Князь Никто (СИ) - Фишер Саша - Страница 14

— Приходи, — она медленно, как бы нехотя, кивнула. — Только заходи со стороны кухни, а не в главный вход. Вечером у Рубины самая гульба начинается.

— Заметано, — торопливо покивал я, почти выталкивая Соньку за дверь.

— Так ты все-таки знаешь, кто твой отец? — она успела подставить ногу, прежде чем я захлопнул дверь.

— Знаю, — буркнул я. Даже если я сейчас скажу ей свою фамилию, ничего не изменится. Все неприятности моего рода еще не начались. Открывать ей всю правду я не собирался, а вот «бросить кость» было бы неплохо. Так что, почему бы и н сказать ей эту фамилию? Я открыл рот, но вместо человеческого языка из него вырвался громкий вороний грай.

Я захлопнул дверь и привалился к ней лбом. Не хотел показывать Соньке свою реакцию. Сказать, что я был ошарашен — это ничего не сказать. Этого просто не могло быть. Наложенные на меня в будущем чары, никак не могли переместиться сквозь время. А это значит… Я не знал, что это значит.

До слона, котельной с четырьмя могучими трубами на Фонтанке, я добрался без приключений. Лошадка понуро волокла повозку, груженую накрытыми черной тканью трупами. Спешащие по Московскому проспекту прохожие в мою сторону старательно не смотрели, а я не смотрел на них. Голова моя была занята совершенно иными мыслями. Самостоятельно проверить, на какие именно темы наложены чары у этого тела я не мог. «Вороний грай» срабатывал только при наличии слушателя.

Хм… Пожалуй, теперь я понимаю, откуда у этого мальчишки взялось прозвище «Ворона». Но это означало и еще кое-что. Что он не был просто неизвестным бастардом, плодом однократного греховного соития моего деда с какой-то местной девицей. Это значит, что в судьбу его уже вмешивались аристократы. И наложили запрет мо меньшей мере на одну важную вещь — называть фамилию того рода, чья кровь течет по его жилам. А значит настоящий Демьян Найденов знал, из какой фамилии происходит. И еще черт знает что он мог знать. Вряд ли по молодости лет он замешан в большом количестве тайных дел, но какие-нибудь обязательно всплывут в самый неподходящий момент. По закону подлости.

Я крепко сжал палку, на которую опирался. Сухое дерево жалобно хрустнуло. Что ж, буду играть теми картами, которые мне розданы.

Ворота котельной распахнулись перед моей повозкой разу, даже не понадобилось в них стучать. Я хлопнул сонную лошаденку по крупу, и она обреченно потащилась по мощеному кирпичом двору.

— О как, Ворона! А ты почему один? Где Пугало? — раздался откуда-то сверху и сбоку чей-то бодрый и веселый голос.

— Он уехал куда-то с утра, — я решил больше не уточнять про Петергоф. Но и других мест тоже не называть, чтобы если вдруг разные люди, которым я рассказывал историю Пугала, встретятся и решат обменяться информацией, не нашли в ней противоречий. Я закрутил головой, выискивая хозяина голоса. Он обнаружился на строительных лесах. Сравнительно молодой мужичок с пышными усами и клетчатой кепочке на такой же пышной шевелюре. Все одежда заляпана пятнами краски.

— Это он зря, сегодня Волынин дежурит, — хмыкнул маляр.

— А он будет не против принять груз у меня? — спросил я. — А то я ждал-ждал Алоизия Макарыча, а он все не идет и не идет…

— Да что ж он будет против-то? — мужичок подал одним плечом и обмакнул здоровенную кисть, больше похожую на метлу, в ведро с краской. — Денег тебе не отдаст только.

— Ага, — кивнул я.

— Куда поехал-то? — маляр заржал. — Дорогу что ли забыл?

— Ой… — я трусливо втянул голову в плечи, и попытался сориентироваться быстрее. Ага, вот туда мне, даже створ уже открыт.

Упомянутый усатым Волынин налетел на меня почти сразу же, как только я вошел. Он ухватил меня за руках почти волочащейся по земле хламиды и оттащил в сторону.

— Ворона, просто прекрасно, что ты сегодня один! — громким шепотом затараторил невысокий, может чуть-чуть выше меня, субъект с хитроватой рожей и крысиными усиками. — Я уже думал, что придется тебя отдельно вылавливать. А это та еще задача, Пугало почти спускает с тебя глаз.

— А трупы… — заикнулся я, как только он сделал небольшую паузу, чтобы набрать в грудь воздуха.

— Да забудь! — Волынин махнул рукой. На мизинце его остро сверкнул кровавым камнем перстень, совершенно не подходящий ему по статусу. — Кочегары разберутся, не первый день работают. Сколько сегодня?

— Четверо, — сказал я, не особенно понимая, что происходит, но старательно делая вид, что не удивлен.

— Маловато что-то, — покачал головой Волынин. — Запишу, что шестеро было. И еще четыре рубля докину сверху, за хлопоты. Идет?

Он уставился на меня, явно ожидая только положительного ответа. Я кивнул. Тот ухмыльнулся, радостно потер руки и полез в карман.

— Вот, держи, специально рублевыми ассигнациями, — Волынин сунул мне в карман несколько мятых бумажек. — Только Пугалу отдай четыре, чтобы все честно было. А подпись я сам подделаю, нехитрое дело…

— А сделать-то что надо будет? — спросил я.

— Все как в прошлый раз, — Волынин приблизился вплотную и зашептал мне прямо в ухо. — Подмешаешь вот это Пугалу в еду или питье завтра вечером, чтобы он спал всю ночь как убитый и ничего не слышал. Проследи, чтобы к полуночи засов был открытым. Все понял? Не подведешь?

— А когда я подводил? — я развел руками.

— И то верно, — Волынин похлопал мне по плечу. — Ну вот, справились мои дармоеды с твоей ношей. Можешь забирать свою клячу и топать домой. Завтра ночью, запомнил? И сам не высовывайся, а то зашибут еще случайно.

— Да понял я, — я сунул руку в карман и нащупал на его дне склянку длиной и толщиной в мизинец.

— Хороший мальчик, — Волынин снова похлопал меня по плечу. — Далеко пойдешь!

Да уж, с каждым часом все дальше. Что-то мне все меньше и меньше нравился этот Демьян Найденов. Еще какие-то темные дела за его душой обнаружились… Впрочем, не все ли мне равно? Тело Пугала уже облизывают языки огня в циклопической печи, виновные в его гибели вряд ли пойдут к жандармам и громко доказывать, что Алоизий Макарович Гупало был застрелен на пороге собственного дома, а потом испарился неведомо куда, требуется срочное расследование, мол. Я даже усмехнулся. Интересно, что за дела у этого Волынина в помещении труповозной конторы? Надо будет обустроить себе пункт наблюдения, вдруг эти неведомые темные дела за спиной у моего ныне мертвого начальника могут мне как-нибудь пригодиться?

Но каков жук этот парень, а? Времени даром не терял, не смотрите, что выглядит задохлик задохликом…

И «Вороний Грай» этот еще…

Так, хватит. Можно, конечно, попросить у Соньки-Арфистки призвать душонку этого парня из-за завесы и расспросить как следует, что еще за грязные тайны он оставил мне в наследство, вот только если он и впрямь имел дело с служителями Всеблагого Отца, то, боюсь, Баба Мороча вместе со всем своим недобрым могуществом, может и не справиться с этой задачей.

Уже сворачивая с Сенной Площади в грязную темную подворотню Вяземской Лавры, я снова подумал про Соньку. Про культ Черной Троицы я знал довольно много. В университете нам очень подробно и в деталях расписывали историю этого явления. Как в начале семнадцатого века эта древняя жуть вдруг снова подняла голову и со скоростью морового поветрия заполнила все захолустные деревни. Капища в форме одиноко стоящих печей, выросли как поганки в сырую погоду. Год был голодный, так что небогатые крестьяне с радостью несли своих младенцев в жертву жутким старухам, а увешанные с ног до головы бусами из дерева и костей наплясывали им за это их врагам то мор на скотину, то нашествие саранчи, а то и вовсе безвременную смерть. Добрые дела злые старухи творить были не то, чтобы неспособны, просто за каверзами к ним обращаться куда легче. Это с тех самых пор вышел указ, повелевающий обязательный снос бесхозных печей. И ежели в какой деревне сгорит дотла дом, то печь после этого законопослушные селяне должны были разнести по кирпичику, чтобы рядом не завелась мамячка.

Наш преподаватель по «древним культам» сначала отбарабанил общий курс как по учебнику, но потом приказал всем закрыть тетради и от себя добавил еще кое-что. Что, вполне возможно, сами по себе мамячки, как и сама Черная Троица, вовсе даже не злые. Есть версия, что это те же самые пряхи судьбы, что греческие мойры или скандинавские норны. Вот только дремучим людишкам гораздо милее нагадить ближнему, чем заняться своей собственной судьбой. Они просили, мамячки, соблюдая условия договоров, выполняли. За что их потом и выжгли безжалостно всех под корень. Тридцать лет рыскали ищейки Всеблагого Отца, вынюхивая пряный запах черного колдовства, доступного только женщинам, овдовевшим до тридцати лет. Тридцать лет костры полыхали по всей Российской Империи. Тридцать лет чиновникам всех ведомств приходилось разбирать объемные мешки доносов…