Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 85

— Камень?

— Не смей прикасаться!

— Да я его в глаза не видел! — сказал Николай совершенно искренне, но потом подумал и добавил. — Во всяком случае пока…

— Вот как увидишь, так не смей прикасаться. И… погоди, Игнатка поможет.

— Да я как-нибудь сам…

Дед прямо высказал, что он про этакую самостоятельность думает, и главное, в словах не стеснялся, разом отчего-то позабывши и о чести родовой, и о правилах хорошего тона. Стало быть… стало быть, не ошибся Николай со звонком.

Он присел.

И велел:

— Рассказывай.

Дед ответил не сразу, но все же заговорил.

— Донельзя мутная история… как ты знаешь, императрица… которую далеко не все таковою признавали, ибо пусть и венчали её на царство с супругом вместе, однако после смерти оного Екатерина не приняла истинного венца. И это говорило о многом.

— О чем?

— Ты ж большой мальчик, догадайся. Истинный венец был сотворен тем же Брюсом, дабы хранить кровь Петрову.

…и является, судя по всему, артефактом весьма мощным. А стало быть, существовала некая вероятность, что артефакт этот способен самозванца наказать.

— …притом, что была на Катьке вина… была… и не хмурься. Нашему роду многое ведомо. Мы верно служили, пусть не царям, царей много и не всякие из них для царства годны, но земле этой. Время сложным было… захочешь, дам почитать архивы.

— Может, и захочу, — проворчал Николай, подозревая, что одним чтением дело не ограничится, да и… надо ли совать нос в дела давние?

— Захоти, захоти… историю-то в школе чутка иную преподают. Приличную, — это слово дед выделил тоном. И Николай услышал, как что-то щелкнуло. — На деле-то иначе… многое иначе… на деле-то супруг Катькин пусть и правильной крови, да разума слабого. И многое натворить способен был. Потому-то и позволили ему… приболеть. А уж после, не видя иного способа, возвели императрицу на престол. Сперва-то она тихою была, благодарною, вот многие решили, что удобная фигура. Но время показало, да…

Он замолчал. Этак поневоле поверишь, что дед самолично те времена застал.

— Потемкины опять же… тогда возвысились. Появились с безвестности, тепериче вон носы дерут, мол, древний род. Как же, куда древнее… ушлые они, что тогда были, что теперь. Некроманты.

— Потемкины? — вот теперь Николай удивился.

— Они. Не все, дар у них сильный, но редкий. Они об том, само собой, не спешат распространяться. И учат по-домашнему. Ходит слух, что старший в роду самолично выбирает того, кого полагает годным на принятие силы. И его уже наставляет.

В это Николай поверил.

Отец тоже учил многому из того, о чем в университете то ли не знали, то ли делали вид, что не знают.

— Сам понимаешь, известно об этом не так много. Подобные тайны родовые берегут со всем тщанием. Но вот видно, что иным Потемкиным дозволено многое, а кому-то невесту подбирают придирчиво. Ко мне вот недавно обращались. Алексашку хотят окрутить.

— И…

— Отказал, — сказал дед, вздохнувши. — Оно, конечно, и при силе, и при государе, и богаты, да… только не живут у них родовитые невесты долго. Алексашкина матушка двоих родила, но старший в младенчестве преставился, а после младшего и она отошла. Я своей крови не враг, что бы вы там себе ни думали.

— Мы не думаем.

— Думаете. Неблагодарные, — проворчал дед. — Воли вам, свободы… чтоб дурость творить ото всей широты души… в мои-то времена… я-то поперек отца и слова молвить не смел. А вы!

— Времена изменились.

— Времена, может, и изменились, а вот Потемкины прежние… лисы. Так вот, тот, самый первый из рода их, который прибился ко двору, сумел Катеньке понравиться. Да так понравиться, что разом потеснились Орловы, полагавшие себя незаменимыми. Они-то пытались избавиться от конкурента, да едва сами не сгинули всем родом. И сгинули бы, когда б не намекнули Катьке, что этак дела не делают. Нехорошо, когда древний род может взять и исчезнуть. Опасно зело. Для всех.

Николай кивнул, хотя дед не мог его видеть.

— Потемкину тоже прочили их судьбу. Мол, сегодня один фаворит, а завтра другой. Только он хитрее оказался. Понял, с кем его судьба свела. И сам принялся подбирать подходящих мальчиков, которые не позволяли государыне затосковать. А заодно уж были весьма благодарны за помощь. И главное, мальчики были хорошими, но… глуповатыми. Ни один не способен оказался друга сердечного заменить. Так и жили.

— А гарнитур этот?

— Гарнитур… с ним прелюбопытная штука вышла. Долго ходили слухи, что подарил его именно Потемкин, чего он вовсе не отрицал. Но не просто так, а на рождение дочери.

— Дочери?

— Государыня ведь женщина, а потому… случалось всякое. Об одном бастарде известно доподлинно, а вот наличие дочери всячески отрицалось.

— Ага… — только и сказал Николай.

— Следует отметить, что, конечно, Катька была старше Потемкина на десять лет, а уж когда роман начался, ей и вовсе было за сорок. Но… понимаешь, в подобных делах, внучок, никто точно свечку не держит. И сорок лет для одаренной, а она была-таки одарена, не такой уж древний возраст, даже в те годы, да и отношения могли начаться куда раньше. Просто тайно… главное, что гарнитур был, и девочка имелась, которая воспитывалась сестрой князя Таврического.

— Сестрой? Той, которая…

Что-то начинало вырисовываться, вот только пока весьма и весьма непростое.

— Дальше еще интереснее… когда Елена преставилась, то девочку вместе с племянницами Потемкин забрал в Петербург.

— И совратил.

Дед закашлялся, а после сказал строго:

— В обществе где не ляпни.

— Стало быть, не совращал?

— Кто ж его знает. Нравы тогда были иные…

— Строгие и благородные? — не удержался Николай. — Когда старших ослушаться не смели.

— Ишь, языкастый… так вот, не суть важно, что там с племянницами было. Дочь свою Потемкин бы не тронул, чай не дурак. А вот за других не скажу…

— Других — это кого?

— Поговаривали, что девица из рода Потемкиных, некая Дарья, о которой только и известно, что имя, и что предположительно отцом её был Потемкин, а матерью — особа в достаточной мере знатная, чтобы не обрезать фамилию^{3}, должна была вступить в брак со внуком Якова Брюса.

— А у него внук имелся?

Про дочерей Николай слышал. И всплыло вот в памяти, что дочери эти преставились еще во младенчестве. Но внук…

— По слухам опять же был у него сын. После смерти супруги Брюс жил одиноко, однако мужчиной был видным, вот… и получилось. Кто являлся матерью, сие не известно, однако наш предок поминает некоего Брюсова сына, впрочем, имени не называя, как человека до крайности опасного.

Нет, все-таки копаться в делах минулых — еще то сомнительное удовольствие. То ли был, то ли не был, то ли сын, то ли так, проходил рядом.

— Я, конечно, велю поглядеть, так-то не помню… все не упомнишь, — пожаловался дед. — Хотя… помнится, матушка твоя некогда собиралась работу писать, что-то там про артефакты екатерининской эпохи. Вот! У неё и спросишь!

— А ты все?

— Не дождешься, — хохотнул дед. — Не все, но… весьма интересно, что эти двое, Дарья и внук Брюса, просто сгинули, будто бы их и не было вовсе. А вот с ними сгинул и рубиновый гарнитур, который матушка-императрица весьма жаловала. И не просто жаловала, в последние годы носила, почитай, не снимая. Добавим, что после исчезновения оного здоровье её крепко пошатнулось…

— Думаешь…

— Дарья Потемкина числилась во фрейлинах. А если предположить, что и вправду являлась родной дочерью императрицы… — дед выразительно замолчал.

— Ей могли подарить этот гарнитур.

— Или, скорее, она могла его украсть.

— Украсть?

— Катька была весьма эгоистичною особой. Если гарнитур и вправду был артефактом, причем увязанным на здоровье матушки-императрицы, то она его не отдала бы. Ни дочери. Ни внучке. Ни… она к детям своим относилась весьма прохладно. И поверь, будь она здорова, короны Павлу не видать бы. Но не о том… интересно иное. Алый камень необычайной величины был поднесен императрице много позже основного гарнитура. И уже придворные ювелиры думали над тем, как вписать его в комплект.