Забери меня (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 23

Не понимаю зачем и бешусь. Я же все-таки не пряники ночью печь училась, а девственности лишилась! Неужели нельзя быть чуточку более деликатным и не таким бесчувственным?!

Его взгляд — сама невозмутимость, и я понимаю, что деликатности мне от него не дождаться.

Что ж… Хочешь прямо? Будет тебе прямо!

— Трахаться хочу! — выдаю громко и с вызовом.

Барханов аж давится от неожиданности.

Участливо стучу его по спине ладошкой и добавляю:

— Как ночью. Чтобы ты сначала целовал и трогал, а потом… — эээ, как оно там правильно. Кручу пальцем пытаясь подобрать слово. — А потом насадил.

Да, пусть будет насадил. Что уж миндальничать. Я вообще Мисс Прямота, пусть наслаждается.

Демид переворачивается на спину и смеется, прикрыв лицо ладонью.

— Лерка… какая же ты…

От этого смеха узел внутри груди ослабевает. Я снова переключаюсь из режима боевой мегеры в режим маленькой смущенной девочки.

— Хватит ржать, — пихаю его в бок.

Он рывком притягивает к себе, так что распластываюсь у него на груди, и гладит по волосам, рассматривая меня, как чудо-юдо.

— Глупая. Если я тебя сейчас… насажу, ты рыдать будешь кровавыми слезами, а потом еще неделю будешь бояться без трусов остаться, — чмокает в нос. — Поверь, так будет лучше.

Он разжимает руки, и я тут же с него сползаю. Сажусь на краю дивана, накинув себе на плечи простыню. Не всю — ее край прикрывает то, что у Демида ниже пояса.

— То есть ничего такого эдакого с утра не будет?

— Я бы не отказался от глубокого минета, но думаю, пока ты к такому не готова, — снова смеется, перехватив мой изумленный взгляд на его пах. Под простыней явно намечается движение.

Минет… оооо… Щеки просто полыхают. Если я сегодня не помру от смущения, это будет просто нереальный подвиг.

— Совместный душ тоже отменяется, — невозмутимо разводит руками, — потому что джентльмен во мне слаб.

— И что теперь? — выдыхаю разочарованно и в то же время облегченно. Он прав, я пока не готова к продолжению. Ни к душу, ни к минету. Мне бы с собственным дыханием справиться.

— Ничего. Раз больше не спишь, то подъем. Я хочу кофе, — откидывает тряпку в сторону и садится так стремительно, что я даже охнуть не успеваю.

Темная полоска волос ведет взгляд от пупка вниз к вздыбленному члену. Я зависаю на нем на долю секунды перед тем, как отвернуться. Рот сам наполняется слюной, а между ног становится нестерпимо горячо. Когда-нибудь я наберусь смелости, переборю эту идиотскую робость и прикоснусь к нему. Рукой, губами, языком… Возможно даже завтра…

В этот момент чувствую себя невообразимо испорченной, и это так волнительно, остро, что сбивается дыхание.

Демид в отличие от меня стеснительностью не страдает. Абсолютно нагой неспешно проходится по комнате, демонстрируя гибкое, рельефно вылепленное тело, подбирает вещи с пола, натягивает домашние брюки и выходит из комнаты. Проводив его шальным взглядом, я со стоном падаю на подушку.

Я лежу в кровати еще минут пять, пытаясь собрать себя в кучу и отдышаться.

Адреналин зашкаливает, дурные фантазии фонтанируют, сердце вообще не в курсе, что должно биться в груди — пульсирует везде, начиная от пальцев на ногах и заканчивая натертым местом между ног.

Что творится в голове — вообще не понять. Сумбур полный. Мякиш и одновременно ураган. Я то млею, то стыжусь, то испытываю непреодолимое желание бегать по улицам и орать о том, что произошло этой ночью. Меня просто распирает.

Нужно позвонить Ксюше, Алине, Лене, Оксане и все им рассказать. А еще лучше собрать их вместе и во всех деталях поведать о том, как я наконец вступила во взрослую жизнь. И Дашку Кутузову с собой прихватить, чтобы наконец заткнулась и перестала ко мне цепляться! Она точно от зависти подохнет, когда узнает с кем я теперь.

О-о-о-о-о, предвкушаю, как вытянется ее физиономия…

— Долго валяться будешь? — оклик Демида возвращает меня из сладкого плена мстительных фантазий. — Подъем!

Какой же он все-таки зануда.

Показываю язык и с кряхтением поднимаюсь на ноги. Тело будто не мое. Ватное, непослушное, какое-то новое. Подхожу к зеркалу и кручусь перед ним, пытаясь понять, что изменилось. Визуально — ничего. Те же титьки, та же попа. Но блин… Блин!

Он их трогал. Везде. Кожа помнит эти прикосновения и отзывается мурашками.

Мне срочно надо прийти в себя.

— Я в душ, — бросаю на ходу и бегом припускаю в ванну.

Теплая вода, холодная, снова теплая, а потом ледяная. С визгом выскакиваю из душа, но зато в голове становится кристально чисто. Отпустило. Пока. Не знаю надолго ли.

Мы выходим на панорамный балкон. В руках кружка кофе, на плечах синий махровый халат Барханова, в котором я утопаю до самых пят и тайком, пока он не смотрит, нюхаю ворот, прикрывая глаза от блаженства.

Я привыкла из окон своей пятиэтажки смотреть в окна соседней пятиэтажки, а здесь весь город до самого горизонта, как на ладони. У меня захватывает дух от этого вида и снова душит радостный смех. Прячу улыбку за кружкой и чувствую себя самой счастливой девочкой на свете.

Вернее, уже не девочкой.

Демид стоит рядом со мной, опираясь локтями на перила и неспешно делает глоток кофе. Я не могу отвезти глаз от идеального профиля, темных бровей, длинных густых ресниц, прямого носа, чувственных по-мужски красивых губ. Плечи, спина, грудь, спортивные брюки, открывающие тазовые кости.

Идеал. До знакомства с ним я думала, что такие встречаются только в кино и на страницах журналов. А вот он рядом. Мне хочется запечатлеть его, чтобы иметь возможность любоваться, когда буду одна. Или похвастаться перед подружками.

Вытягиваю из кармана телефон, ловлю его в объектив камеры и снимаю.

— Удаляй фотографию, — произносит, не оборачиваясь.

— Не-а, — рассматриваю его изображение на экране. Красивый. Мужественный.

Взрослый. Девки точно от зависти окосеют, — мой телефон, что хочу то и фотографирую.

— Значит, он сейчас улетит с балкона.

Демид все так же неспешно пьет кофе, даже не смотрит на меня, но я чувствую, как становится холоднее на несколько градусов.

Он ведь сделает это, запросто.

— Смотри, какой ты тут хорошенький, — пытаюсь его растормошить, но получаю только непробиваемый взгляд.

— Я сказал нет, — роняет тоном, не приемлющим возражения, — убрала живо.

— Демид, ну что ты какой…

Снова взгляд и я затыкаюсь, будто перекручивает голосовые связки. Ему даже ничего не надо говорить. Просто взгляд. И внутри все поджимается.

Я не хочу с утра ругаться и выяснять отношения, поэтому недовольно бурчу:

— Да пожалуйста, — тыкаю на кнопки, удаляя фотографию. — Все, доволен?

Он опять молчит, все так же невозмутимо потягивая кофе.

Замороженный!

Внутри меня зреет протест и хочет сделать хоть что-нибудь наперекосяк, чтобы не думал, что он тут самый главный и может давить на меня.

Снова щелкаю камерой.

Барханов недовольно цыкает и оборачивается ко мне.

— Что? — нагло вскидываю взгляд, прекрасно зная, что нарываюсь.

— Я же сказал никаких фотографий.

Последние два слова чуть ли не по слогам, чтобы я уж наверняка поняла. Это раздражает.

— Расслабься, Барханов. Я не твой дивный лик щелкнула, а общий вид.

— Не из моих окон.

— Окна твои, рассвет общий. Не вредничай.

Он хмурится. Я упираюсь. Мне жизненно важно сохранить эту фотографию, хотя на ней ничего нет — только клочок неба, окрашенный золотыми лучами.

От волчьего взгляда хочется спрятаться, но я стою. На чистом упрямстве, потому что сердце грохочет совсем уже истерично, и совсем не там, где надо — в этот раз под коленками, которые начинают мелко трястись.

— Видишь, — разворачиваю экран к нему, — просто рассвет. Обещаю, что не буду ставить метки и подписывать адрес балкона, с которого фотографировала.

Демид мельком смотрит на него и отворачивается.

— Херней страдаешь.

Какая херня, чурбан ты бесчувственный? Это наша с тобой фотография. Наше первое утро! В этот момент его стальная приземленность просто убивает. Ну нельзя же быть таким! Хоть капелька романтики-то должна была в нем сохраниться.