Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 97

Оповестить.

Дать время собраться. Подготовиться.

А они…

— Вы уж извините… — вновь сказал гражданский, и что-то неуловимо изменилось во взгляде его. А по нервам резануло ощущение грядущей беды. Но гражданский наклонился, выпустив бумаги, и те разлетелись по полу грузовика, чтобы, соприкоснувшись с ним, обратиться дымом.

Белым густым дымом.

Кто-то охнул и… Олег попытался усидеть. И не дышать. И подняться даже успел, но получил тычок в бок, от которого подкосились колени, и он рухнул, прямо в этот дым.

— Так-то оно спокойнее будет, — проворчал гражданский и крикнул кому-то: — Трогай, давай, а то господин будет недоволен…

Гостей Беломир почуял. Поднялся. Сказал:

— Уходить надо.

— Нет, — покачала головой жрица и, прислушавшись к чему-то, добавила. — Это за нами идут. И проще будет пойти с ними.

— Да неужели.

— Мы им нужны. И о твоих способностях знают. Так что сделай вид, что ты… опасаешься. Скажем, за меня.

— Сделаю. А потом?

Если тот, кто идет сюда, не дурак, а дураком Потемкин, несмотря на маску свою, никогда-то не был, то позаботится он о блокировке. А под блокировкой не больно-то подвиги совершишь.

— Знаешь, — жрица подала простую флягу, и Беломир сделал глоток. От глотка этого в голове зашумело, и слабость нахлынула. — Люди постоянно делают одну и ту же ошибку.

— Какую? — что бы ни было в треклятой фляге, теперь Беломир чувствовал себя… да вот как раньше. И выглядел, надо полагать, соответствующим образом.

— Думают, что уж они-то сумеют переиграть богов.

Сказано это было с печалью.

Ну… Беломир играть с богиней не собирался. Как-то вот… на собственной шкуре понял, что сие чревато.

А в дверь постучали.

И вошли.

Не дождавшись, между прочим, приглашения, что было в крайней степени невежливо. Ну да… плевать им на вежливость.

— Доброй ночи! — нарочито бодро произнес Алексашка Потемкин, а вот тот, который вошел следом, ничего не сказал.

— Доброй, — притворяться не пришлось.

И радость Беломир выказывать не стал.

— Что-то ты бледен, друг мой… никак хуже стало? — Алексашка вперился внимательным взглядом, будто желая проникнуть в самые мысли.

Он, конечно, прозорливый гад, но не менталист.

К счастью.

— Представишь меня сей прелестной даме?

— Калина, это, как подозреваю, источник наших грядущих проблем… Александр Потемкин.

Потемкин изобразил шутовской поклон.

— А это Калина…

— Жрица богини Моры… — уточнил Потемкин.

— Пока нет, — Калина поднялась и, взяв Беломира под руку, сказала. — Идем.

— Куда?

— Туда, куда вы нас собрались отвести.

Уголок губы Потемкина дернулся.

— Или… все изменилось? — она позволила себе выдержать внимательный взгляд Потемкина. — И вы решили, что не станете участвовать в этом?

— Боюсь, выбора у меня нет.

— Пока есть. Крови на вас немного.

Теперь дернулся и глаз.

А тот, кто стоял за спиной Потемкина, заворчал, будто предупреждая, что время разговоров ушло.

— И вправду поспешить надо… Мир, ты извини, ты… неплохой человек, но вот… так уж сложилось. Кстати, не подскажете, где ваша подруга?

— Которая?

— Которая ведьма.

— Понятия не имею, — ответила Калина. И ответ приняли. Пока. А ведь поганец держится уверенно, словно точно знает, что ничто и никто не помешают ему.

— Ты не думай, — Алексашка держался рядом, но не так близко, чтобы рисковать шкурой. Хотя… пожалуй, Беломир дотянулся бы.

Шею свернуть — дело легкое, особенно такую, которая сама в руки просится. Но… не сейчас.

— Я никому не хотел зла… и сейчас не хочу. Но дела рода того требуют…

Прозвучало до крайности неубедительно.

— Дед велел, а я… я давно уж делаю, что он велит. Так… безопасней.

— Для кого?

— Он некромант. Из тех, старых, про которых теперь только страшные сказки рассказывают… и я тебе скажу, что не так уж они, если подумать, и страшны. Реальность, она куда похуже будет.

— Господин будет недоволен, — прогудело существо, что шло последним. И взгляда своего превнимательного с Беломира не спускало, будто только от него и ждало подвоха.

Может, чувствуй он себя получше, и рискнул бы.

Только не сейчас, когда ноги заплетаются, а перед глазами плывет. Чем она его… и зачем, главное? А не спросить. Не хватало еще слабость выказать. Вот и приходится держаться, сосредоточиться на том, чтобы не споткнуться, не упасть.

…все-таки не следует верить женщинам.

Определенно.

— Господин… велел доставить их. Мы и доставляем. Видишь, тихо, спокойно и без лишней паники. Или думаешь, ты его заломаешь с легкостью? Дед слишком давно считает себя самым умным, самым сильным, самым… — Алексашка осекся. — Пускай. Но я и вправду не хотел в этом участвовать. И сейчас не хочу! Только… кто меня спросит?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И решился, подошел ближе, несмотря на страх свой, несмотря на ворчание нелюди, от которой повеяло силой. Вцепился в руку и шепнул на ухо:

— Вырви ему глотку, остальных я успокою…

И отступил.

— Скажите, — мягкий голос жрицы разбил напряженную тишину. А ведь нелюдь слышала. Или нет? Донесет? Несомненно. Алексашка рискует. И знает, что рискует. И… неужели сам не чает живым выбраться? Он ведь трусоват. Всегда таким был, правда, предпочитал говорить, что дело не в трусости, но в осторожности природной. Пускай. Главное, что теперь ему отступать некуда.

Стало быть…

Довели до края.

— Скажите, а зачем вам Маруся? Вы ведь про неё спрашивали? Или про Ксюху? Правда, где бы она с вами могла пересечься…

— Маруся… вот скажи, Мир, кто в здравом уме даст ребенку настолько нелепое имя? — хохотнул Алексашка, радостно вцепившись в новую тему. — Особенно ребенку древней крови? Деда оно бесит несказанно… Маруся…

— Стало быть, вы…

— Брат. Сводный. Или как там, чтобы по правильному? Отец мой набедокурил. Он ведь не особо сильным был, но вроде как толковым считался. В науку пошел. Дед, конечно, не особо… Потемкины всегда в стороне держались, но отец клятву дал, что родовыми умениями делиться не станет. Сдержал, к слову если… так вот, преподавал он. И романчики со студентками крутил. С кем не бывает? А одна влюбилась. И забеременела. Ну… с ней побеседовали, стало быть, что нехорошо серьезного человека обременять проблемами…

Беломир покачал головой.

А ведь приличные люди, если со стороны посмотреть. Небось, отец, что бы там про него ни говорили, в жизни не позволил бы вот так, кровью разбрасываться.

И уж тем более обижать беременную.

Удавить заботой — это да, это он мог бы. Или благом родовым изуродовать.

— Выплатили отступные и велели забыть, как звали… в общем-то, некоторое время так и было, а потом у девочки взял да дар проявился, — Алексашка хлопнул в ладоши, и звук этот заставил вздрогнуть, вырывая из пут какого-то недосна. Это что, его, Беломира, еще и заморочить пытаются. — Наши способности, чтоб ты знал, несколько… иные. Опасные для людей обыкновенных. Вот матушка и испугалась. Написала. Умоляла помочь. Отец и откликнулся. Жалостливый он был. А еще жадноватый, что сказать… да и вообще дерьмо-человек. Матери изменял постоянно. Поигрывал. Проигрывал безмерно и так, что дед жестко содержание ограничил, дабы не вышло чего… вот. Да только отец одолжать повадился. Сперва у одних, после у других… вскоре в нашем кругу все более-менее серьезные люди знали, что Потемкину одолжать нельзя. Он на других перекинулся, а там и вовсе дошел до низких людишек.

Алексашка остановился и, оглядевшись — лес вокруг казался одинаково безлюдным, — махнул рукой в чащу: