейской поп-музыки. Мальчик-мужчина ест, мурлыкает незнакомую нежную мелодию, и ты почти с трезвой ясностью понимаешь: в него невозможно не влюбиться. И это трагедия, которую ещё предстоит переосмыслить. Хорошо и приятно влюбиться в образ Чонгука из BTS. В груду мышц, в круглые глаза, в красивый голос. Смотришь видяшки, ждёшь камбеки и клипы, покупаешь мерч и ходишь на концерты. Ничто не мешает найти парня, начать с ним встречаться и выйти замуж, одновременно лелея мечты о недоступном айдоле. И какая же жопа, влюбиться в него реального. В смех, в заусенцы и мозоли на пальцах, в зажившие следы прыщиков. В запах, свойственный ему.

Ты стонешь сквозь зубы и обещаешь подумать об этом завтра. На трезвую голову. Подумать и забыть. Ага.

Телевизор, приглушенный до невнятного бубнёжа, затягивает что-то знакомое. Переводишь затуманенный взгляд на череду ярких кадров на экране. И радуешься, как ребенок.

— Смтри! — толкаешь Чонгука локтем. Недовольно мычишь и повторяешь уже медленнее: — Нчего себе. Вшу маму и там, и тут передают. До чего тхника дошла!

Хихикаешь над собственной шуткой. У тебя даже получилось сказать, не скомкала половину букв.

Чонгук лениво переводит взгляд на клип, кажется, Idol (спасибо Машке, просвящала, можно сказать, насильно). Но восторга увиденное не вызывает, он невесело хмыкает и возвращается к тарелке.

— Я уже привык. Мое лицо смотрит на меня отовсюду: из каждого телевизора, с рекламных стендов и билбордов, — равнодушно жмёт плечами Чонгук. — Вагоны метро, станции, автобусы — везде я. Открываю холодильник, и оттуда сам на себя смотрю. Бр-р-р…

Он морщится и складывает в рот последний кусочек свиной брюшинки. Отодвигает тарелку и отваливается от стола, сытым жестом поправляя ремень под клетчатым полотном рубашки.

Ты бессознательно прослеживаешь движение и, вздохнув, ложишься щекой на стол. Голова тяжелая, пушечное ядро, так и пытается куда-нибудь прислониться.

— Кажется, я понимаю, о чём ты говришь, — тщательно и вдумчиво выговариваешь слова, хотя, Боже, как же это сложно, они пулеметной очередью стремятся покинуть рот, — Благдаря Мшке, я частнько ем или пью чт-то с твоим избражением. Витаминки там, молочко… И знашь, это неправильно! Касаться так тебя губами!