Соратники Иегу - Дюма Александр - Страница 20

• Предыдущая
• 20/167
• Следующая

Значит, его печаль вызвана чем-то другим; вероятно, ее причиной была болезнь, о которой он поведал сэру Джону. Итак, он не скорбел о смерти другого человека, он отчаялся в своей собственной.

Вернувшись в гостиницу «Пале-Рояль», сэр Джон поднялся к себе наверх, чтобы оставить там пистолеты, при виде которых Ролан мог бы испытать что-то вроде угрызений совести; потом он вошел в комнату офицера, намереваясь вернуть три полученных от него накануне письма.

Ролан сидел в глубокой задумчивости, облокотившись на стол.

Не говоря ни слова, англичанин положил перед ним письма.

Молодой человек скользнул глазами по адресам, взял письмо, предназначавшееся его матери, распечатал и прочел.

Пока он читал, крупные слезы катились у него из глаз.

Сэр Джон наблюдал за ним с удивлением: ему открылось новое в характере Ролана.

Все что угодно ожидал он от столь сложной натуры, только не этих безмолвных слез.

Но вот Ролан покачал головой и, не обращая ни малейшего внимания на сэра Джона, прошептал:

— Бедная матушка! Как бы она плакала! Но, может быть, все к лучшему: матери не должны оплакивать своих детей!

И он машинально разорвал письма, после чего аккуратно сжег все клочки. Затем вызвал звонком горничную.

— До которого часа можно отправлять письма почтой? — спросил Ролан.

— До половины седьмого, — отвечала она. — Остается всего несколько минут.

— Тогда подождите.

Ролан взял перо и написал следующее:

«Мой дорогой генерал!

Все обстоит именно так, как я Вам говорил: я жив, а он умер. Согласитесь, это было похоже на пари.

Преданный до гроба

Ваш паладин Ролан».

Он запечатал письмо, написал на конверте адрес: «Генералу Бонапарту, улица Победы, Париж» — и вручил горничной, наказав, не теряя ни секунды, отослать его.

И кажется, только тогда он заметил сэра Джона и протянул ему руку.

— Вы оказали мне большую услугу, милорд, — проговорил он, — такие услуги связывают людей навеки. Я уже стал вашим другом; не хотите ли и вы стать моим? Этим вы окажете мне большую честь.

— О! — сказал сэр Джон, — благодарю от всей души! Я не осмеливался просить вас о такой чести, но раз вы мне предлагаете… я принимаю.

И, обычно невозмутимый, англичанин, в свою очередь, почувствовал, как у него потеплело на сердце, и смахнул слезу, дрожавшую на ресницах.

Потом, глядя на Ролана, он добавил:

— Как жаль, что вы торопитесь уезжать! Мне так хотелось бы провести с вами еще день или два.

— Куда вы направлялись, милорд, когда я с вами встретился?

— О! Никуда, я путешествую, чтобы разогнать скуку! К несчастью, я частенько скучаю.

— В самом деле, никуда?

— Я направлялся куда угодно.

— Это одно и то же, — улыбнулся офицер. — А что, если я вас попрошу кое-что сделать?

— О! Весьма охотно, если это возможно.

— Очень даже возможно, все зависит только от вас.

— Говорите.

— Вы обещали, если я буду убит, отвезти меня мертвым к моей матери или же бросить в Рону!

— Я отвез бы вас мертвым к вашей матушке, но ни за что не бросил бы вас в Рону!

— Ну, так отвезите меня живым, и вас встретят еще лучше.

— О!

— Мы проведем две недели в Бурке, это моя родина, один из самых скучных французских городов; но ваши соотечественники — большие оригиналы, и, возможно, вам будет весело там, где другие скучают? Решено?

— Мне бы этого очень хотелось, — ответил англичанин, — но, может быть, это не совсем удобно.

— Но ведь мы с вами, милорд, сейчас не в Англии, где самодержавно царит этикет. У нас больше нет ни короля, ни королевы, и не для того мы снесли голову злополучному созданию по имени Мария Антуанетта, чтобы возвести на трон его величество Этикет.

— Я охотно поехал бы с вами, — признался сэр Джон.

— Вы увидите, моя матушка — превосходная женщина, к тому же утонченно-любезная. Моей сестре, когда я уезжал, исполнилось шестнадцать, и она была прехорошенькая, теперь ей восемнадцать, и несомненно она стала красавицей. Есть у меня и брат Эдуард, чудесный мальчишка двенадцати лет; он будет пускать вам под ноги шутихи и с грехом пополам болтать с вами по-английски. Когда пройдут эти две недели, мы отправимся в Париж.

— Я как раз из Парижа, — заметил англичанин.

— Погодите, вы собирались ехать в Египет, чтобы повидать генерала Бонапарта, а между тем отсюда до столицы куда ближе, чем до Каира. Я вас представлю ему. Не беспокойтесь, вы будете хорошо приняты. Далее, вы сегодня говорили о Шекспире.

— О да, я часто говорю о нем.

— Значит, вы любите драмы и комедии?

— Да, я очень их люблю.

— Так вот, генерал Бонапарт как раз собирается поставить одну драму: это очень оригинальный и, ручаюсь вам, небезынтересный спектакль!

— Значит, — сказал сэр Джон, все еще колеблясь, — с моей стороны не будет бестактностью, если я приму ваше предложение?

— Конечно, нет, и вы всем доставите удовольствие, а мне особенно!

— Тогда я согласен.

— Браво! Ну, а когда думаете вы отправляться?

— Когда вам будет угодно. Моя карета была заложена, когда вы швырнули эту злополучную тарелку в голову Баржоля. Если бы не тарелка, мы с вами никогда не познакомились бы, и, в конце концов, я рад, что вы ее бросили. Да, очень рад!

— Может быть, поедем сегодня вечером?

— Хоть сейчас. Я прикажу вознице перепрячь лошадей, и, как только карета будет готова, мы отправимся в путь.

Сэр Джон вышел отдать распоряжения. Вскоре он вернулся и сообщил, что приказал подать две котлеты и холодную курицу.

Ролан взял свой чемодан и спустился вниз.

Подойдя к экипажу, англичанин положил пистолеты на прежнее место в ящике для багажа.

Они закусили, чтобы можно было ехать всю ночь без остановок, а когда на церкви кордельеров пробило девять, удобно устроились в карете и покинули Авиньон, где ко всей пролитой там крови прибавилось еще несколько капель, причем Ролан действовал с присущей ему беззаботностью, а сэр Джон Тенли с невозмутимостью, свойственной англичанам.

Четверть часа спустя оба уже спали, во всяком случае, судя по их молчанию, можно было подумать, что они поддались дремоте.

Мы воспользуемся этими минутами их отдыха, чтобы дать нашим читателям кое-какие необходимые сведения о Ролане и его семье.

Ролан родился 1 июля 1773 года, через четыре года и несколько дней после Бонапарта, рядом с которым, или, вернее, сопровождая которого он появился в нашем романе.

Его отцом был полковник Шарль де Монтревель, чей полк долгое время стоял гарнизоном на Мартинике; там полковник женился на креолке Клотильде де ла Клемансьер. От этого брака родилось трое детей: Луи, который уже нам известен под именем Ролана, Амели, чью красоту он расхваливал сэру Джону, и Эдуард.

В 1782 году полковник был отозван во Францию, и ему удалось поместить юного Луи де Монтревеля (далее мы увидим, почему он сменил свое имя) в Парижское военное училище.

Там с мальчиком познакомился Бонапарт, когда молодого корсиканца после лестного отзыва г-на де Кералио сочли нужным перевести из училища в Бриене в Парижское военное училище.

Луи был самым младшим из учеников. Хотя ему было всего тринадцать лет, он уже проявлял крайнюю необузданность и был изрядным задирой: таким он показал себя и через тринадцать лет в разыгравшейся на наших глазах сцене за табльдотом.

Бонапарт, которому уже в юности были свойственны независимость, упорство, неукротимость, обнаружив в мальчике те же качества, из этого сродства простил ему недостатки и привязался к нему.

Со своей стороны Луи потянулся к молодому корсиканцу, чувствуя в нем опору.

Однажды мальчик пришел к своему старшему другу, как он называл Наполеона, в момент, когда тот сидел за столом в глубокой сосредоточенности, решая математическую задачу.

Луи знал, что будущий артиллерийский офицер придавал огромное значение математике и посвящал ей почти все время, в ущерб остальным занятиям.

• Предыдущая
• 20/167
• Следующая