Две королевы - Дюма Александр - Страница 29
- Предыдущая
- 29/115
- Следующая
Нала, стоявший рядом с Марией Луизой и внимательно следивший за каждым движением своего обожаемого герцога, тихо шепнул королеве, что его конь не слушается удил и в данных обстоятельствах это чрезвычайно опасно, хотя бывают умные лошади, которые спасали жизнь своим хозяевам в подобных случаях.
— Не знаю почему, но мне страшно, — добавил он, — угрозы проклятого Ромула не идут у меня из головы. Время теперь самое подходящее, чтобы осуществить их сейчас или никогда. Ромул вполне мог навести порчу на коня или подсыпать какое-нибудь зелье благородному животному, удивительно послушный нрав которого столько раз расхваливали в моем присутствии. Уж лучше я спрячусь в своем укрытии и помолюсь Богу, а что касается зрелища, то я предпочитаю не видеть ничего, клянусь вам.
Королева была довольно спокойна, ее даже забавляла новизна происходящего — она не представляла себе, что начнется потом. Когда она увидела ужасную схватку, пролитую кровь, разъяренных быков, лошадей с распоротым брюхом, когда она услышала, какие нечеловеческие вопли издают дикари-испанцы, предающиеся своему любимому развлечению, все это показалось ей страшным кошмаром; она побледнела, хотела встать и убежать, почувствовав, что умрет, если останется на балконе.
Король не смотрел на нее. Поглощенный обожаемым зрелищем, он больше не думал о ней. Главная камеристка оказалась бдительнее: она не отрывала глаз от королевы и, заметив ее слабость, накрыла своей ладонью руку повелительницы.
— Нужно остаться, ваше величество, вам следует восхищаться, выражать восторг.
— Мне плохо, герцогиня.
— Нет, госпожа, вы не должны чувствовать себя плохо, иначе моя репутация будет погублена, ведь я отвечаю за вас.
— Я не могу смотреть на эту бойню. Какое варварство! Отвратительное зрелище! О Боже мой! Что там такое? Спаси нас, Боже мой! Спаси его!
Дело в том, что конь герцога де Асторга понес его, тем самым обрекая хозяина на позор, что было хуже смерти. Все выглядело так, будто герцог избегал схватки, не желал принимать в ней участие; казалось, искры летели из глаз и ноздрей охваченного необъяснимым страхом коня: он поднимался на дыбы, пытаясь сбросить всадника подальше от себя, но тот будто прирос к его крестцу. Столь неожиданный, чреватый кровавой развязкой поворот событий заставил всех забыть о ходе самого боя. Герцог понял, что дальнейшая борьба бесполезна и он будет обесчещен на глазах у своего кумира. Надо было любой ценой доказать, что трусливое животное повело себя так вопреки его воле. И де Асторга с невероятной ловкостью вышел из затруднения; он дождался подходящего мгновения, бросил поводья, спрыгнул с коня, опустился на ноги, распрямился и, не колеблясь ни секунды, выхватил свой кинжал, вырвал несколько бандерилий из рук испуганных слуг и бросился в гущу боя, огласив арену воинственным кличем.
Безрассудная храбрость герцога вызвала неистовый взрыв аплодисментов и восторженные крики зрителей. Королева же не сознавала ничего, кроме опасности, угрожающей герцогу, и закрыла глаза, чтобы не видеть, как будет разорван на куски тот единственный друг, которого она обрела в этой злополучной стране.
— Нада, — тихо сказала она своему карлику, спрятавшемуся в складках ее накидки, — заклинаю тебя, посмотри! Он еще жив?
— Посмотрите сами, сударыня, — вновь прозвучал суровый голос г-жи де Терранова, — наберитесь же мужества, если хотите быть достойной вашей короны!
— О, я умираю! — прошептала Мария Луиза, действительно почувствовавшая, что силы оставляют ее.
Король услышал ее наконец.
— Мария Луиза, — произнес он, — сегодня ты определенно не стараешься нравиться мне. Такого красивого зрелища не было никогда! Де Асторга — настоящий храбрец, достойный потомок Сида. Ты собственноручно возложишь венок на его голову.
— На его голову? Значит, он не умер?
— Герцог сражается как лев, как благородный испанец; конечно, это он, я узнаю его по бандерильям. Вот он только что убил быка, который, между прочим, отчаянно сопротивлялся. Браво, торо! Браво, де Асторга!
От руки герцога пали четыре быка. По счастливой случайности он сам не получил ни одной царапины, но отвратительная резня продолжалась весь день. В перерывах приносили варенья, шоколад, другие сладости, и несчастной королеве приходилось пробовать их, хотя она чувствовала, что ее вот-вот вырвет.
Наконец, бой закончился. Герцог, весь забрызганный кровью, подошел, чтобы принять из рук королевы награду, которую она, отвернувшись, протянула ему дрожащей рукой. Де Асторга поцеловал венчавшую его руку, и вновь загремели аплодисменты.
В ту минуту, когда королева покидала амфитеатр, у нее на пути оказался сеньор лет пятидесяти, очень гордый на вид и одетый по французской моде; он низко склонился перед ней. Рядом с этим человеком стоял другой вельможа, но в испанском костюме; и в том и в другом ей показалось что-то знакомое. Мария Луиза взглянула на этих сеньоров мельком — волнение все еще не покидало ее, — тем не менее этого оказалось достаточно для того, чтобы по возвращении во дворец она поинтересовалась, кто они.
— Один, тот, у кого хватило здравомыслия надеть испанский костюм, — маркиз де Фламаран. Он сеньор благовоспитанный и потому предпочитает соблюдать обычаи и следовать требованиям моды, принятым у людей, к которым он приехал с визитом.
— А другой?
— Другой — человек совсем иного склада, о нем ничего такого не скажешь. Он живет в Испании уже много лет, но сохранил и внешние признаки, и манеры французов. Кстати, он ваш родственник, сударыня.
— Родственник? Здесь? И я его не видела, даже незнакома с ним! Но кто же это может быть?
— Он незаконный сын покойного Месье, брата короля Людовика Тринадцатого, граф де Шарни.
— Сын Луизон?
— Он самый.
— О, я хочу встретиться с ним.
— Ваше величество, он не принят при дворе.
— Не принят при дворе, но почему? Бастарды французского королевского дома могут держаться на равных с самыми могущественными принцами.
Подробности, приведенные выше, изложил королеве маркиз де Лос Бальбасес. Он не осмелился противоречить Марии Луизе и потому лишь добавил:
— Ваше величество, граф де Шарни беден.
— Неужели мадемуазель де Монпансье не позаботилась о своем брате? А госпожа де Гиз и герцогиня Моденская?
— Мне кажется, всем, что граф имеет, он обязан щедротам Мадемуазель.
— Судя по всему, он обязан немногим, ибо она не дает ему того, что необходимо для поддержания его ранга при дворе. Маркиз, завтра утром я хочу принять графа де Шарни, пусть его известят об этом.
— Я обязан предупредить о его визите главную камеристку, ваше величество.
Королева покраснела — ей только что напомнили, что она собой не распоряжается и в собственном королевстве зависит от этой заносчивой женщины, присвоившей себе право возражать ей и командовать ею.
— Я поговорю об этом с королем, — вздохнув, сказала Мария Луиза.
Она опасалась, что король не окажется или не захочет оказаться сильнее главной камеристки в подобных обстоятельствах.
Граф де Шарни, действительно, был признанный сын Месье, Гастона, и хорошенькой девушки по имени Луи-зон, которая в течение нескольких лет оставалась его любовницей.
На первых порах она служила фрейлиной у Мадам, именно тогда Месье и заметил ее. Девушка довольно долго сопротивлялась ему, и Месье именно из-за этой неуступчивости влюбился в нее без памяти. Луизон, хотя и любила Месье, была порядочной девушкой и потому сбежала в Тур, подальше от всех искушений.
Очень скоро Месье последовал за ней, сначала под предлогом какой-то миссии, затем, если не ошибаюсь, он был отправлен туда в изгнание. Луизон дрожала от страха, оказавшись с ним наедине, и почувствовала, что скоро уступит, прежде всего потому, что Месье был несчастен. Девушка была красива, очаровательна, к тому же добра и умна. Месье любил ее больше всех других женщин, за исключением второй Мадам, которую он похитил; но помимо всего прочего, как я узнала из одного разговора с моим отцом, герцог, скорее всего, любил Луизон, следуя свойственному ему духу противоречия.
- Предыдущая
- 29/115
- Следующая
