2034: Роман о следующей мировой войне (ЛП) - Ставридис Джеймс - Страница 3

Теперь они могли ясно видеть его: траулер длиной около семидесяти футов, построенный низко посередине, чтобы поднимать рыболовные сети, с высоким носом, предназначенным для преодоления штормовой волны. Из кормовой части корабля, где за сетями и кранами находился ходовой мостик, валил дым — огромные плотные темные клубы дыма, перемежающиеся оранжевыми языками пламени. На палубе поднялась суматоха, когда команда из примерно дюжины человек пыталась локализовать пламя.

Флотилия отрепетировала, что делать в случае, если они столкнутся с кораблем, находящимся под давлением. Во-первых, они проверили бы, не прибывают ли другие суда для оказания помощи. Если нет, то они усилят любые сигналы бедствия и облегчат поиск помощи. Чего они не стали бы делать — или сделали бы только в крайнем случае — так это отвлечь внимание от своего собственного патруля свободы навигации, чтобы самим оказать эту помощь.

 — Вы уловили национальность корабля? — спросил Хант. Мысленно она начала прокручивать в голове дерево решений своих вариантов.

Моррис сказал, что нет, ни на носу, ни на корме не было развевающегося флага. Затем она вернулась на мостик и спросила вахтенного офицера, упитанного младшего лейтенанта с копной песочно-светлых волос, поступал ли за последний час сигнал бедствия.

Вахтенный офицер просмотрел вахтенный журнал мостика, сверился с боевым информационным центром — центральной нервной системой корабельного сенсорно—коммуникационного комплекса на пару палуб ниже — и пришел к выводу, что сигнал бедствия не подавался. Прежде чем Моррис успел подать такой сигнал от имени траулера, Хант вышел на мостик и остановил ее.

 — Мы отклоняемся, чтобы оказать помощь, — приказал Хант.

 — Отвлекает? - Вопрос Морриса вырвался у нее рефлекторно, почти случайно, поскольку все головы на мостике повернулись к коммодору, который знал так же хорошо, как и команда, что задержание в этих водах резко увеличивает шансы столкновения с военным кораблем Народно-освободительной армии. Экипаж уже находился в модифицированном общем помещении, хорошо обученный и готовый, в атмосфере царило мрачное ожидание.

 — У нас есть вынужденное судно, которое плывет без флага и не подало сигнал бедствия, — сказал Хант. — Давай посмотрим поближе, Джейн. И давайте перейдем к полному общему размещению. Что-то тут не сходится.

Моррис четко отдала эти приказы команде, как будто они были припевом к песне, которую она репетировала про себя годами, но до этого момента у нее никогда не было возможности исполнить. Моряки пришли в движение на каждой палубе судна, быстро надевая защитное снаряжение, надевая противогазы и надувные спасательные жилеты, закрывая многочисленные люки военного корабля, включая полный боевой комплект, включая включение устройства невидимости, которое скрывало бы радарные и инфракрасные сигнатуры корабля. В то время как "Джон Пол Джонс" изменил курс и приблизился к выведенному из строя траулеру, его корабли-побратимы "Левин" и "Хун" сохраняли курс и скорость для выполнения миссии "Свобода судоходства". Расстояние между ними и флагманом начало сокращаться. Затем Хант исчезла в своей каюте, откуда она должна была отправить зашифрованную депешу в штаб Седьмого флота в Йокосуке. Их планы изменились.

Доктор Сандип “Сэнди” Чоудхури, заместитель советника по национальной безопасности, ненавидел второй и четвертый понедельники каждого месяца. В эти дни, согласно его соглашению об опеке, его шестилетняя дочь Ашни вернулась к своей матери. Что часто усложняло ситуацию, так это то, что технически передача полномочий не происходила до окончания школы. Что оставляло его ответственным за любые непредвиденные проблемы с уходом за детьми, которые могли возникнуть, например, в снежный день. И в это конкретное утро понедельника, в снежный день, когда он должен был находиться в Ситуационной комнате Белого дома, наблюдая за ходом выполнения особенно сложного испытательного полета над Ормузским проливом, он позвонил своей собственной матери, грозной Лакшми Чоудхури, чтобы она приехала в его квартиру на Логан-Серкл. Она приехала еще до восхода солнца, чтобы понаблюдать за Ашни.

 — Не забудь о моем единственном условии, — напомнила она сыну, когда он затягивал галстук вокруг воротника, который был слишком свободным для его тонкой шеи. Выйдя в слякотный предрассветный час, он остановился у двери. “Я не забуду”, — сказал он ей. “И я вернусь к тому времени, когда Ашни заберут”. Он должен был быть: единственным условием его матери было, чтобы она не видела бывшую жену Сэнди, Саманту, пересадку с побережья Мексиканского залива в Техасе, которую Лакшми высокомерно назвала “провинциалкой”. Она невзлюбила ее в тот момент, когда увидела ее худощавую фигуру и блондинистую стрижку пажа. "Эллен ДеДженерес — бедняк, — однажды с досадой сказала Лакшми, вынужденная напомнить сыну о старой телеведущей, привлекательности которой она никогда не понимала.

Если быть одиноким и полагаться на свою мать в сорок четыре года было несколько унизительно, удар по самолюбию уменьшился, когда он достал из портфеля свой пропуск в Белый дом. Он показал его агенту Секретной службы в форме у северо-западных ворот, в то время как пара любителей утренней пробежки по Пенсильвания-авеню посмотрели в его сторону, задаваясь вопросом, должны ли они знать, кто он такой. Только в последние восемнадцать месяцев, с тех пор как он занял свою должность в Западном крыле, его мать наконец начала поправлять людей, когда они предполагали, что ее сын, доктор Чоудхури, был врачом.

Его мать несколько раз просила разрешения зайти к нему в офис, но он держал ее на расстоянии. Идея офиса в Западном крыле была гораздо более гламурной, чем реальность: стол и стул, прижатые к стене подвала в общей давке персонала.

Он сидел за своим столом, наслаждаясь редкой тишиной пустой комнаты. Больше никому не удалось преодолеть двухдюймовый снегопад, парализовавший столицу. Чоудхури порылся в одном из своих ящиков, вытащил сильно помятый, но все еще съедобный энергетический батончик и, взяв его, чашку кофе и папку с инструкциями, прошел через тяжелые звуконепроницаемые двери в Оперативную комнату.

Для него было оставлено место со встроенным рабочим терминалом во главе стола для совещаний. Он вошел в систему. В дальнем конце комнаты находился светодиодный экран с картой, отображающей расположение вооруженных сил США за рубежом, чтобы включить зашифрованную видеоконференцсвязь с каждым из основных боевых командований, Южным, Центральным, Северным и остальными. Он сосредоточился на Индо-Тихоокеанском командовании — самом крупном и важном, отвечающем почти за 40процентов поверхности Земли, хотя большая ее часть была океанской.

Докладчиком был контр-адмирал Джон Т. Хендриксон, атомный подводник, с которым Чоудхури был мимолетно знаком, хотя им еще предстояло работать вместе напрямую. Адмирала окружали два младших офицера, мужчина и женщина, каждый значительно выше его ростом. Адмирал и Чоудхури были ровесниками в докторантуре Школы права и дипломатии Флетчера пятнадцать лет назад. Это не означало, что они были друзьями; на самом деле, они пересекались всего на один год, но Чоудхури знал Хендриксона по репутации. При росте на волосок выше пяти футов и пяти дюймов Хендриксон бросался в глаза своим невысоким ростом. Его компактные размеры создавали впечатление, что он был рожден для службы на подводных лодках, а его изворотливый, глубоко аналитический ум, казалось, в равной степени приспособлен для этого странного вида военно-морской службы. Хендриксон защитил докторскую диссертацию за рекордно короткие три года (в отличие от семи лет Чоудхури), и за это время он привел софтбольную команду Флетчера к хет-трику на очных чемпионатах Бостона, заработав прозвище “Бант”.

Чоудхури чуть было не назвал Хендриксона этим старым прозвищем, но передумал. Это был момент уважения к официальным ролям. Экран перед ними был усеян передовыми военными подразделениями — десантной группой в Эгейском море, авианосной боевой группой в западной части Тихого океана, двумя атомными подводными лодками под остатками арктических льдов, концентрическими кольцами бронетанковых соединений, развернутых с запада на восток в Центральной Европе, а также они существовали в течение почти ста лет, чтобы отразить российскую агрессию. Хендриксон быстро сосредоточился на двух происходящих важных событиях, одно из которых давно планировалось, а другое, как выразился Хендриксон, “развивалось”.