Тарантул. Трилогия - Матвеев Герман Иванович - Страница 15

– Вода поднялась. Нас затопит…

– Надо попытаться самим…

– Будь они трижды прокляты!..

– Главное – без паники… Слышите, стучали…

Сердце у Степки радостно забилось. Он не один.

– Дяденька-а! Где вы? – крикнул мальчик, и голос его был уже не такой глухой.

В ответ раздался стон. Степка сунул руку в карман, фонарик оказался на месте. Свет полосой скользнул по груде тел, лежавших в самых невероятных позах на скамейках и друг на друге. Под ногами блеснула черная вода. Из воды торчали руки и словно хотели схватить Степку за полы его пальто. Он невольно попятился к стенке.

– У кого фонарь? Эй! – услышал он мужской голос.

– У меня! Я тут! Где вы? – крикнул Степка.

– Иди сюда…

– Куда? Тут вода глубокая…

– Свети мне… На меня свети…

В полосе света Степка увидел пробирающегося к нему мужчину.

– Вниз свети, зачем же ты в лицо?.. Вот. Ты ранен?

– Не знаю… Только в ушах гудит очень…

– Контузило… Подожди-ка… Еще живая. Захлебнется, пожалуй.

В двух шагах от Степки он склонился над женщиной, лежавшей в воде, и приподнял ее.

Это была ракетчица. Голова ее беспомощно откинулась назад.

– Держите ее, дяденька… Я помогу, – сказал Степка и спустился в холодную воду.

– Фонарь не урони, – предостерег мужчина. – Без фонаря совсем плохо.

Ракетчица сопротивлялась, когда они ее понесли. Бессознательно она цеплялась за все, что попадало ей под руки, и они с трудом добрались до соседнего подвала. Здесь взрыв произвел меньшее разрушение, и жертв было немного.

Около стены были составлены уцелевшие кровати, на них лежали скамейки, образуя помост. Забравшись на эту площадку, люди жались друг к другу.

Ракетчицу положили с краю помоста. Какая-то женщина стала приводить ее в чувство, растирая виски и хлопая по щекам.

Фонарик свой Степка отдал мужчине.

У стенки кто-то заплакал.

– Опять слезы?.. Товарищи, мы же условились. Главное – без паники, – сказал мужчина.

– И без того воды много, – неожиданно сказала женщина, возившаяся с ракетчицей.

– Сильно прибыла?

– Если так будет прибывать, то часов на десять хватит.

– А за десять часов можно новый дом построить…

– Стучат… стучат!

Наступило молчание, и Степка ясно услышал глухой стук за стеной. Там работали дружинники, разбирая завал.

– Им надо ответить, – сказал Степка.

– Стучали уж, – хрипло ответил кто-то. – Вопрос в том, успеют ли раскопать нашу могилу, пока нас не затопит?

– Конечно успеют, – уверенно сказал мужчина.

Снова наступило молчание, и только где-то в глубине подвала по-прежнему выкрикивал высокий женский голос: «Оленька! Оленька!»

– Чего она кричит? – тихо спросил Степка.

– С ума сошла…

В это время ракетчица пришла в себя и села на краю помоста. Она оглянулась по сторонам и со стоном закрыла лицо руками.

– Успокойтесь. Вы живы… и, кажется, целы, – ласково сказал мужчина, похлопав ее по руке. Затем он повернулся к Степке. – Послушай, паренек, фонарик твой я заберу, а то спички кончились.

– Возьмите, дяденька, – сказал Степка. Ему ужасно нравился этот спокойный и дельный человек.

– Пойду искать. Там еще много живых.

– Я пойду с вами… Я врач, – сказала женщина, возившаяся раньше с ракетчицей, и прыгнула в воду.

Когда они скрылись в другом отделении подвала, наступила темнота и напряженное молчание.

Мишка пошевелился, и собака сердито заворчала. Положение создалось скверное. Он слышал, как собака бегала вокруг машины, скребла когтями по борту.

– Грумик! Грумик! – ласково позвал он, но в ответ собака залилась злым лаем.

– Чтоб ты сдох! – выругался шепотом Мишка.

Собаки он не видел, но по тому, что она доставала передними лапами борт грузовика, понял, какого роста этот Грумик. Лай его тоже говорил, что играть с Мишкой он не собирался. Время тянулось мучительно долго, и Мишка продрог до костей.

Наконец хлопнула дверь на крыльце, и женский голос позвал:

– Грумик, иди домой!

Лай сменился довольным повизгиванием, но сейчас же собака бросилась к грузовику и снова залаяла.

– Что ты там нашел, Грумик?

Снова повторился визг и грозный лай в сторону машины. Видимо, женщина поняла собаку и, встревоженная, ушла в дом. Скоро двери хлопнули вторично, и во двор с лампой в руках вышел шофер. Жена его стояла с ним рядом. Мишка лежал не дыша, притаившись в углу кузова, но это ему не помогло.

– Что он? Крысу учуял?

– Нет. Ты посмотри, Сеня. Он бы так лаять не стал.

– Ну, хорек забрался. Что там, Грумик? Ищи!

Грумик царапал лапами по борту.

– Ну-ка, подержи лампу, Катя.

Едва лишь шофер встал на подножку и заглянул в кузов, как сразу увидел съежившегося мальчика.

– Верно! Тут кто-то есть… Эй, гражданин! – толкнул он в спину скорчившегося Мишку.

Притворяться дальше было бесполезно, и Мишка нехотя поднялся.

– Ты как сюда попал?.. Постой, постой… Свети-ка на него, Катя. Э-э-э! Да это знакомый! Как же это ты с Петроградской стороны сюда угодил?

– А я с вами приехал.

– В гости? – басил добродушно шофер, помогая Мишке выбраться. – Вылезай, коли в гости приехал, проходи в горницу… Нельзя, Грумик!

Он пропустил Мишку вперед себя на крыльцо и запер за собой дверь.

– Садись, гость, – сказал шофер, указав на табуретку, а сам прошел в конец комнаты к столу, на котором стояла еда, пустая пол-литровая бутылка из-под водки и шипел самовар.

Очутившись в теплой, чистенькой комнате, Мишка стал дрожать, и чем дальше, тем больше, так что через две минуты у него зуб на зуб не попадал.

Жена шофера хмуро смотрела на лихорадящего мальчика и, ни слова не говоря, села напротив.

– Зачем ты приехал? – спросил шофер, принимаясь за прерванный ужин.

– А я сам не знаю, – еле выговорил Мишка.

Хотя его знобило, но голова была ясная, и он не терялся.

– Как это сам не знаешь? Как тебя зовут?

– Степка, – на всякий случай соврал Мишка, вспомнив своего приятеля, дежурившего сейчас где-то на Петроградской стороне.

– Степка?.. Ты рассказывай, рассказывай.

– Сеня, ты погляди, как он замерз. Трясется, бедный, даже смотреть страшно, – с жалостью сказала женщина.

– Ничего, это ему на пользу. Отогреется.

– Дать ему чаю горячего?

– Не надо. Пускай сначала скажет, зачем приехал.

Наступило молчание. Мишка сжал зубы и, затаив дыхание, напряг все мускулы, отчего сразу перестал трястись, и только где-то внутри, под ложечкой, осталась неприятная дрожь.

Собака лежала около хозяина и, положив лапы, смотрела на мальчика. Шофер громко чавкал и тоже не спускал глаз с гостя. Покончив с едой, он подошел к жене и, обняв ее за плечи, сел рядом на один стул.

– Ну так что? Будешь говорить?

– А чего говорить?

– Зачем ты приехал?

– Да так… прицепился, значит, хотел к дому подъехать, а потом машина шибко поехала, я и побоялся соскочить… Ну и, значит, заехал, сам не знаю куда… – сказал он, глядя ясными глазами прямо в лицо шоферу.

Объяснение было настолько правдоподобным, что шофер задумался. Ему ли не знать ленинградских мальчишек! Прицепившись к трамваю, к троллейбусу, к грузовику, они не пропустят удобного случая бесцельно прокатиться в любом направлении. Можно сказать с уверенностью, что если бы им удалось пробраться на аэродром, то и тут они, ни секунды не задумываясь, уцепились бы за шасси первого поднимавшегося самолета. Но тут случай был особый. Мишка относил письмо к «их» человеку и принес очень странный ответ.

Шофер достал из кармана портсигар и молча закурил. Затем вынул часы и посмотрел на них. При взгляде на эти часы Мишка чуть не подпрыгнул. Черные, с золотым ободком, они были как две капли воды похожи на те, что он видел у однорукого и на столе у майора. У мальчика в голове мелькнула озорная мысль.

– Вы не знаете, сколько сейчас времени? – четко сказал Мишка.