Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 30

Ни вторых.

Той удачи, когда Олега взяли в фирму пусть и махонькую, но занимавшуюся делами серьезными. Ни… ничего иного.

— Ешь давай, болезный, — на деревянную доску встала сковорода. Чугунная. С высоким краем, с гладким нутром, где в море растопленного жира плавали белые острова жареных яиц. И сквозь них проглядывали коричневые сухие ломти сала.

Запах шел… одуряющий.

Это от голода. Он ведь только утром и позавтракал, а потому… потому, может, и не великие изыски, так и Олег не сказать, чтобы гурман.

— Ешь…

Ирина Владимировна головой покачала, глядя, как гость её незваный уплетает нехитрый ужин. И подумала, что надо бы весточку Святу послать.

А то ишь, чужаков развелось-то…

Домой я возвращалась часу этак в восьмом, честно отработав полный день. И надобно сказать, гречку ели все, даже Верещагина, выглядевшая донельзя усталой и разочарованной жизнью. На меня она не глядела, в отличие от Синюхина, занявшего место по правую руку Оленьки. Вот он то и дело бросал странные взгляды, хмурился, порой принимался губами шевелить, будто речь тренируя.

И глядеть на это было смешно.

Но я не смеялась. Я сделала, что должно, и домой собралась. Васятка весь извелся от нетерпения.

— В город можно съездить завтра, — некромант вызывался нас провожать, хотя никакой-то в том нужды не было. Места здешние мне были знакомы преотлично, но раз человеку хочется, отчего б и нет. — За продуктами. Если вы не передумали.

Я пожала плечами: с чего бы мне передумывать?

— Тогда, если вас не затруднит, составьте, пожалуйста, список, а то я как-то в делах хозяйственных ничего и не понимаю… — он поглядел на меня.

А я на него.

Васька же не упустил случая ткнуть кулачонком в бок. Вот ведь… я просто так смотрю. Что уже, нельзя поглядеть на хорошего человека? Он даже ничего…

И главное, не отпускает чувство, что где-то я его уже видела.

Где?

— А вы… — он замялся и поглядел на деревню, до которой оставалось всего ничего, вон, и дома видны. Только я с ним туда не пойду. У нас же как, пройдешься разок, так мигом и оженят.

А потом, для полноты ощущений, так сказать, и жизнь придумают. Всенепременно разнесчастную. Буду потом ближайшие пять лет доказывать, что вовсе не было у нас ни брака тайного, ни троих детей, которых мы в детдом отправили, и вообще что человек этот мне сугубо посторонний.

— Вы ведь из местных, да?

— Да, — сказала я, подумавши, что при всей своей тихой прелести жизнь в Лопушках не так и проста.

— Может… у вас какие-то истории есть? Легенды там.

— Хватает, — встрял Васятка, за что заработал щипок. А нечего вперед старших лезть. Но от щипка Васятка отмахнулся. — У нас тут каждый человек, считай, легенда.

И нос задрал.

Мол, вот я как умею говорить. А то, только и умеет, что говорить.

— Даже так? — некромант на Васятку не обиделся, но усмехнулся этак, по-доброму. — Замечательно. Но я, признаться, про усадьбу хотел… одно дело документы, а опыт подсказывает, что порой в них далеко не все попадает.

Я поглядела на некроманта.

На Васятку.

На Лопушки, которые были отвратительно близко, и соврать даже не получится, что идти до них три часа. И опять на некроманта.

— А… что в документах? — спросила я и ресницами взмахнула, как это Ксюха обычно делала, когда желала показаться не очень умною.

— В документах? — он тоже моргнул.

И покраснел ушами.

А Васятка вздохнул этак тяжко, как дед старый, и сказал:

— Своди его к речке, что ли… заодно и поговорите. Про документы.

И отпрыгнул раньше, чем я с затрещиною успела. Ловкий, засранец. Отбежал, язык показал и понесся к деревне, подскакивая, что козел тетки Василисы.

— Извините, — сказала я, чувствуя, что тоже краснею, причем не только ушами, но, кажется, всем своим организмом. — Он… непоседливый. Но не злой. Но к речке могу сводить. Если хотите.

Некромант стал краснее прежнего. Или это просто солнце так высвечивает? Наверняка солнце. Вона, зависло низенько, упреждая, что лето летом, а ночь по распорядку дня все одно положена. Ну, до темноты управимся.

— Хочу, — выдавил некромант. — Если… вы не спешите.

— Куда мне спешить, — я отмахнулась и поспешно, пока не передумала, взяла некроманта под руку. — Мне тут спешить совершенно некуда.

— Тогда… тогда это хорошо.

Он отмер.

И моргнул.

И… и уедет через месяц, забывши, как меня зовут. Сколько уже я слыхала подобных историй, о столичных гостях и девичьих надеждах, которые оборачивались порой серьезными проблемами, причем не только для девицы, но и для всей её родни.

Впрочем, о чем я сейчас думаю вообще?

Это… это день такой. И Ксюха с Линкой… и вообще… мы шли молча, отчаянно стараясь не смотреть друг на друга. Васятка бы посмеялся, когда б увидел.

И не только он.

— А давайте меняться, — предложила я, потому что молчание это сделалось совсем уж невыносимым.

— Меняться?

— Вы мне про документы, а я вам то, что мне тетка рассказала.

Она ведь не говорила, что это — тайна превеликая. А ему, глядишь, и полезно будет. И всем нам, если ту пакость, что в бочаге прячется, извлекут и увезут.

Именно.

— Хорошо, — он вдруг успокоился. — Думаю, это равноценный обмен. Правда… боюсь, что ничего особого не скажу. Поместье это принадлежало некоему Василию Андреевичу Энгельгарту, смоленскому помещику, человеку тихому, о котором известно лишь, что свезло ему взять в жены сестру того самого Потемкина, князя Таврического…

Странно. Одно дело, когда тетушка сказывает, и совсем другое знать, что оно на самом деле было. Или… не было?

Но ведь существовали они…

— Сестру князь любил и жаловал, не забывал, как и детей её. Но вот сам Василий Андреевич оказался человеком до крайности невезучим. Он не пил, не играл… во всяком случае о том информации не сохранилось. Однако и с деньгами обращаться научен не был. Как бы то ни было, вскоре после смерти Елены, так звали его супругу, он распродал большую часть земель, оставивши лишь это вот поместье. А после отписался Потемкину с просьбой приютить сирот.

Существовали.

Точно существовали…

— Потемкин согласился и забрал девочек. Помог устроиться в жизни.

— Добрый? — не удержалась я.

— Да… как сказать… но это к делу не относится, — некромант, кажется, опять смутился. Пускай. Я настаивать на том, что там относится, а чего нет, не стала. — Василий Андреевич преставился, дочери его разъехались по миру. За усадьбой приглядывали, но жить в ней не жили. Вот она и разваливалась потихоньку. Потом революция и смута. Национализация. И возрождение монархии. Про усадьбу совершенно забыли. И деньги на содержание перестали выделяться.

— А чья она вообще? — уточнила я.

К реке мы шли длинною дорогой, чтоб поговорить удобнее было. А то ведь оно как? В Лопушках все-то близко, не успеешь оглянуться, как у реки и окажешься. И что тогда?

Я и вела… как умела.

Умела я по-всякому, но в местах родных любая ведьма в силе прибавляет. Я не исключение. Вот и ложилась тропка под ноги лентою шелковой, петляла, кружила.

— Чья? Сложный вопрос… а знаете, я ведь и вправду, — некромант даже остановился от удивления. — Как-то и не подумал… полагаю, ничья.

— А так бывает?

Ладно, чтобы собака там брошенная или кот ничейный, с котами вообще это обыкновенное дело, коты, они сами по себе, безотносительно человеков существуют. Но вот чтобы усадьба…

— Я наведу справки, — он кивнул, соглашаясь, что мысль эта всецело здравая. — Думаю, что на балансе сельсовета числится. Или горисполкома. Может, под министерством культуры.

Может, и так.

— В теории, конечно, Потемкины могли бы права заявить, документы, подтверждающие право владения Василия Андреевича сохранились… или, возможно, кто-то из Энгельгартов… только зачем?

— Усадьба же.

— Древняя. Почти развалившаяся. Её восстановить надо, а поскольку здание старше двухсот лет, то просто снести и построить новую не выйдет. Историческая ценность. Следовательно, только реконструировать сообразно эпохе. И с разрешения министерства.