Злая Русь. Зима 1237 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 6

Интересно, что это?! Понятно, что не попадание в собственном теле, а значит что — переселение душ?!

Или это все еще сон?!

Впрочем, последнее вряд ли. Во сне я именно что был русским дружинником, сражающимся в Пронске и смотрел на все происходящее как бы со стороны, в то же время управляя воином. Теперь же я являюсь именно что собой, и все происходящее вижу, чувствую и осязаю именно что от первого лица…

— Как только окажутся повернуты к нам спиной — бей!

Голос Кречета продрался ко мне словно сквозь пелену — и я тут же потянулся к туго набитому колчану, закинутому за спину, в коем покоится навскидку не менее двух с половиной десятков стрел. Пальцы правой руки при этом предательски задрожали — я только сейчас прочувствовал, как бешено бьется в груди сердце и осознал, как же сильно взволнован и напряжен!

— Давай!!!

Уже даже не пытаясь выбрать подходящую стрелу из колчана, я резко выпрямился, подхватив первую попавшуюся, одновременно с тем крепко-крепко сжав лук, и рванул вперед, оббегая дерево! А когда мне открылись спины скачущих за «половчанами» всадников, тело заработало словно само по себе: я развернулся к врагу левым боком, расставив ноги на ширине плеч, и развернув носок левой вперед. Подняв лук на уровень плеч, я одновременно с тем наложил на тетиву «срезень» с ромбовидным наконечником, расширяющимся к острию, с привычным (!) усилием оттянув оперенный кончик стрелы к правому уху. При этом я будто прочертил глазами линию по ее древку и далее, соединив с корпусом скачущего впереди половца — и тут же взял «упреждение», так, чтобы наконечник оказался чуть правее и выше цели…

И на несколько невыносимо долгих мгновений я замер, не в силах разжать пальцы, и отправить в полет стрелу, что наверняка поразит врага, нанесет тому широкую и глубокую рану! Наверняка смертельную… Но вот убить я оказался просто не готов. Несмотря на сон, в котором уже убивал половцев руками Егора, несмотря на всю его ненависть к степнякам… Я просто не смог убить живого человека!

И ведь все остальные дружинники уже успели выстрелить! Микола промахнулся, громко при этом ругнувшись, Кречет и Захар попали точно, убив выбранных ими противников, а стрела Лада лишь зацепила руку одного из всадников… Мои же пальцы, удерживающие собственную стрелу, уже начали дрожать от напряжения — сила натяжения у лука ведь какая! Но при этом и опустить его я тоже не могу — бойцовские инстинкты дружинника не позволяют!

Мои метания прервал степняк, выбранный мной в качестве цели. Осознав опасность при виде погибших сородичей, он тут же резво развернулся в седле и вскинул собственный лук, целя уже в меня! И тогда, понукаемый страхом и переполненный отчаянной решимостью, я последним напряжением сил сделал еще одну поправку по наконечнику, вправо-вверх — а после, вскрикнув, отпустил, наконец, стрелу! Правую щеку при этом легонько обдало воздухом — а в следующее мгновение левую жестко пробороздил наконечник «срезня» половца! Громко закричав от резкой и неожиданной боли, я на мгновение зажмурился, но вместо того, чтобы потянуться правой рукой к ране, схватился за следующий «срезень» в колчане. А раскрыв глаза, увидел, как валится из седла мой половец с распоротым стрелой горлом, заливая халат кровью из широкой резаной раны…

Я убил человека! Я убил… Это блин точно не реконструкция!!!

И ведь как кажется, что будь мой наконечник чуть уже, враг бы отделался легким испугом! И кто знает, как бы дальше дело пошло — половец ведь сам чуть ли не убил меня, выстрелив практически без прицеливания, навскидку!

Однако поразив одного из кочевников и остро зарефлексировав после, я едва не упустил второго, развернувшего коня и поскакавшего прямо на меня! По ходу именно потому, что остальные дружинники вновь спрятались за деревьями, в то время как я остался стоять возле дуба живым памятником собственной тупости… В этот раз я отправил стрелу в полет не задумываясь, даже с легким оттенком злорадства — вот только мой противник успел уже изготовиться и умело закрылся от «срезня» щитом. А в следующую секунду он ловко перехватил висящее за правым плечом копье, нацелив его острие мне в грудь!

Я испытал легкое чувство дежавю при виде летящего ко мне во весь опор всадника — вот только во сне мне противостоял пешец с копьем, а не конный! Но замерев истуканом на месте, я все же потянулся правой рукой к сабле, уже сжав пальцами ее потертую рукоять… Впрочем, совершенно не понимая, как сумею отклонить клинком удар половца, набравшего инерцию на скаку?!

Однако враг до меня так и не доскакал: свистнула над левым плечом стрела, выпущенная из-за спины, и вонзилась скакуну в шею, заставив того жалобно, громко заржать и встать на дыбы! Сзади раздался довольный возглас Микулы — а раненая лошадь меж тем, встала на дыбы, начав бить по воздуху передними копытами, словно пытаясь ими достать древко вонзившегося в тело «срезня»… Спустя секунду животное рухнуло набок; всадник впрочем, успел выскочить из седла. Выронив при падении копье, он сохранил щит, и успел уже выхватить из ножен саблю, не сводя с меня полного ненависти взгляда!

Я даже не понял, что подтолкнуло меня навстречу половцу, что заставило побежать вперед, оголив собственный клинок и одновременно потянув левой рукой чекан из-за пояса! То ли передавшаяся от Егора ненависть к степнякам, то ли уже моя собственная ярость, рожденная страхом неминуемой смерти, что сковал тело всего несколько мгновений назад, да болью в рассеченной щеке! Так или иначе, но к противнику я подскочил, приглушенно рыча; тот решил «играть от обороны» и прикрылся щитом, готовя собственную атаку… Однако в реконструкции я в течении последнего года занимался не спустя рукава, до нее был какой-никакой опыт в единоборствах — а главное, мне похоже, передалась вся мышечная память Егора! Сблизившись с половцем, я широко ударил топором слева направо, подцепив чеканом край щита и буквально раскрыв противника. А вот дальше рубанул уже саблей, развернув кисть к себе и от души полоснув по незащищенному бедру врага снизу-вверх! Тот припал на раненую ногу, и рука с щитом рефлекторно пошла вниз, прикрыть бедро — а я меж тем, развернув кисть, обрушил лихой, секущий удар сверху-вниз по диагонали, целя в шею! В следующий миг мой клинок ощутимо дернуло — он встретился со сталью вскинутой вверх половецкой сабли. Но удар вышел слишком тяжелым, чтобы его удержал не очень жесткий блок — и мое оружие скользнуло вниз, провалив защиту половца и самым острием пробороздив плоть над его кадыком…

Расправившись со вторым врагом, я оторопело замер, только теперь осознав, что представляю из себя отличную мишень для умелых в обращении с луками всадников, и что меня легко мог зарубить (или заколоть!) подскочивший сбоку степняк! Но мне повезло: меткий, словно снайпер Захар ссадил второго ворога, попав тому точно в лицо стрелой, прошедшей над самой кромкой щита. А Лад добил свою жертву вторым удачным выстрелом… Кречет же расчетливо ссадил еще одного половца — его «срезень» по касательной пробороздил голень всадника и одновременно с тем впился в лошадиный бок! Отчаянно заржав, кобыла сбросила наездника; оставшиеся трое куманов уже поскакали прочь. Но тут же одного из них — воина, не успевшего перекинуть щит через плечо на спину, подвесив его за длинный ремешок — поразила в открытую спину стрела, пущенная кем-то из братьев-половчан.

При этом, как кажется, с нашей стороны потерь нет.

Победа?!

Я было уж успел обрадоваться, как тут же подскочивший ко мне Кречет от души влепил мне звонкую затрещину, зло прокричав:

— Ты что, Егор, жить раздумал?! Ты куда под стрелы и копья полез, дурень, ты чего сам не стрелял?! Чего на половца спешенного сам кинулся? Дал бы ему до дуба дойти, а уж там мы бы его вместе прикончили! Тебя ж чудом, дурня, остальные степняки не срубили!!! И чтоб я тогда мамке твоей сказал бы? Как сестре родной в глаза бы посмотрел?!

Оплеуха, от которой с головы слетел и шелом, и кожаная шапка-подшлемник, вкупе с яростной отповедью старшого дозора, словно активировали память «носителя»-Егора. Весь его жизненный путь от первых детских воспоминаний до настоящего дня и часа встал перед моими глазами! Целый калейдоскоп воспоминаний, эмоций, чувств и переживаний обрушился на меня настоящим шквалом — и от них тут же заболела голова, очень сильно заболела… Но все же поднапрягшись, я сумел кое-как успокоить хаос мечущихся в голове мыслеобразов и вычленил главное: я Егор, сын погибшего пять лет назад старшего дружинника князя Елецкого Никиты, павшего от рук разбойников-половцев. Теперь вот и сам состою в дружине, пока еще младшей. А Кречет не только мой командир, но еще и дядя по маме! Перед глазами тут же предстали образы-воспоминания с лицами отца Егора и его матери, но я прогнал их усилием воли — не время! Следом внутреннему взору явился также крепкий острог на Каменной горе, сегодня и являющийся Ельцом — вот же как «повезло», попал в буквальном смысле на Родину! Заодно привиделась и небольшая крепость князей Воргольских, что было крайне интересно само по себе — однако и эти образы я развеял, стараясь докопаться до самой сути.