Вторая жена доктора Айболита (СИ) - Халь Евгения - Страница 50

– Это еще не кошмар, девочка, – горько усмехнулась она. – Кошмар начался через месяц. Мы приехали в Израиль. Нас поселили в караванном поселке, в домах из тонкой фанеры. А через месяц мне исполнилось пятнадцать лет и мой отец выдал меня замуж. Жениху было семнадцать. Меня даже никто не спросил: нравится ли он мне? Просто мой папа ходил с ним в синагогу, которую выстроили тоже из фанеры. И ему понравился набожный, скромный и приличный мальчик из хорошей семьи. Я тогда выскочила из дома, села в автобус и поехала, куда глаза глядят. Доехала до севера страны. Три дня жила в апельсиновой роще. Ела плоды с дерева. Но меня нашла полиция и вернула домой. А через год уже родился старший сын. Родов я боялась страшно. Нам ведь никто не говорил, откуда дети берутся. Мама мне сказала, что ребенок должен выйти через колено. И я ходила по улице и боялась. А вдруг я на колено упаду и с ним что-то случится? Потом пошли еще дети. Четверо – чтоб они были мне здоровы! Муж умер, когда мне и сорока не было. Надорвался на работе. Всё хотел, чтобы у нас все было. А больше всего хотел, чтобы я хоть раз в жизни сказала, что люблю его. А я так и не смогла. Вот, бывало, обнимает он меня ночью, а у меня перед глазами мой Салем. Как в пыль падает, поднимается и снова бежит за повозкой, – она стащила с головы косынку и закрыла лицо

Ее плечи затряслись от рыданий. Я встала, придвинула к ней стул и обняла ее за плечи.

– Ну вот дети выросли, пошли внуки. Осталась я одна. Дом продала. Купила маленькую квартирку. Что мне одной нужно? И как-то сижу у себя дома и вдруг слышу стук в окно. А у меня квартира была на первом этаже. Соседка моя, подружка близкая, из ваших, кстати, из русских, кричит: "Далия, срочно открой мне!". Ну я окно распахиваю, а она говорит, что там мужчина сидит на скамейке во дворе. Вроде араб, пожилой, но говорит только по-английски. И меня спрашивает. Я выхожу и… вижу моего Cалема. Сколько лет прошло, а я его сразу узнала. Сидит на скамейке, плачет, руки ко мне тянет и говорит: "Вот и свиделись, интаумри". Интаумри – это по-арабски "жизнь моя". Его тоже женили. И так как часть Йемена была английской колонией, то ему дали британское гражданство. И он с семьёй потом уехал в Англию. Вырастил детей и внуков. Жил себе и жил. А потом выяснилось, что у него эта болезнь.

– Какая болезнь? – не поняла я.

– Та самая. От которой многие умирают. Только не произноси ее название! Не хочу, чтобы это слово звучало в моем доме, – испуганно прошептала она.

– Хорошо, не буду, – пообещала я, догадываясь, что речь идет об онкологии.

– И Салем меня нашел, чтобы хотя бы перед смертью увидеться. И вот сидим мы с ним, оба загнабуты – старые развалины по-нашему, по-йеменски – и плачем. И думаем только об одном: как же мы позволили другим прожить за нас эту жизнь? Разве бог хочет, чтобы мы так страдали? И если да, то почему его тогда называют внепонимающим и милосердным? Всю ночь я тогда не спала. Утром встала, сняла свою религиозную одежду: юбку в пол, кофту с длинным рукавом, что носила в жару, косынку, что полностью волосы закрывала, закрытую обувь и колготки.

– Как можно в этом всем выдержать в сорокоградусную жару? – поразилась я.

– Невозможно, – согласилась она. – Но раввины говорят, что еврейские женщины должны так одеваться из скромности. Мол, так бог велел. Чтобы не соблазнять мужчин даже маленьким кусочком обнаженного тела и не мешать им изучать священные книги, – саркастически хмыкнула она. – А мне тогда стало все равно, чего хочет бог. Я надела платье до колен с коротким рукавом, которое до этого носила только дома, когда никто не видел. Взяла сумку с вещами, села на автобус и как в пятнадцать лет отправилась, куда глаза глядят. Даже не смотрела на расписание автобусов. Просто садилась в него, ехала до конечной, выходила и пересаживалась на другой. Так я оказалась на юге. Стемнело, я сидела на автобусной остановке одна. Ночь, вокруг никого, пыльная дорога и звезды над головой. Там меня и нашел Амос. Привел к себе. Здесь я и осталась.

– А дети и внуки как это приняли? – осмелилась спросить я.

– Как и должны были, – она вытерла лицо косынкой и бросила ее на пустой стул рядом с собой.

Вытащила заколку из волос, и я ахнула. Роскошные, густые, черные волосы рассыпались по плечам и спине.

– Заявили, что я проститутка. Вдова, в возрасте, одета, как падшая женщина: плечи открыты, ноги голые. И еще и живу с мужчиной во грехе, без свадьбы в раввинате и благословения. И все до единого от меня отказались.

Я погладила ее по волосам. Она взяла мою руку и прижала к груди.

– Я тебе зачем все это рассказала, девочка… не дай им прожить твою жизнь за тебя. Никто этого не стоит! Ни семья, ни бог. Ничего не бойся! Живи наотмашь, как будто сегодняшний день – последний. И люби своего мужчину. Люби сегодня, потому что завтра может не наступить. Вы ведь даже ни разу не были вместе.

– Откуда вы… – я задохнулась от удивления, не закончив фразу.

– Да это сразу видно, – засмеялась она. – Ну что я не отличу пару, которая уже таки да или еще, о боже, нет? Иди к нему! Тем более, что я вам постелила новое белье из египетского хлопка. Амос купил. Всё надеется, что мы пышную свадьбу сыграем. Без раввината, но с фатой и кучей друзей. И у нас будет настоящий медовый месяц. Вот дурак! – лукаво прищурилась она.

– Почему дурак, Далия? Он вас просто любит! Это же здорово!

– Да ой! – отмахнулась она. – В нашем возрасте, если при поцелуе ничего не болит и не колет, так это уже считается и медовым месяцем, и первой брачной ночью, и большим счастьем. И без египетского хлопка.

Ворота распахнулись.  Оживленно  обсуждая что-то, Амос и Айболит

прошли по аллее и поднялись на террасу.

– Кофе? Чаю? Поесть? – Далия легко, как молодая, вскочила с места.

Словно и не плакала  навзрыд десять минут назад.

– Уважаемая Далия, пожалейте! – Айболит приложил руки к груди. – Внутри меня что-то булькает и тяжело ворочается. Я просто физически столько есть и пить не могу.

– Эх, мельчают мужчины, – вздохнула Далия. – А ты во всех смыслах такой нежный? – хулигански прищурилась она.

– Далия! – одернул ее Амос.

– А что такое? Я просто спросила,  – она принялась собирать стаканы со стола.

– Пойду спать с вашего позволения. Очень устал. Большое спасибо за все! – Айболит зашел в дом.

– А ты чего? Спать иди, – шикнула на меня Далия.

– Далия, а может, ты не будешь руководить хотя бы этим процессом? – осведомился Амос.

– Ой, молчи! – прикрикнула она. – Сейчас такая молодёжь пошла, что руководить нужно всем. Включая "зиги-зиги".

Амос, который в этот момент налил себе сока, поперхнулся и закашлялся.

– Только не проси меня, Марья, переводить, что это такое, – взмолился он.

– Это как раз то, о чем мы говорили, – шепотом просветила меня Далия. – Иди давай.

Я поднялась на второй этаж и зашла в просторную комнату. Айболит был в ванной. Мерно шумела вода. Я откинула одеяло на двухспальной деревянной кровати с мягкой бежевой кожаной спинкой. Египетский хлопок жемчужного оттенка в больших серебристых каплях приятно холодил пальцы. Я честно разделила четыре подушки, разложив их по две на каждую половину кровати. С одной стороны на тумбочке лежала белая длинная ночная рубашка на тонких бретельках. Вот Далия, конечно, своя в доску. Даже об этом подумала.

Сумерки затемнили комнату. Айболит вышел из ванной в длинных светлых шортах и белой майке. Все это на нем болталось. В эти вещи вполне можно было завернуть еще одного Ваню.

– Вот Амос поделился пижамой, – улыбнулся он, заметив мой взгляд.

Он взял с комода пушистый плед и бросил его пол.

– Зачем, Ваня?

– Ну… чтобы спать, – растерялся он.

– Не нужно, – я взяла рубашку и пошла в ванную. – Кровать большая. Места хватит. Ты и так у бедуинов спал на полу. Спину пожалей.

– Спасибо, – он лег на краешек кровати и укрылся одеялом, тщательно распределив его так, чтобы большая часть досталась мне.