Последний министр (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 16

В кабинет тотчас заглянул Федя, но Протопопов поднял руку — свободен.

Чай горячим пятном расплылся по брюкам уважаемого журналиста.

— Больше я у вас не ногой! — затарахтел Александр Валентинович. — Хотите вызывайте повесткой, хотите арестовывайте, но меня здесь по доброй воли не…

Господин Протопопов вдруг достал свой Кольт и заставил Амфитеатрова заткнуться, вставив холодное дуло тому в рот.

— Опаньки какое недоразумение, Александр Валентинович. Присаживайся дорогой.

— Вы… вы… — Амфитеатров начал задыхаться.

— Мы, мы, — Протопопов взвёл курок. — Садись, дорогой. Потолкуем.

Амфитеатров не ослушался.

Уселся.

Бледный и перепуганный на смерть.

Совершенно непривычный к такому обращению от кого бы то ни было.

Протопопов вытащил Кольт из его рта, вытер о брюки журналиста и положил рядом на стол. Взамен достал из ящика необычный аппарат, в котором можно было отдалённо распознать первый прототип шредера[12]. Протопопов смутно припоминал, что аппарат этот достался ему из штаба межрайонцев, где не так давно проходил обыск. Те якобы привезли машинку из-за океана. По устройству шредер напоминал ручную лапшерезку.

На глазах Амфитеатрова, Протопопов пропустил газету через прибор и размельчил на лоскутки.

— Я вот что думаю, Александр Валентинович, а если следом положить в сей дивный сосуд твои яйца? Проверим, что тогда с ними будет? Ну и сразу пойдешь тогда по своим делам.

Амфитеатров молчал, хотя горячий чай должно быть больно обжигал его между ног.

Протопопов отложил измельчитель, подался вперёд.

— Слышь, ты че воду мутишь? Ничего не попутал?

— Александр Дмитриевич, зачем же сразу пистолет, зачем яйца, почему же воду мучу, — заблеял журналист, от гордыни и решительности которого не осталось и следа.

— Я тебя спрашиваю, ты под кого роешь? Кого холопом называешь, подлец?

У Амфитеатрова брови на лоб полезли от неожиданности. Откуда министр мог знать, что Александр Валентинович уже как неделю (ровно после случая на торжественном приеме, наделавшем много шума) писал свой фельетон, который намеревался опубликовать в газете в цикле «Этюды». Опубликовать с криптограммой, читавшейся по первым буквам каждого слова. В нем он действительно называл Протопопова «усердным холопом реакции». В оригинальной истории за этот фельетон Амфитеатров был выслан из Петрограда, а в нынешней истории Протопопов даже не дал «королю фельетонов» закончить свой труд.

— Александр Дмитриевич, п-право Вы не т-так п-поняли… — Амфитеатров начал заикаться.

— Штаны снимай, — мягко перебил Протопопов. — Я, думаешь, с тобой разговаривать буду?

— У-у-у, — взвыл журналист и приложив усилие, чтобы взять себя в руки затараторил. — Пощадите! Сыров это все, негодяй! Это его заказ. Я сегодня же уничтожу все то, что написал! А хотите вообще уволюсь и уеду!

— Отставить увольняться, — Протопопов положил руку на плечо журналиста. — Но за тобой косяк есть, надо исправить.

— Как исправить Александр Дмитриевич, все сделаю! — охотно закивал Амфитеатров.

Протопопов вновь открыл ящик стола и сунул Амфитеатрову лист, на котором было напечатано прилично так текста.

— Опубликуй в журнале и не оттягивай.

Амфитеатров покраснел весь, как вареный рак. Но лист взял. Поднялся, высвободившись таки из «плена» кресла. И двинулся к выходу, спиной шажок, другой, одновременно кланяясь.

— А! Александр Валентинович, у меня на 7 часов назначен господин Ермольев, пригласите его зайти, — бросил Протопопов вдогонку.

Теперь уже Протопопов зевнул демонстративно. Хотя скучать, Александр Дмитриевич определённо не скучал. Этим разговором он убил сразу двух зайцев. Вручил написанный накануне «обличающий» террористов материал, написанный собственноручно и согласованно с Курловым. Узнал, даже вернее сказать вспомнил, а потом убедился, что за публикациями в «Русской воле» (как, наверняка и в других изданиях, тут к бабке гадалке не ходи) стоит не идеология Амфитеатрова и не принципы журналиста, а деньги. И не Сыров, который являлся номинальным владельцем «Русской воли» и сам по себе не имел нужной толщины кошелька для финансирования издания. Нет, «политику» газеты определяли серые кардиналы — банкиры Блох и Шайкевич. Те самые ребята, которые выделили свои средства Протопопову на открытие газеты с прицелом, что октябрист продолжит прогрессивную политику в министерстве внутренних дел. Но после того как Протопопов выступил за царизм, банкиры быстро переориентировали газету, пользуясь образом мученика Амфитеатрова и теперь вставляли палки в колёса министру.

Протопопов понимал, что за это парочкой стоит в том числе международный банк, тот самый, который отказывает в кредите военно-промышленным предприятиям и все это связано в тесный узел. И отвесив пощечину Амфитеатрову он бросил вызов этим серым кардиналам, его «хозяевам». Оставалось ожидать как они ответят, когда узнают об инцинденте. Это крупные рыбки, и даже будучи министром, Протопопову не добраться до банкиров, хотя в их ведении лежит ключевой вопрос земли по части кредитования и вопрос финансирования военной промышленности.

От размышлений Протопопова отвлёк появившийся в дверях Иосиф Ермольев, которого едва не снес Амфитеатров, выглядевший жалко и комично с обмоченными штанами.

Ермольев, бывший юрист, а теперь режиссёр супер популярного синематографа, образовавший пару лет назад киноателье — «Товарищество И. Ермольева».

Он поприветствовал Протопопова, которого хорошо знал и присел в кресло.

— Хотели меня видеть, господин министр?

— Хотел, господин режиссёр, — согласился Александр Дмитриевич.

О том, почему накануне в кабинете верещал господин Амфитеатров, Ермольев, как человек умный, спрашивать не стал.

Говорили о другом.

Хорошо так поговорили.

Протопопов заметил господину Ермольеву, что синематограф из всех искусств является важнейшим, а в условиях, когда подавляющая масса населения Империи не обучена грамоте — тем более. И министр внутренних дел считает в корне неправильным, что синематограф в его нынешнем виде не имеет столь же широкого охвата и распространения, как пресса. А потом Александр Дмитриевич сделал предложение от которого Ермольев как человек охочий до денег отказаться не смог. Основать министерство синематографии в подведомственно МВД и снять по такому случаю ленту в кратчайший срок. А заодно предложил режиссеру интересное виденье того профиля, которым "министерству синематографии" будет положено заниматься.

Благо рубли у Протопопова после отказа финансирования правых были в наличии. Пожав друг другу руки, они разошлись.

Год 1917, январь 10,

Петроград, квартира Маркова Второго.

Ранним утром Протопопову сообщили, что на его имя пришло некое приглашение от небезызвестного и крайне навязчивого депутата, искавшего его общество.

Господина Маркова Второго.

Николай Евгеньевич приглашал прибыть министра на свою квартиру и принять участие в «чаепитие с разными русскими господами, кто за Россию душой». Протопопов поколебался, но посчитав, что игнорирует Маркова неприлично долго и без резонного повода, решил таки сходить почаёвничать. Да и в целом нанести визит вежливости не помешает. Слишком долго он футболит патриотов, а такие вещи риск чему хорошему не приводят — люди могут обидку затаить. Да и что-то было в настойчивости господина Маркова, на что следовало обратить внимание, просто так (даже ввиду только лишь прекращения финансирования) столь рьяно встречу не выбивают.

К тому же накануне Александру Дмитриевичу было доложено, что в Царском селе на приеме у Государя побывал господин бывший министр внутренних дел — Маклаков. Поговаривали, что царь остался впечатлён встречей и заявил Маклакову, что желает увидеть его ещё раз на днях. К своему стыду, Протопопов не помнил сути разговора между бывшим министром и царем, хоть сам факт визита к Государю Маклакова припоминал более чем отчетливо. Поэтому между делом, так сказать, Александр Дмитриевич был бы не прочь выведать о результатах визита Маклакова при беседе с Марковым или любыми другими «русскими господами, то за Россию душой».