Князь Никто (СИ) - Фишер Саша - Страница 37

— Не понимаю, — сказал я. — Демидовы же баснословно богаты…

— Ага, — губы девушки скривились, в уголках глаз появились слезы. — Богаты, все так. У нашей семьи — множество заводов, фабрик и рудников. На нас работают десятки тысяч рабочих. Состояние… Не сосчитать. Да, все верно, у нас очень много денег. Только вот ими никто не пользуется. Картошку выращивают и коз разводят, чтобы питаться.

— Любопытная какая история, — сказал Вилим, усаживаясь на скамью. — И почему же так получилось?

— Представляете, я тоже об этом спросила! — воскликнула девушка и уперла руки в бока. — Я родилась уже на Урале, в деревне Борзеевка. Младенцем ползала среди куриц по двору, потом — как и все остальные — по колено в земле в огороде. А потом мне попался альбом со старыми гравюрами. Я стала задавать вопросы, но мне велели прикусить язык и заниматься своими делами. И еще заговорили о том, что пора бы замуж меня уже выдать, чтобы детей нарожала и выбила из головы всякую блажь о корсетах, паркете и прочих клавесинах-лютнях. Хорошо, что мне тогда еще семь было, рановато для замужества. Я разговор запомнила и затаилась. Потом выяснилось, что у меня дар к технике. Чинила в деревне всем и все. Возилась с плугами, молотилками, даже паровой трактор разбирала. И тайно вынуюхивала-выспрашивала про нашу семью. Ну и разузнала. Что, оказывается, мы вовсе не нищие деревенские увальни. Что мои отец и дядя уезжают на три дня в неделю вовсе не на ярмарке картохой торговать. Про заводы узнала. Про закрома наши. И снова не выдержала и завела разговор о том, почему мы так живем. Мы снова поссорились, только в этот раз затыкаться я не стала, швырнула в дядю гаечным ключом, фингал у него потом был… И тогда отец и сказал, мол, все, хватит, Настасья. Хочешь богатое наследство — будет тебе наследство!

Девушка плюхнула на печь чайник. Тот обиженно булькнул.

— Достал бумагу, чернила и отписал мне усадьбу в Конном переулке Петербурга, — девушка сжала губы. На скулах ее заходили желваки. — Шлепнул печать и швырнул мне этим документом в лицо. Сказал, что вот, мол, мое наследство, и я могу убираться на все четыре стороны, чтобы глаза его меня больше не видели. «Хочешь, лицо пудри, хочешь сиськи из корсета вываливай, мне все равно!» — говорит. Схватил за косу и выкинул из избы. Прямо как была — босая и в платье домашнем.

Мы с Вилимом зачарованно слушали. Мимика у девушки была богатая, лицо ее постоянно менялось. Зеленые глаза под прямыми бровями упрямо посверкивали. Говорила она зло, отчаянно, но не похоже, будто сдалась или упала духом.

— Думаете, я струсила?! — девушка сжала кулаки. — Как бы не так! Я была зла как сто чертей. Я спрятала эту бумагу поглубже, чтобы не чернила под дождем не расплылись и пошла пешком в Екатеринбург. За три дня добралась. Ноги сбила до крови, голодная и злая. Смогла убедить машиниста поезда, что умею обращаться с инструментами. Он, стервец, какие-то другие инструменты имел в виду, но как только попытался руки распустить, я ему пообещала, что ломом зашибу и поотрываю всякое шаловливое. Добрый человек оказался, с поезда меня не выкинул после такого. И даже вроде как зауважал.

Из гнутого носика чайника со свистом вырвалась струя пара. Девушка подхватила его рабочей рукавицей и поставила на плетенный из тростника кружок. Открыла дверцу шкафа, извлекла пузатый фарфоровый заварник с объемными толстомясыми синими цветами на боках. Я про себя отметил, что вещица непростая. Это была часть сервиза работы самого Виноградова. Иные коллекционеры не пожалели бы за такую нескольких тысяч рублей. А то и десятков тысяч. Потом поставили бы на видное место в стеклянный шкаф и пылинки бы сдували. Но Анастасия этого или не знала, или ей было наплевать. Она щедро сыпанула внутрь дорогущего предмета антиквариата дешевой заварки из бумажного пакета, залила кипятком и водрузила сверху тряпичную куклу, чья широкая полосатая юбка накрыла узорчатые стенки заварника.

— Промыкалась я в этом вашем Петербурге с неделю, — продолжила рассказ девушка. — Кого ни спросишь про усадьбу Демидовых, все что-то слышали, но разговор все время куда-то в сторону уходит. Я этот Конный переулок излазила сверху донизу. Никакой усадьбы, как корова языком… Дуболомы эти от парадных меня гнали, когда я просила пустить меня забраться на крышу, чтобы сверху посмотреть. Потом догадалась, что с другой стороны можно подходы поискать. Ну и… нашла. Забралась сюда, а тут… вот это. Ну, вы сами видели. Пришла в жандармерию с бумагой, а на меня как на дуру посмотрели и плечами пожали. Мол, нам все равно вообще. Ты наследница, земля под усадьбой до сих пор за Демидовыми записана…

Анастасия снова вскочила и достала из шкафа три чайные чашки. Все три разные — одна тонкостенная, полупрозрачного фарфора и нежно-пастельным узором, другая наоборот, тяжелая, нарочито-грубая, выполненная в форме замковой башни. А третья яркая, с чередующимися синими, красными и золотыми полосками. Такое впечатление, что тот из Демидовых, кто собирал эту посуду, задался целью составить коллекцию «недостающих предметов». Чтобы никто и никогда не смог собрать полный комплект.

— Я так и не поняла, как бы мне пробить проход, чтобы внутрь усадбы можно было пешком проходить, а не через сарайки карабкаться, — девушка сняла тряпичную бабу с чайника и принялась разливать янтарную горячую жидкость по баснословно дорогим и редким чашкам. — Так и лазаю, что сделаешь-то? Вы же, наверняка там же забирались? Каретные сараи, а сбоку клен разлапистый. Если до ветки допрыгнуть, то совсем легко забраться…

Мы с Вилимом покивали. Анастасия без всякого почтения грохнула заварником об стол, долила в чашки кипятку и достала с полки пачку соленых галет. В паек моряков такие входят.

— Вот и представьте… — девушка уселась на скамейку напротив меня и уперла кулачки в острый подбородок. — Вот я. Вот поместье это, набитое всякими пыльными шмотками. Денег нет. Ну, думаю, ладно. Тут Сенной рынок рядом, продам всякой посуды, на первое время хватит. Набрала в корзину всяких чашек, плошек, ситечек серебряных, ложечек… Пришла на рынок, разложила все это добро на рогожке. Страшно — жуть! Слышала, что там воры сплошные. И что с торговцев там деньги требуют. Вот ничего не происходило. Вообще ничего. Все шли мимо меня, как мимо пустого места. Я осмелела, принялась кричать даже что-то. Купите, мол. Редкая посуда, все такое… Люди подходили. Кто-то даже в руки что-то брал. Но только ничего не вышло! Никто так ничего и не купил. Кто-то что-то вспоминал срочное. Кто-то знакомого увидел, побежал здороваться, сказал, что вернется, и не вернулся. Я до вечера простояла, потом собрала вещи и домой вернулась. И стала думать, что это все какое-то проклятье. У меня ведь никто даже ложечку украсть не попытался! А там вокруг этих воришек бегало — тьма! Я сама видела, как они у зазевавшихся простофиль запросто кошельки из карманов тянут и часы срывают.

Девушка отхлебнула чаю из своей чашки. Взяла галету, надкусила ее. Совсем по-детски шмыгнула носом.

— А я от голода стала совсем с ума сходить, — ярко-зеленые глаза девушки потемнели. — По углам стали призраки мерещиться всякие. Чуть с лестницы этой чугунной кувырком однажды не свалилась, когда меня повело… И я тогда подумала, что пойду тоже что-нибудь украду. Жандармы ежели заберут, посадят в кутузку, так хоть накормят. Я пришла на рынок, долго не могла решиться. Потом выбрала лавку, большую и богатую. Чтобы от кражи моей не обеднели. Стянула пирожок, спрятала его в карман и стою. Жду, когда меня фараон дубинкой огреет или еще что. Но никто не заметил. С дороги толстяк какой-то с тележкой отодвинул, я ему пройти мешала…

Молочно-белая кожа девушки покрылась ярким румянцем. Она опустила глаза на пол и сделала вид, будто изучает узор на половике.

— Вы не думайте, я никогда не брала больше, чем мне прокормиться надо, — она снова шмыгнула носом. — Но все равно ужасно было стыдно, особенно первое время. Да и теперь… Я пыталась найти кого-нибудь, чтобы за крышу над головой мне помог с домом. И все время одна и та же история — человек сначала радостно соглашается, кивает, что, конечно же, он знает поместье Демидовых. Ну, там, чугунная лестница, кегельбан земляной, лепнина, барельефы, колонны, меняющие лица… А потом исчезал. Причем всегда это было как-то нелепо. Один почти дошел до набережной Мойки вместе со мной, но потом внезапно о чем-то вспомнил, убежал бегом, прокричал, что вернется, но не вернулся. Так его и не видела с тех пор, может он под трамвай попал, не знаю… Другой просто пропал, не пришел на место встречи. Я как-то флигель в одиночку обустроила и живу теперь. Пытаюсь что-то придумать, но ничего в голову не идет. А тут слышу голоса из поместья! Я бросилась следить, ну и… Дальше вы знаете…