Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил - Страница 26

Разрушив всякое подобие боевого порядка, сбивая с ног своих же товарищей по оружию, несколько сотен аваханов устремились в погоню. Они промчались по степи не меньше полумили, пока поняли, что враг расступается перед ними, почти не оказывая сопротивления.

Самые сообразительные тут же пробовали развернуться назад, но было поздно. Со всех сторон посыпались стрелы. Стрелы, от которых не было спасения. Пробились к укреплениям едва ли две дюжины отважных, но из них половина полегла, утыканные стрелами, уже у самых границ своего лагеря.

Войско степняков растянулось в огромное кольцо, опоясывающее подножие холма.

Злобно хохоча, варвары показывали аваханам головы их убитых соплеменников. Каррас опять поднял на копье отсеченную голову Сарбуланда. Торжествующе кричали на все голоса воины степного кагана, которого Сарбуланд считал жалким царем пастухов.

А потом хохот и ругань сменил другой звук, намного более страшный. Запели тетивы тугих гирканских луков.

На аваханов снова пролился железный дождь. И хотя они закрывались щитами и прятались за стенами из разобранных телег, все больше и больше их людей падали на землю убитыми или ранеными.

Бахтияр в ужасе осмотрелся. Над ними держали щиты три верных воина, так что сам он был вне опасности. Он видел, как стрелы ранят и заставляют беситься лошадей. Все больше животных уносилось прочь. Он видел, как его воины залегли, прячась от стрел.

Все пропало. Битва проиграна. Каррас сломал меня. Каррас сломал аваханское войско. Проклятый козопас!!!

Бахтияру вдруг стало наплевать на все. На судьбу армии, судьбу аваханской державы, на свою честь и славу. Один из щитоносцев упал, стрела пронзила ему шею, вышла под кадыком. Бахтияр подхватил его щит.

В это время обстрел чуть ослаб, и он увидел, как внебрачный сын Сарбуланда, молодой Керим запрыгивает в седло, и, размахивая саблей, что-то кричит. Еще один решил сразиться с киммерийцами кость в кость! Что ж, пусть Ормузду крепит его руку.

— Уходим! — вскричал Бахтияр. — Уходите! Спасайте свои жизни!!!

И сам первым побежал к коновязи.

Все же аваханы еще могли если не победить, то хотя бы унести ноги, сохранить свои жизни.

Чтобы окружить лагерь, воины Орды растянулись тонкой цепью, которую не трудно оказалось разорвать ударом, нанесенным в одну точку.

Аваханы были умелыми воинами. Они столько раз отрабатывали всевозможные маневры, что сейчас действовали по привычке, по наитию, без звуков труб и барабанов.

Они выстроились в клин, во главе которого встали сильные воины в тяжелых доспехах.

И бросились вниз с горы. В этом отряде уходил и сам Бахтияр.

— Пламя Ормузда! Пламя Ормузда!

Кто-то развернул знамя и его вид еще больше воодушевил воинов, решившихся идти вниз, на прорыв.

Навстречу им полетели стрелы, но слишком мало, чтобы остановить катившийся с горы вал из людских и лошадиных тел.

Аваханы разметали тонкую линию степных всадников, разорвали ее и хлынули на простор. На восток, на восток, по равнине!

В ушах пел ветер. На скаку, разворачиваясь, аваханы пускали через плечо стрелы.

Киммерийцы и гирканцы, бросившиеся в погоню, начали отставать, растягиваться. Часть из них повернули обратно к холму, по склонам которого уже бежали настоящие потоки крови.

Бахтияр еще недавно предававшийся черной тоске, возликовал. Он спасен сам, и он спасет хотя бы часть войска! Каррас не сможет преследовать его, он слишком завяз в сражении у холма. К тому же сейчас варвары бросятся грабить аваханский лагерь. Они всегда так делают.

Но поднимавшаяся было в груди Бахтияра надежда, тут же угасла.

Воистину, Ормузд отвернулся от него и от всего народа аваханов!

Навстречу его отряду, который уже растянулся по равнине, выплывало другое облако пыли.

Лишь первые мгновения можно было надеяться, что это буря.

Но нет, эту бурю подняли копыта коней.

Хан Керей все-таки пришел!

В ярком свете солнечного полудня Бахтияр видел далеко, несмотря на свои немолодые годы.

И он разглядел даже самого Керея, который ехал на огромном, песочного цвета верблюде, в середине своего воинства.

В какой-то миг Бахтияр различил скуластое кривоносое лицо, окаймленное тонкой бородой, и авахану показалось, что Керей улыбается ему.

А потом все поглотила пыль — сшиблись первые воины его отряда, и первые воины Керея.

Закипел бой. Сабли зазвенели о сабли.

Керей наверняка следил за ходом сражения, сам, или через своих лазутчиков и решил вмешаться, когда большая часть дела была уже сделана, и победитель становился ясен, но еще ничего не закончилось.

Приди он уже после победы киммерийцев, и Каррас станет его врагом.

Но если он поможет добить огнепоклонников, всегда можно сказать, что просто спешил, опоздал, потому что не хотел загонять коней.

Бахтияр не стал вступать в схватку. Вместе с примерно сотней своих людей он повернул обратно. Еще раз обратно. Снова бежать.

На восток — Керей-хан.

На Запад — Каррас. На юг — скальная гряда, высокая и отвесная, там не пройти не только конному, но и пешему не всегда возможно пробраться.

Оставался только север, зеленые пологие холмы манили к себе.

Бахтияр уже тронул коня на север, когда с северных холмов навстречу ему стали скатываться воины в шкурах и панцирях из кости и копыт.

Бахтияр хлестнул коня и поскакал на Запад.

Быть может, надеясь прорваться через свалку сражения, а быть может, уже ни на что, не надеясь.

Керим с его товарищами, полусотней молодых воинов, каждый из которых мечтал еще недавно о возвращении с большой добычей и славой, помчался навстречу верной смерти.

— Пламя Ормузда! — вскричал всадник, скакавший справа от Керима, но тут стрела попала ему в рот, и он замолчал навсегда.

Стрелы срезали людей рядом с ним, одного за другим. До киммерийских рядов доскакали не больше дюжины. Самого сына эмира смерть почему-то пощадила. Он схватился с рослым киммерийцем, лицо которого застыло в страшной вечной усмешке, но тот быстро выбил меч из его руки, а самого Керима оглушил ударом кулака под ухо. Падая с седла, Керим краем глаза видел, как режут глотки и разбивают головы его соплеменникам, так же сбитым, сдернутым с седел. А потом настала тьма.

Паника, которую уже никто не сдерживал, охватила войско аваханов.

Оставшиеся в лагере видели, что даже попытка Бахтияра пойти на прорыв не увенчалась успехом. К варварам из степи подходили подкрепления. Свежие, не утомленные двухдневной битвой, голодные до добычи и мечтающие показать себя с лучшей стороны в глазах Карраса-кагана.

Оставалось драться здесь, на холме, который наверняка станет последним, что они увидят в этом мире, сотворенном Ормуздом.

Наступила короткая передышка.

Аваханы упирали в землю копья, натягивали на луки новые тетивы.

Повсюду люди откашливались, отхаркивались, отплевывались, избавляясь от проникающей всюду пыли. Пили из фляг и лили воду на лицо, на шею. Черные потоки грязи бежали по пылающим лицам.

К Дагдамму подъехал Кидерн.

— Господин! — просипел он. — Убийца твоего тамыра там. — и указал на укрепления, которыми аваханы успели оградить пологий склон холма, где в двух местах торчали небольшие скальные уступы.

— Там? — обернулся Дагдамм. Глаза бешено сверкнули.

— Вот он. Вот тот с бородой!

Нангиалай в самом деле пережил сражение и сейчас командовал примерно полусотней спешенных аваханов, которые метались по склону, собирая стрелы и копья.

Нангиалай тоже узнал убийцу своего сына, высокого киммерийца с полумертвым лицом, и погрозил ему саблей.

— Я убью его. — Львом прорычал Дагдамм. — Его голова моя! Ко мне, мои названные!

К нему стекались бойцы ближней дружины, названные воины. Свое имя они получили потому, что каждый, принося присягу своему повелителю, признавал себя его названным сыном. Самые верные, самые преданные. В лучших доспехах, на лучших конях.

— Хуг! — рявкнул Дагдамм, и названные воины за его спиной подхватили этот лающий клич.