Прусский террор - Дюма Александр - Страница 11
- Предыдущая
- 11/146
- Следующая
Даже к любовнице не обращаются столь нежным голосом и с такой предупредительностью, ухаживая за нею во время еды. В течение часа, пока продолжалась трапеза, Резвуну удалось отведать всего, что ел его хозяин, за исключением зайца под вареньем, так как, будучи охотничьей собакой, он не ел дичи, а будучи четвероногим, он не любил варенья.
Что касается извозчика, то он, со своей стороны, получил прямо на сиденье хлеб, сыр и полубутылку вина.
В итоге, когда по окончании завтрака извозчик и хозяин со своей собакой вновь заняли каждый свое место: один на козлах, два других — в карете, все трое обнаруживали признаки самого полного удовлетворения.
— Куда едем, ваше превосходительство? — спросил извозчик, обтирая себе рот рукавом куртки с видом человека, расположенного ехать куда только будет угодно.
— Я сам не очень-то знаю, — ответил молодой человек, — это немного и от нас будет зависеть.
— Как от меня?
— Да, если вы покажете себя славным малым: я хотел бы нанять вас на некоторое время.
— Если хотите, можно на год!
— Нет, это слишком.
— Тогда на месяц.
— Ни на год, ни на месяц, но на день-два!
— Это мало! Я-то думал, что мы составим целый договор.
— Так нот, прежде всего, сколько вы запросите за поездку в Ганновер?
— Туда шесть льё, вы знаете?
— Вы хотите сказать, верно, четыре с половиной.
— Да, но нужно нее время то подниматься, то спускаться.
— Дорога туда ровная, как бильярд.
— Вас не проведешь, — засмеялся возница.
— Да нет, есть способ.
— Какой?
— Оставаться честным.
— А! Это новая точка зрения.
— Ее ты еще вроде бы не усвоил, да?
— Ну хорошо, посмотрим, назовите вашу цену сами.
— Это стоит четыре флорина.
— Не считая того часа, который прошел, пока мы ехали с вокзала и пока вы завтракали.
— Совершенно верно.
— А на чай?
— Это по моему усмотрению.
— Так! Согласен; не знаю почему, но я вам доверяю!
— Однако, если я оставлю тебя больше, чем на неделю, то платить буду по три с половиной флорина в день, причем без чаевых.
— Я не могу согласиться с такими условиями.
— Почему же?
— Это значит без всякой причины лишить вас, когда я, к своему огорчению, вас покину, удовольствия нравиться мне.
— Черт возьми! У тебя будто даже и мозги имеются.
— У меня их столько, что я кажусь глупым, когда хочу сделать глупый вид.
— Вот это сказано сильно. Ты откуда будешь?
— Из Саксенхаузена.
— Что это такое, Саксенхаузен?
— Предместье Франкфурта.
— А! Да, да, саксонская колония со времен Карла Великого.
— Именно так, вы даже это знаете?
— Я знаю еще, что вы сланные ребята, ироде овернцев, только немецких. Так что мы сочтемся, когда будем расставаться.
— Это мне еще больше подходит.
— Твое имя?
— Ленгарт.
— Ну что ж, вперед, Ленгарт!
Карета отъехала и покатила мимо успевшей собраться вокруг нее толпы зевак, как это обычно случается в провинциальных городах.
Скоро они оказались в конце улицы, выходившей в поле. День был великолепный, на ветках только что полопались почки, и деревья покрылись первой легкой зеленью.
Земля оделась в зеленое платье, а от многочисленных лугов, тянувшихся по обе стороны дороги, будто поднимался легкий пар из первых весенних ветерков и первых ароматов цветов. Птицы парами порхали с дерева на дерево, неся пищу своим птенцам, и, пока самка занималась своими материнскими заботами, самец, сидя на ветке по соседству с гнездом, выводил в чистом воздухе первые звуки песни любви, от которых просыпается природа.
Время от времени жаворонок взлетал с песней над взошедшими хлебами, замирая на несколько секунд на вершине этой пирамиды из мелодичных звуков, потом падал, сложив крылья, и раскрывал их опять только в тот миг, когда уже касался земли.
При виде этого чудесного края молодой человек воскликнул:
— Ах! Здесь же должны быть превосходные охотничьи угодья! Так ведь, скажи?
— Да, только их сторожат, — ответил возница.
— Тем лучше, — сказал путник, — от этого только дичи будет больше.
И в самом деле, едва они отъехали от города на километр, как Резвун, не раз уже проявлявший признаки нетерпения, ринулся с кареты, влетел в густой клевер и сделал стойку.
— Мне что, ехать шагом или вас обождать? — спросил Ленгарт, видя, что молодой человек взялся за ружье.
— Езжай вперед на несколько шагов, — ответил путешественник. — Сюда!.. Так!.. Теперь остановись как можно ближе к полю с клевером.
И путник, встав во весь рост в карете и держа в руках ружье, оказался в тридцати шагах от Резвуна.
Возница смотрел за происходящим с интересом, который мне не раз приходилось видеть у кучеров, наблюдающих за подобными сценами; такой интерес обычно ставит их на сторону охотника и восстанавливает против владельца земли и полевых сторожей.
— А! У вас собачка напористая, — сказал он.
— Да, неплохая.
— Кого она может вот так поднять?
— Зайца.
— Вы думаете?
— Да я просто уверен в этом. Если бы это была птица, Резвун вилял бы хвостом. Вот, смотри.
И в самом деле, как раз в эту минуту в трех шагах от собаки выскочил крупный молодой заяц; пригнувшись, он побежал, пытаясь спрятаться в клевере.
— Пр… тысяча чертей! Стреляйте же, ну, стреляйте! — закричал уроженец Франкфурта.
— Ты очень спешишь, — сказал молодой человек, — подожди.
И он выстрелил. Заяц высоко подскочил, показав свой белый живот, и упал на спину. Ленгарт хотел спрыгнуть с кареты.
— Куда это, — спросил его путешественник, — ты направился?
— Да за зайцем.
— Напротив, не двигайся.
— Надо же, — удивился Ленгарт.
Резвун замер и вытянулся в стойке еще сильнее, чем раньше.
— Я ошибся, — сказал охотник, — Резвун поднимал не зайца.
— А кого же? — спросил Ленгарт.
— Двух зайцев.
— Ага, честное слово, вот это да!
Этот возглас вырвался у славного возницы, когда он увидел второго зайца; как и первый, тот сначала выскочил, а потом, сраженный на бегу, повалился рядом с первым.
— А теперь можно за ними сходить? — спросил Ленгарт.
— Не стоит труда, — ответил молодой человек, — Резвун принесет.
И в самом деле, Резвун, схватив последнего из убитых зайцев, принес его хозяину, а потом отправился за первым.
— Положи это к себе на козлы, — сказал охотник кучеру, — и в дорогу!
Не проехали они и четверти льё, как Резвун опять сделал стойку.
Ленгарт уже сам остановил карету, и точно там, где это следовало сделать.
— Ага! — воскликнул он. — На этот раз перо: наша собака виляет хвостом.
Резвун не только вилял хвостом, но быстрым движением головы, бросив взгляд на хозяина, казалось, подал ему особый знак.
— Да, да, и не просто перо, но перо золотое. Знаешь, что такое золотое перо?
Ленгарт с сомнением покачал головой.
— Фазанов в этих краях нет, — произнес он.
— Вот уж злой вещун! Раз Резвун утверждает, что это фазан, так это и есть фазан. Правда, Резвун?
Резвун опять сделал то движение головой, о котором мы говорили, и тем самым еще раз дал знать своему хозяину, какую именно дичь он поднимал.
— Ну, видишь, — сказал охотник, — по тому, как он держит стойку, это и есть фазан. Куропатка бы уже полетела. Здесь в округе где-то разводят фазанов, черт возьми!
— Здесь есть замок и парк господина де Резе, французского посла; но замок и фазаний двор — за два льё отсюда, самое малое.
— Ну этот чудак, видно, и прилетел сюда пастись. А доказательство
— вот оно!
В самом деле, как только было произнесено слово «пастись», великолепный фазан, красуясь, отлетел; но ему не удалось подняться на высоту и четырех метров, как выстрел пробил оба его крыла и поверг в густую поросль колючего кустарника, где он и скрылся.
— Неси, Резвун! Неси! — приказал ему хозяин, уже более не думая об убитом фазане и перезаряжая ружье.
- Предыдущая
- 11/146
- Следующая
