Эм + Эш. Книга 1 (СИ) - Шолохова Елена - Страница 15

Я протиснулась ко входу, уловив краем уха, как Куприянов из 11 «Б» говорил кому- то, что бойне при любом раскладе быть. Мне этого задора, честно говоря, не понять. Хоть убей, не вижу удовольствия в том, чтобы бить кого-то и уж тем более быть битым.

В вестибюле в меня тут же вцепился Андрей Геннадьевич, как ещё разглядел в таком столпотворении.

— Майер! Ты где ходишь? Ты меня, честное слово, до инфаркта доведёшь. Живее переодевайся и в зал! На разминку совсем времени не осталось!

Все наши уже вовсю разминались в спортзале, и не наши тоже. Вообще, товарищеские встречи допускают смешанные команды, а не чисто мужские или чисто женские, но в команде третьей школы были одни парни. Причём такие лбы! У нас по-настоящему высокий игрок только один — Длинный, Денис Кравченко из 10 «Б». В нём два метра с лишним. Остальные — так себе, ну а мы с Вилковой и вовсе дюймовочки по сравнению с Длинным. У химичей же команда как на подбор — все долговязые.

Они тихо переговаривались, посмеивались и смотрели на нас, как на козявок. Особенно один, рыжий, источал негатив, презрительно кривясь и обсмеивая наших, но полушёпотом. Потому что когда Лёшка Назаров, заслышав «лохи», громко переспросил: «Что ты там вякнул?», рыжий, глумливо ухмыляясь, ответил: «Тебе показалось». Видно, идти на конфронтацию в открытую в его планы не входило. По крайней мере, до окончания игры, а то ведь могли и погнать из зала за неспортивное поведение. С нами, например, физрук провёл профилактическую беседу о недопустимости конфликтов.

Среди фырканий и смешков химичей я различила тихое: «А вон та, светленькая, в синих шортиках, ничего такая, прикольная чувиха. Я б такую…». Дальше мерзкий хохот.

Я оглянулась — этот рыжий придурок, нисколько не смущаясь, подмигнул мне. И так захотелось его послать, что еле сдержалась. Терпеть не могу слово «чувиха»! И тех, кто так девушек зовёт, тоже не выношу.

Потихоньку в зал стали стекаться болельщики и рассаживаться на скамейки. Не сговариваясь, наши занимали места только с левой стороны поля, третья же школа — напротив, с правой. И конечно, их болельщики пришли с тем же настроем, что и команда — с очевидной, но сдерживаемой до поры агрессией. То и дело раздавались короткие перепалки, пока ещё словесные, пресекаемые грозными окриками Андрея Геннадьевича и физрука из третьей школы.

Я по привычке подметила, что 11 «В» — мужская его часть — явились не в полном составе. Не было ботаника, Бори и Шаламова. С ботаником всё ясно — его подобные мероприятия не интересуют. Боря, наверное, не смог выбраться из своей Восточки. Ну а Шаламов… не знаю, может, не захотел. В любом случае, сказала я себе, это даже хорошо, что они не пришли. Никаких ненужных раздражителей. Я буду спокойна, сосредоточусь на игре…

Однако за пару минут до начала заявились оба: и Боря, и Шаламов. Огляделись, просекли обстановку. Я сразу занервничала и отвернулась, однако успела заметить, что Боря направился к Болдину и другим парням из их класса (места ему уже не хватило, и он присел рядом с ними на корточки), а Шаламов согнал какого-то пацанёнка-семиклашку и уселся прямо у сетки, рядом с физруком, не обращая внимания на крики и бурные жестикуляции Шестаковой. Она устроилась со своим классом в дальнем конце спортзала.

Какого чёрта этот здесь забыл?! Зачем он пришёл? Лучше бы не приходил! Мне надо быть раскованной и в то же время собранной, а я наоборот вся сжалась, напряглась и думаю не о том. И как ни стараюсь, а взять себя в руки не выходит — волнуюсь, дыхание не могу выровнять, а в ту сторону, где он, вообще взглянуть боюсь.

Просто чудом в чувство меня привёл этот рыжий дурак из третьей школы.

— Эй, — гаркнул он зычно, подойдя к сетке и уставившись на меня сальными глазками, — Белоснежка, давай потом погуляем?

— У меня на рыжих аллергия, — отозвалась я холодно, слева прокатились смешки. И надо же — полегчало, почти перестала нервничать.

— Быков! — прикрикнул на него их физрук. — Язык попридержи!

В следующую секунду раздался свисток, началась игра, и я окончательно забыла про волнение.

Играли жёстко и мы, и они, и шли ноздря в ноздрю. Эти долговязые ставили непробиваемые блоки, но зачастую мяч у них уходил в аут как в подачах, так и в нападающих. Каждое очко оглашалось громоподобным рёвом то слева, то справа.

В итоге первая партия закончился в нашу пользу, а вторую, увы, мы позорно слили. После короткого тайм-аута химичи начали очень резво, прямо с места в карьер. Мы и охнуть не успели, а они вколотили нам семь очков один за другим. Справа — злорадно улюлюкали, слева — заметно приуныли. Наконец, мы отыграли подачу, и я переместилась в третью зону, под сеткой.

Не моя это позиция, скажу честно, и разводящий из меня — так себе. Пасую вполне, а вот блокирую слабо, а уж с такими лбами при моих ста семидесяти сантиметрах и вовсе тягаться бессмысленно. Более или менее ставил блоки Длинный и Назаров, а я уж, как могла, пасовала на удар и подстраховывала нападающие. Атаковал Длинный эффектно, выпрыгивая над сеткой по грудь. Так что вскоре мы уменьшили разрыв до двух очков. Воодушевлённая, я видела только мяч и пределы поля. Остальное как будто перестало существовать, и когда Вика Вилкова неудачно приняла подачу и пасанула явно в аут, я ринулась за мячом в сумасшедшем прыжке. Достала, кстати, но зато сама нешуточно так грохнулась и совсем уж не артистично растянулась на полу под сеткой.

Андрей Геннадьевич метнулся ко мне. Прекрасно! Игра остановилась — все смотрят на меня, как я тут разлеглась. То, что зашибла при падении локоть — это ерунда. Но когда я увидела у самого носа тёмно-серые замшевые кроссовки с лейблом Reebok, в которых ходил только один человек, мне стало нехорошо до тошноты. Я тотчас вскочила, пунцовая, и волей-неволей посмотрела на него.

Вот не надо было смотреть! Не зря ведь боялась и не хотела. Но… это само как-то получилось. В итоге — напоролась на его насмешливый взгляд, и стало ещё хуже. Ну и он, конечно же, выдал в своём репертуаре:

— Ух ты! Даже и не мечтал, чтоб такие девочки у меня в ногах валялись.

— Совсем идиот? — огрызнулась я.

— Ты как? Не ушиблась? — суетился рядом Андрей Геннадьевич. — Руки-ноги целы?

— Да всё в порядке, — буркнула я, возвращаясь на место. Но этот чёртов Шаламов всё же выбил у меня почву из-под ног, и я допустила грубейшую ошибку — отвлеклась. А как тут не отвлечься, когда только что пережила сильнейший конфуз? В общем, забыла на миг об игре и получила мячом прямо в челюсть. Такого провала, такого позора я и представить себе не могла! Удар был атакующий и довольно сильный — губу разбило в кровь, как ещё зубы не вылетели.

Все уставились на меня в немом изумлении. Только Вилкова спросила:

— Ты чего?

— У тебя тут это… кровь, — Назаров тронул пальцем свой подбородок. Справа в мой адрес посыпались смешки и подколки. Странное дело, насмешки Шаламова вгоняют меня в краску, отупляют и обездвиживают. А шпильки всех остальных — вызывают холодную злость. Причём злость деятельную. Девок, что высмеивали меня, я послала и пообещала им, что их супер-пупер мальчики, от которых у меня «рвёт крышу», «подкашиваются ноги» и что-то там ещё, ни одной моей подачи не примут. Под дружное хихиканье я перешла в первую зону, затаила дыхание, приноровилась и…

Планеры, люблю их! Что моё — то моё. Уж на них я собаку съела — отработала практически до автоматизма.

Чем особенно хороши такие подачи — мяч может планировать по-разному: вверх-вниз, влево-вправо или же оборвать полёт в самый неожиданный момент. А уж если ударить нужным образом по ниппелю, то траектория мяча и вовсе будет совершенно непредсказуемой. Попробуй-ка такой прими. Я бы сама у себя не приняла. Вот и они не приняли. Ни одной подачи, как я и обещала. Пять эйсов подряд и — ура, победа! Вымученная, конечно, но от этого ещё больше радости.

Зал, левый край, громыхнул в едином, протяжном, торжествующем крике, а затем нас буквально затискали в объятьях. Галдящей хохочущей толпой мы вывалились из спортзала в коридор. Но даже сквозь шум я расслышала чеканный отцовский голос, доносящийся из вестибюля: «…И чтобы никаких безобразий!».