Графиня де Шарни. Том 2 - Дюма Александр - Страница 22

• Предыдущая
• 22/175
• Следующая

— Будет жаль, если такой мерзавец умрет легкой смертью! Для этого разбойника нужно придумать особую казнь. Отдайте его мне, уж я им займусь!

Продолжая поносить г-на де Мальдена и приговаривая: «Пошли, прохвост, пошли со мной! Уж я тебе покажу!» — он оттащил его в темный угол, где шепнул:

— Спасайтесь, сударь, и простите меня за хитрость, которую я вынужден был применить, чтобы вырвать вас из рук этих негодяев.

Г-н де Мальден скрылся.

Нечто подобное происходило и с г-ном де Валори; он был дважды тяжело ранен в голову. Но когда два десятка штыков, два десятка сабель, два десятка кинжалов взметнулись, чтобы прикончить его, появился г-н Петион и, изо всех сил расталкивая убийц, вскричал:

— Именем Национального собрания я объявляю, что вы недостойны называться французами, если сей же миг не отпустите этого человека и не передадите его мне! Я — Петион!

Петион, который под несколько суровой внешностью скрывал высокую человечность, отважное и честное сердце, показался убийцам столь грозным, что они попятились и отдали ему г-на де Валори.

Петион провел его, поддерживая под руку, так как де Валори, контуженный обрушенными на него ударами, едва держался на ногах, до цепи национальных гвардейцев и там передал с рук на руки адъютанту Матье Дюма, который поручился за его жизнь и действительно охранял до самых дверей дворца.

И тут Петион услышал голос Барнава. Барнав, бессильный защитить де Шарни, призывал на помощь.

В графа вцепились чуть ли не два десятка рук, его сбили с ног, волокли по земле, но он все-таки поднялся, сорвал с чьего-то ружья штык и теперь отбивался им от обступившей толпы.

Само собой, он скоро пал бы в этой неравной борьбе, не поспеши к нему на помощь Барнав, а потом Петион.

Королева выслушала этот рассказ в ванной; правда, г-жа Кампан смогла сообщить ей более или менее достоверные сведения лишь о гг. де Мальдене и де Валори, которых видели во дворце, избитых, окровавленных, но тем не менее не слишком пострадавших.

Что же касается Шарни, о нем ничего определенного сказать не могли; говорили, что Барнав и Петион спасли его, но никто не видел, вошел он во дворец или нет.

При этих словах лицо королевы покрылось такой бледностью, что камеристка, решив, что королева побледнела, опасаясь за жизнь графа, воскликнула:

— Ваше величество, право, не стоит так переживать из-за господина де Шарни только потому, что его нет во дворце. Вашему величеству ведь известно, что в Париже живет госпожа де Шарни. Возможно, граф укрылся у нее.

Но именно это предположение и пришло на ум Марии Антуанетте и заставило ее так смертельно побледнеть.

Она вышла из ванны и приказала:

— Оденьте меня, Кампан, скорее оденьте! Я должна узнать, что стало с графом.

— С каким графом? — поинтересовалась вошедшая в ванную г-жа де Мизери.

— С графом де Шарни! — воскликнула королева.

— Граф де Шарни в приемной вашего величества, — сообщила г-жа де Мизери,

— и просит удостоить его короткой беседы.

— Ах вот как, — шепнула королева. — Значит, он держит слово.

Г-жа де Мизери и г-жа Кампан переглянулись, не понимая, что королева имеет в виду, а она, не в силах более промолвить ни звука, знаком велела им поторопиться.

Никогда еще туалет королевы не занимал так мало времени. Мария Антуанетта позволила только вытереть себе волосы, которые она прополоскала душистой водой, чтобы смыть с них пыль, да накинула поверх рубашки белый муслиновый пеньюар.

Когда она вошла к себе в комнату и приказала принять графа де Шарни, ее лицо было белее пеньюара.

Минуту спустя лакей доложил о графе де Шарни, и тот появился в прямоугольнике двери, залитый золотым отсветом заходящего солнца.

И он тоже, как и королева, воспользовался временем после приезда во дворец для того, чтобы смыть с себя следы долгого путешествия и жестокой схватки, которую ему пришлось выдержать.

Шарни надел свой давний мундир капитана второго ранга, мундир с красными отворотами и кружевным жабо.

В этом мундире он был в тот вечер, когда встретил королеву и Андре де Таверне на площади Пале-Рояль, откуда отвез их в фиакре в Версаль.

Никогда он не выглядел таким элегантным, спокойным, красивым, и королеве с трудом верилось, что всего час назад народ едва не растерзал его.

— О сударь, — воскликнула королева, — вам, должно быть, сказали, как я беспокоилась о вас и посылала всюду людей, чтобы получить сведения о вас!

— Да, государыня, — поклонился Шарни, — но поверьте, я тоже прошел к себе только после того, как узнал у ваших служанок, что вы в безопасности и не пострадали.

— Утверждают, что вам спасли жизнь господа Петион и Барнав. Если это правда, то я еще более обязана господину Барнаву.

— Да, ваше величество, это правда, и я вдвойне обязан господину Барнаву, поскольку он проводил меня до моей комнаты и был настолько добр, что рассказал, как вы в пути проявили заботу обо мне.

— О вас, граф? Каким образом?

— Поведав королю о своих предположениях, что ваша старая подруга тревожится за меня. Я не столь уверен, как вы, ваше величество, что эти переживания так уж сильны, но тем не менее…

Граф умолк, так как ему показалось, что и без того бледная королева побледнела еще больше.

— И тем не менее? — повторила королева.

— Тем не менее, — продолжал Шарни, — хоть я и не соглашусь взять столь длительный отпуск, какой желает предоставить мне ваше величество, но полагаю, что теперь, когда я уверен, что ни жизни короля, ни жизни вашего величества, ни жизни ваших августейших детей ничто не грозит, мне следовало бы самолично заверить графиню де Шарни, что я в безопасности.

Королева прижала левую руку к сердцу, словно желая убедиться, что оно не остановилось от полученного удара; в горле у нее пересохло, и она промолвила внезапно охрипшим голосом:

— Вы совершенно правы, сударь, и я только удивляюсь, почему вы так долго ждали, чтобы исполнить этот свой долг?

— Государыня, вы, очевидно, забыли, что я дал слово не встречаться с графиней без разрешения вашего величества.

— И сейчас вы желаете испросить у меня разрешения?

— Да, государыня, — подтвердил Шарни, — и умоляю дать мне его.

— А ежели я его не дам, вы, побуждаемый пылким желанием повидать госпожу де Шарни, обойдетесь и без него, не так ли?

— Мне кажется, ваше величество, вы несправедливы ко мне, — молвил Шарни.

— Уезжая из Парижа, я думал, что покидаю его надолго, если не навсегда. В продолжение всего путешествия я делал все зависящее от меня, все, что в моих силах, чтобы оно завершилось успешно. И, насколько помнит ваше величество, не моя вина, что я не погиб, как мой брат, в Варенне или не был, подобно господину Дампьеру, разорван на куски по дороге или в саду Тюильри. Если бы я имел счастье сопутствовать вашему величеству за границу или честь отдать жизнь за ваше величество, я отправился бы в изгнание или умер, не повидавшись с графиней. Но еще раз повторяю вашему величеству, вернувшись в Париж, я не могу выказать столь явное безразличие женщине, которая носит мое имя, а ваше величество знает, почему она его носит, не могу не рассказать ей о себе, тем паче что мой брат Изидор уже не может меня в этом заменить. Впрочем, либо господин Барнав ошибся, либо позавчера еще ваше величество высказывали такое намерение.

Королева провела рукой по спинке кушетки и, всем телом следуя этому движению, приблизила лицо к графу де Шарни.

— Очевидно, вы очень любите эту женщину, сударь, — промолвила она, раз с такой легкостью причиняете мне огорчение?

— Ваше величество, — сказал Шарни, — скоро будет шесть лет, как вы сами, когда я думать об этом не думал, потому что для меня на свете существовала лишь одна-единственная женщина, которую Господь поставил слишком высоко надо мной, чтобы я мог коснуться ее, так вот, скоро шесть лет, как вы сами определили меня в мужья мадемуазель Андре де Таверне, а ее навязали мне в жены. За эти шесть лет я и двух раз не прикоснулся к ее руке, не перемолвился с нею без необходимости и десятком слов, наши глаза не встретились и десяти раз. Моя жизнь была занята, заполнена иной любовью, посвящена тысячам забот, тысячам трудов, тысячам борений, что волнуют душу мужчины. Я жил при дворе, измерял дороги, связанный и по собственной воле, и той нитью, что доверил мне король, с грандиозной интригой, которая по произволу судьбы завершилась крахом, но я не считал ни дней, ни месяцев, ни лет, и время для меня неслось тем стремительней, что я был совершенно поглощен чувствами, заботами, интригами, о которых я только что упомянул. Но у графини де Шарни все было иначе. После того как она, надо полагать, имела несчастье попасть к вам в немилость и покинуть вас, она живет одна, ни с кем не общаясь, замкнувшись в доме на улице Кок-Эрон. Свое одиночество, отрезанность, отрешенность от всех она принимает, не жалуясь, так как сердце ее не ведает любви и у нее нет потребности в тех чувствах, что необходимы другим женщинам, но, если я пренебрегу по отношению к ней простейшими своими обязанностями, не исполню самые обычные условности, этим, я уверен, она будет огорчена.

• Предыдущая
• 22/175
• Следующая