Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 76

— Видать, родники попортили… — это уже тетка Ирина. — Ироды… страху на них нет.

— Будет, — третий голос, жесткий и ледяной.

— Свят куда-то исчез, — пожаловался третий. — Не могу дозвониться. Игорек говорит, что никто-то не вернулся из группы. А давно пора.

— Плохо.

— Плохо, — согласились с теткой все.

— А…

— Отольет, видишь, уже не только водою лечит… не мешайте, девоньки. Тут, глядишь, и без вас сложится…

Сложится.

— …идите-ка лучше, побеседуйте с этими… строителями. Это ж надо-то до чего наглые! Совсем страх потеряли.

— Побеседуем, — ответил тот же ледяной голос. А второй добавил.

— Только уходить как-то… неспокойно мне.

— Справимся. Как-нибудь.

Руки рассадило до крови, и кровь эта мешалась с водой, сплеталась, и теперь Олег видел эту самую воду совсем иной. В ведре тонули звезды.

И кровь.

Крови не хватало, а вот звезд было с избытком. И тяжеленные, зар-р-разы! Но он подхватывал ведро онемевшими пальцами, переворачивал, и вода медленно лилась на бледный лик. И кровь несла.

Его.

Ему не жаль. Пусть хоть всю заберет, что кровь, что силу… дед говорил, будто и Олега боги одарили, подождать лишь надобно. И чтобы потом, как деда не станет, Олег на могилку его наведался, принял силу. А он не приехал. Тетка не пустила.

А потом, когда уже мог сам, без тетки, то и…

Забыл?

Решил, что не важно?

Идиот… сейчас бы пригодилась та, ведьмаковская сила. Её отдать можно было бы, воде. С кровью вместе. А без силы крови одной мало. И…

…и снова звенит цепь, раскручивается. С гулким громким звуком падает ведро, как только не разбивается о здешнюю воду. И Олег налегает на ручку, давит, толкает. Мышцы гудят, что та цепь… а он полагал, будто в форме.

Точно идиот.

Там, в спортзале, другое. А тут жизнь надо… отдать? Он никогда-то не готов был отдать жизнь. Может, просто было не за кого.

А теперь?

Теперь, выходит… и ведь отдал бы. Если бы точно знал, что поможет. Только не знает. И целителям не позвонил. Пашке тоже… Пашка странный стал.

Когда?

Почему-то вся жизнь вдруг показалась пустой, будто… будто не было её. Коли Олег цел останется, что вряд ли, надо будет могилку дедову отыскать. Заглянуть. Просто… на жизнь пожаловаться и на собственную дурь. И покаяться, что ошибся дед.

Не вышло из Олега ведьмака. Впрочем, человека тоже, а это хуже… если сдохнет, то… больничку точно не построят. И этих уродов, которые дом спалили, не прижмут.

И…

Вода лилась. Густая. Черная. На воду-то не похожая, скорее уж нефть или деготь, или еще какая пакость, но лилась. Так медленно.

И губы его, Олега, женщины раскрылись, сделали глоток. Еще один и…

…а была бы сила, с силой бы…

Он стоял, глядя в темные её глаза. И пытаясь удержаться на грани. И почти получилось, когда вдруг повело, а земля скользнула из-под ног, норовя сбросить. Он хотел устоять.

Всегда ведь получалось.

Он крепкий.

А тут…

— Тише, бестолковый, — теплые пальцы тетки Ирины впились в руки. — Лежи… ишь ты… Василина, глянь, никак ведьмачок?

Его уложили на мокрую землю.

— И ты лежи, ишь, неугомонная, помирать вздумала. Батьку на кого бросила? Вот то-то…

— Я… что случилось, Ирина Владимировна?

— Это я у тебя спросить хотела, что с тобой случилось.

— Не знаю, — от звука этого голоса губы Олега сами собой в улыбке растянулись. И стало быть, не зря. И руки, и сила… и если помрет, то тоже не зря.

Может, ему за это и не дадут Алмазную звезду, так она на хрен Олегу сдалась. Главное… главное, что Ксения жить будет.

…а вот консерваторию он построить не успел.

Плохо.

Красноцветова в дом тащили вдвоем. Я взялась за ноги, а Ксения, мокрая, бледная, что тень, за плечи. И ведь только-только сама лежала, а теперь вот…

— Мой он, — сказала она тетке Василине, когда та вздумала приблизиться. И так сказала, что Линкина матушка только кивнула.

Отступила.

И сделала знак рукой, а какой — не понятно.

Ну да… после спросим. И у Ксении тоже. Я поглядела на подружку, убеждаясь, что умирать она если и собиралась, то точно не сейчас.

А Красноцветов оказался тяжелым. Я даже едва не уронила, но Ксюха нахмурилась и пришлось держать. Вот если спину потяну или надорвусь, то… прокляну.

Как есть.

Ведьма я или так?

Однако вот ничего, дотащили. И в кровать вперли, правда, я несколько сомневалась, что стоит оно того. Красноцветов вон, мокрый весь, грязный, то ли в земле, то ли в саже, то ли в крови. А может, во всем и сразу. Однако же Ксюха нежно погладила его по щеке небритой.

Вздохнула.

Посмотрела на меня растерянно и сказала:

— Он… хороший.

— Ага, — не стала спорить я. В конце концов, может, и вправду неплохой. Вон, и феникс его признал, а тварь это на диво склочная, из наших-то мужиков к нему редко кто подойти отваживается, да и баб не всех к себе подпускает, пусть с ними и помягче. А Красноцветов на руках его нес.

И огня не побоялся.

Игорек опять же его бы с Ксюхой не отпустил, когда б сомневался.

Игорек!

— Погодите, — Ирина Владимировна осадила меня. — Не лопочите, а то ишь…

И пальчиком сухоньким погрозила.

— Что с ним? — Ксюха лопотать не собиралась, косу свою огладила, и как у неё выходит? Раз и волосы сухие? С моих течет и капает на дорожки.

Совестно даже.

— А ничего, сила пробудилась. Ему еще когда дадена была, да только, видать, не принял. Может, не захотел, может… не знал. Она и жила подле, помогала, оберегала… гляди, Ксения, с ведьмаком просто не будет. Упертые они, ироды.

И ладонь сухую на лоб Красноцветова положила.

— Ничего, я как-нибудь… — Ксения вздохнула и обняла себя. Волосы волосами, а вот одежда на ней мокрая. И на мне. Этак застудиться недолго. — Родники…

— Потравили их, а чем — не понять. Но ничего, Игорек пошел.

— Как бы… — Ксения запнулась.

А я поняла: кто бы ни пакостил, он вряд ли глуп. И гостей будет ждать. И… и куда подевался дядька Свят? Он ведь должен был вернуться.

Должен.

А не вернулся.

…и Калина. Она ведь с нами к деревне бежала, а потом куда-то взяла и потерялась. Куда?

— Не переживай, детонька, — теплая ладонь легла на затылок. — Все-то сладится. На от лучше, вытрись.

Ирина Владимировна протянула Ксюхе полотенце.

А на меня глянула строго-строго.

— А ты иди-ка домой, не мешайся тут.

Я сразу и почувствовала себя лишней. И… и пошла. Домой. Правда, дома было пусто. И эта пустота несколько… нервировала.

Где тетка?

А Васятка?

А… я быстро стянула мокрую одежду, отправив её в корзину с грязным бельем. Завтра заряжу стиралку. Растершись до красна, я натянула сухие джинсы и майку, набросила ветровку и…

Где их искать?

Куда вообще идти? И что делать? Я сунула в рот краюху хлеба, потому что есть вдруг захотелось с неимоверной силой. Запила водой и…

…вода летела с ладоней да на черную гладь пруда. В ней не отражалось ни мое лицо, ни той женщины, за спиной которой я очутилась.

Я видела лишь воду.

Слышала её шепот.

И сквозь него — плач младенца… он лежал на вытянутых руках женщины, которая глядела на ребенка задумчиво и печально. Она все уже решила.

— Он близко, — сказала она шепотом.

Для меня.

И обернулась.

И бледное напудренное лицо её исказила злобной гримасой.

— Ненавижу!

Младенец заплакал громче. И звук этот расколол царившую вокруг тишину.

— Ненавижу, — она переложила ребенка на сгиб руки и повторила с удивлением. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу…

Она шептала, раз за разом, пытаясь убедить себя, но не имея сил. А я смотрела. Просто смотрела, надеясь, что на сей раз пойму.

Плач стих.

И женщина прижала палец к губам. А на шее её огнем вспыхнули камни. Я сразу узнала ожерелье, и венец тоже, и перстень, который женщина стянула зубами, а потом, воровато оглянувшись, сунула под кружевное одеяльце.