Эффект Лотоса (ЛП) - Вольф Триша - Страница 2

Нет, это не кризис — просто я отвлеклась.

«Это не моя история».

Чтобы сплести историю вокруг убийства Делани, нужны все кусочки. А у меня их нет. Еще нет. На данный момент отсутствует элемент человечности. Какой-то аспект касательно жертвы или даже убийцы, раскрывающий их.

Хорошо. Если нет, значит надо придумать.

«По ее следам» — первая книга о расследовании ужасного убийства Делани и о женщине, стоящей за этой тайной…»

Я пишу еще в течение получаса, заполняя три страницы психологическими терминами и грубыми, сухими подробностями о месте преступления. Потому что, хотя это все, что у меня есть на данный момент, мне нужно с чего-то начать. Еще до того, как у меня появятся факты, прежде чем я полностью погружусь в расследование, мне нужно бегло описать свои впечатления, именно на их основании читатели составят свое первоначальное мнение о жертве.

Я делаю это, потому что мой редактор говорит, что мне нелегко общаться с людьми. Таким образом она вежливо пытается сказать, что это людям трудно общаться со мной. Она утверждает, что я хорошо пишу, но истории не хватает эмоций. Что мои первые наброски носят скорее формальный характер, а рукопись не позволяет сопереживать героям.

По крайней мере, таковы были слова моего редактора, перед тем как она отправила мою первую книгу в шредер. Полагаю, это был верный шаг, потому что в итоге роман попал в список бестселлеров.

Иногда, когда я читаю ее заметки, то чувствую себя обманщицей.

Например: «Больше подробностей о прошлом жертвы».

Или: «Копни глубже — дай нам неприкрытые эмоции».

И так далее, и так далее.

И тут возникает вопрос о том, должен ли автор-документалист вплетать себя в повествование. Я задавалась этим вопросом с самого начала, когда только пробовала себя в сфере детективов, основанных на реальных событиях. Каждый писатель — будь он документалист, или фантаст — переносит на страницы частичку себя. Этого невозможно избежать. Мы погружаемся в наших персонажей, диалоги, прозу. Мы словно воришка вползаем на сцену, надеясь, что никто не заметит.

Но насколько мы должны влиять на историю? Я воспринимаю это как ходьбу по натянутому канату. Будешь высказывать свое мнение слишком часто, и нас сочтут снисходительным. Будешь излагать бесстрастно, и нас назовут претенциозными, скучными или, что еще хуже, банальными.

Поэтому я отвечаю своему редактору: автор не может быть частью рассказа.

Тем не менее, для того чтобы книга получилась жесткой и честной, в ней должно быть видно автора. Откровенно и без прикрас. Выставленного напоказ. Уязвимого. Он должен красной нитью проходить по узору истории.

Я завидую тем, кто может с легкостью продемонстрировать этот талант.

Вытянув шею, я массирую триггерную точку, а затем снова кладу пальцы на клавиатуру. «Копни глубже». В моей памяти все еще свеж совет редактора, и я пишу лучшее вступление, на которое способна, учитывая мой ограниченный эмоциональный диапазон.

«Это правда от лица жертвы.

Когда ее кровь окрасила мутную воду, боль рассекла внутренности, а холод сдавил грудь. Ледяная вода наполнила легкие».

Мои пальцы замерли над клавиатурой. Я перестаю печатать.

Показалось ли жертве вода холодной?

В памяти всплывает мимолетное воспоминание и тут же исчезает. Жестокое поддразнивание. Пытаться удержать внезапную вспышку из прошлого — все равно, что пытаться поймать рыбу голыми руками. Мой разум знает, что воспоминание вызовет боль, поэтому быстро избавляется от мысли. Бросив рыбу обратно в озеро.

Озеро.

Снова воспоминание, в голове появляется картинка плавающего лотоса.

«Ты не принадлежишь этому месту».

Проклятье. Я уже третий раз пытаюсь начать эту книгу, и каждый раз прошлое поглощает меня. Вот почему на ноутбуке открытый файл книги. Вот почему я не могу перестать переключаться между документами.

Смерть Делани слишком похожа.

Я должна была отказаться от этого проекта.

Я щелкаю резинкой о запястье, сосредотачиваясь на различиях между преступлениями. На месте убийства Делани не было никаких лотосов. Я проверила. Это первое, на что я обращаю внимание, когда ко мне на стол попадает случай с утопленником.

Дело Делани — первое, в котором фигурирует утопление, и на которое я согласилась.

«Мы не обязаны брать это дело…»

Специальный агент Рис Нолан сказал мне это две недели назад, и в то время я ответила: «Если не мы, то кто?»

Теперь я задаюсь вопросом, имел ли он основания беспокоиться. Может быть, место действия действительно развернулось слишком близко к дому. Труп жертвы обнаружили плавающим у берега озера. Ее зарезали. Утопили. Всего лишь в сотне миль от моего места преступления.

Нужно быть совсем равнодушной, чтобы не почувствовать связь — не увидеть связь.

Но я забегаю вперед. Ищу шаблон там, где его нет.

Согласно заключению судмедэксперта, жертва получила восемь ножевых ранений. От грудной клетки до области таза. Эти сходства вызывают тревогу, но Рис сразу указал бы на различия. Самое большое из которых заключается в том, что на ее грудине не было боковых разрывов.

Что касается отсутствия белых лотосов… Пейзаж места преступления ни о чем не говорит, главное — это «почерк» или мотив. Способ убийства. Виктимология.

Все это я тщательно изучила, прежде чем взяться за поиски своего убийцы. Я перебрала все параметры.

Несмотря на мою острую неприязнь к методам, не имеющим под собой научного основания, я даже обращалась к толкователю снов. Чтобы узнать, сможет ли он освободить мои подавленные воспоминания. Конечно, ему это не удалось. Мои сны не были предостережением. Они были вызваны страхом — страхом потерять Дрю.

Я не верю в предзнаменования.

В разные моменты нашей жизни прошлое и настоящее соприкасаются, словно изогнувшаяся травинка. События повторяются. Проживаются сцены, увиденные во сне. Некоторые называют это дежавю. Или опыт прошлой жизни.

Я поняла, что, если постараться, то можно найти объяснение всему.

Это феномен Баадера-Майнхофа, иллюзия частотности. Мой разум пытается найти шаблоны, потому что так устроен. После нападения я повсюду видела белые лотосы. Они преследовали меня.

Конечно, я жила во Флориде. Феномен или неизбежность?

Очевидно, я не сентиментальна. Я не верю в судьбу или совпадения, и могу объяснить большинство явлений. Например, что я раньше просто не обращала на них внимания. До тех событий белый лотос не имел для меня никакого значения. Вот так просто.

Поэтому я взялась за новый квест. Узнать. Осветить. Раскрыть тайну. Если не для меня, то для других — разгадать загадку и закрыть дело.

Так я и занялась написанием книг. Документирование расследования — самое приближенное к реальности действо, доступное мне.

Я встряхиваю руки, выдыхаю.

— Это не моя история. — Я буду продолжать твердить эти слова. — Главное, найти убийцу жертвы. — А не моего.

Потому что это недостающая часть, связь. Кусочек паззла, который в конечном итоге встанет на место, давая чувство завершенности. Мира.

Я начинаю новый абзац.

«Как он выбрал ее?»

Связь убийцы с жертвой всегда остается загадкой… пока ее не разгадают. Как и концовка почти любой истории, она никогда не бывает оригинальной. Не то место, не та девушка. Какая еще причина могла быть у кого-то, чтобы забрать Джоанну Делани из этого мира таким жестоким способом?

Мы с Рисом свяжем убийцу с жертвой. Неважно, насколько незначительная, но связь есть всегда. Возможно, до этого их пути никогда не пересекались, а возможно, они виделись каждый день. Независимо от того, где начинается лабиринт, теперь и убийца, и жертва связаны на ином уровне. Они связаны таким образом, который большинство людей никогда полностью не поймут.

Эта мысль поглощает меня, и я смотрю на экран, на самом деле не видя его. Он дрожит по краям, и я сильно зажмуриваюсь. Тру глаза.