Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина - Страница 112

— Туда, — она указала. — Там общий коридор.

— Тогда ладно, — почему-то показалось, что у этого мальчишки свои планы имеются. Но в дыру он проскользнул, что ящерка. И Оленьке пришлось поторопиться, чтобы за ним успеть.

Успела.

И вновь, оказавшись в коридоре, огляделась.

— А дальше куда? — мальчишка приплясывал.

— Понятия не имею, — вынуждена была признать Оленька. — Тут он по кругу идет. А как наружу — не знаю.

— Нам наружу и не надо, — мальчишка бодро зашагал вперед.

Сообразительный. И про дырки догадался. Вон, у каждой задерживается и смотрит. Оленька тоже смотрит, только… людей с оружием очень много. И ей со всеми не справиться, даже если вдруг случится у неё помрачнение рассудка, потянет в бой.

Пока не тянуло.

Секира и та примолкла, словно в раздумьях.

— Послушай… — она с трудом поспевала за мальчиком. — Наш единственный шанс — позвать на помощь.

— Кого?

— Кого-нибудь! Не знаю… я… там позвонить ведь можно! Наверху. В полицию.

— Ага… лег твой телефончик. Знаешь, какая тут силища? Точно всю электронику вынесло, — и добавил пару слов из тех, которые детям знать не положено.

Оленька возмутилась.

И затрещину отвесила.

— Ты чего дерешься?!

— А ты чего ругаешься. И… тише, если мы их слышим, то и они нас.

— Пускай! — мальчишка насупился. — Нам все равно их надо… одолеть.

И сказал это как-то грустно, безнадежно.

— Можно подняться, дойти до деревни. В теории она недалеко быть должна. А там позвонить в полицию…

— И пока они доедут, тут трупы одни останутся, — мальчишка вздохнул и обнял себя. — Я… не знаю, что делать.

— И я, — сказала Оленька.

— Тогда пошли. Потом, глядишь, и придумается. Главного найти надо. Если убить главного, то остальные разбегутся. Должны. В кино так.

— Ну если в кино, — Оленька неожиданно для себя улыбнулась. И успокоилась. Мальчишка прав. Пока они бегать станут, живых здесь не останется.

Это она чувствовала ясно.

Как и то, что происходящее совершенно не нравилось храму. И он, храм, желал, чтобы Оленька… что? Остановила? Сотню профессиональных бойцов одной секирой?

Ладно, сотни здесь нет, но и того, что есть, хватит сполна.

А она не боец!

У нее даже по физкультуре отметка вымучена деканом, а не собственными Оленькиными заслугами. Она всхлипнула, до того жалко себя стало, да еще и перспектива героической гибели нарисовалась, не добавляющая душевного оптимизма.

Мальчишка погладил Оленьку по руке и сказал:

— Может… ты за помощью иди, а я воевать?

— Не хватало, — Оленька слезинку смахнула. Чтобы она, Оленька Верещагина, бегала, когда какой-то пацан деревенский… нет уж. Дюжина, сотня, но… у нее доспех.

Секира.

И острое желание кого-нибудь убить.

— Идем, — сказала Оленька и решительно зашагала вперед. Если что-то и будет происходить, то в жертвенном зале. А стало быть, им туда.

На Ингу смотрели.

Кто-то огромный и… ласковый. Как мама. Конечно. Так мама смотрела, когда сидела на краю кровати. И еще волосы гладила. И уговаривала закрыть глаза. Инга и закрывала, но не до конца. Она за мамой подглядывала, а та…

…мамы больше нет.

Но есть бабушка.

И дочка.

Будет.

Если у Инги получится выжить. А ей очень хочется выжить. Чтобы уехать туда, где залитый солнцем луг, и белый камень, и пахнет летом, всегда летом, даже в самый разгар зимы. Где бабушка собирает колосья, чтобы перехватить их лентой.

Где…

Теплая ладонь коснулась волос.

— Мама, — шепнула Инга. — Мамочка… мамочка, я столько глупостей наделала, если бы ты знала.

Она знала, та, что смотрела на Ингу.

Та, которой быть не могло в подобном месте. Слишком много тьмы. Слишком много крови. Слишком…

…тьма не способна существовать без света, как и он утратит свою суть без тьмы. Основа основ.

Бабушкин голос.

Бабушкин гребень скользит по волосам, и от каждого прикосновения становится легче, будто крылья за спиной вырастают. А и вправду… только их никто-то, кроме Инги, не видит.

Пока.

Она открыла глаза, уже совершенно спокойная.

Знающая.

Пожалуй, именно это и отличало их с бабушкой от прочих людей. Да еще сила. Здесь… пусть будет… если тьмы без света не бывает, то тьмы изрядно собралось. Инга же не против побыть для неё светом.

Для всех.

А людей прибавлялось.

Сперва пещеру окружили автоматчики в черной форме, глядеть на которую было неприятно, и Инга не глядела. Только… все равно получалось. Вот тащат огромную тушу зверя… медведь?

— Папа! — всхлипнула Ксения, готовая сорваться с места, но Олег удержал.

И правильно.

Эти, с оружием, боятся. И злые от своего страха. Еще ударят девочку ни за что ни про что.

— Он живой, — сказала Инга. — Спит только.

…и та, другая медведица, что в пещере с ними обернулась. И еще оборотни… волки. То есть, весьма условные волки, ибо в природе не бывает зверей подобного размера.

— Они… тоже спят?

— Скорее уж парализованы, — это произнесла старуха, что держалась рядом. — Зелье какое-то… видишь, и обличье не сменили.

И головой покачала.

— Но живы? — успокоившись, уточнила Ксения.

— Живы, — Инга могла ей ответить.

…и остальные.

Людей добавлялось. И все они, в отличие от них, спали.

— Это же… Марусина тетя! — воскликнула Ксения и подалась вперед, но Красноцветов снова её удержал. — А Васятка? Васятка где…

— Это кто?

— Брат Маруси. Он… он ребенок совсем!

Детей не было. Инга покрутила головой и, убедившись, что никого-то из детей не видит, сказала:

— Наверное, не здесь.

И хорошо.

А еще хорошо, что тела складывают кучно.

— А эти почему не спят? — поинтересовался нехороший человечек в алом облачении.

— Так… смирные? — предположил автоматчик, вперившись в Ингу взглядом. И она поспешно закивала, сгорбилась, затряслась, всячески демонстрируя ужас.

Верно, получилось, если человечек махнул рукой:

— Ладно, с них и начнем… а потом подносите по одному. И тела убирайте. Постарайтесь не создавать заторов…

— С-скотина, — сказал в спину автоматчик, а Инга согласилась, что, возможно, он прав.

А еще подумала, что самому автоматчику категорически не нравится происходящее. Что он, конечно, привык подчиняться, но сейчас в душе его крепли сомнения.

И страх.

Он знал, что ни ему, ни кому-то еще не позволено будет покинуть пещеру. Как знал, что выбор стоит между смертью тихой и смертью болезненной.

Инга вздохнула.

Матушка всегда-то умела людей понимать. И принимать. А вот у Инги этого не было. Во всяком случае, жалости она не испытывала.

— Нам… надо ближе туда, — она указала на камень, что виднелся в отдалении.

Встав на четвереньки, Инга поползла. Пробираться приходилось по телам, что лежали плотно, иные вовсе кучей. За ней наблюдали.

Красноцветов, который точно не хотел ближе к алтарю. Чуял его, пусть и спящего.

Ксения.

Автоматчик… отвернувшийся в другую сторону. Что ж, пусть так. Спасибо.

Инга все-таки добралась до края тел, именно затем, чтобы увидеть.

Эта часть зала будто возвышалась над другой. Пять ступеней всего, а будто путь на отвесную стену обрыва.

Над обрывом клубится сила. Темная. Растревоженная. Будто рой подняли. Инге жутко от того, что она видит. Но только она? Остальные чувствуют.

Люди.

И ежатся. И…

Кого-то подняли, потащили к алтарному камню, что пил горячий свет факелов. Положили. Растянули. И барабаны застучали быстрее, нервозней.

Мамочки…

Беломир отключился.

В какой-то момент. Правда, не сказать, чтобы надолго. Когда он пришел в себя, то понял, что жив. И совсем даже не обрадовался. Ныли ребра. И почки, кажется, тоже отбили. И все тело по ощущениям было чужим, переломанным. Но руки шевелились. Ноги тоже.