Безобразная Эльза - Перова Алиса - Страница 22

– Это гетерохромия, – пытаюсь напомнить, но Инесса грубо меня перебивает:

– Знаю! Думаешь, у меня старческий склероз? – но тут же смягчается. – Не обращай внимания, я по утрам всегда не в духе. Просто вечером я плохо рассмотрела твои выдающиеся лупешки, а сейчас… Знаешь, я тебе скажу – это пиZдец как круто! И на кой хер ты, спрашивается, присупонилась к этому Жентёру?

– Я люблю его, – отвечаю, как есть, потому что у меня просто нет иных аргументов.

Инесса недовольно морщит нос, словно неприличное слово услышала.

– Эх, девки, не ценим мы себя! Ты же у меня бомбища!.. – она придирчиво оглядела меня с головы до ног и обратно. – Ну-у, правда, очень замедленного действия. Вот что с твоими волосами?

– А что с ними? – рука невольно потянулась к голове.

– Какого они цвета? – рявкнула Инесса.

– Русые, – отвечаю уверенно, но уже подозреваю, что этот цвет имеет альтернативное название. И Инесса не стесняется его озвучить:

– Ни в пиZду, ни в красную армию – и цвет, и причёска, и вон та поебень, которую ты собираешься мне скормить в качестве завтрака.

– Это овсянка с фруктами, Инесса Германовна, она очень полезна… на… на завтрак, – я так растерялась, что в защиту своей причёски слов просто не нашла. Вряд ли будет уместно приплетать сюда пользу.

А Инесса, между тем, продолжила:

– Гардероб твой – полный отстой, деточка, а макияж…

– Какой макияж? – произношу бесцветным тоном, стараясь скрыть нарастающее раздражение.

– Вот именно, что никакой! – ехидно и скрипуче парирует Инесса, вырывая из моих рук пиалу с кашей. – Давай уже свою полезную хрень. И сядь за стол, а то стоишь тут, как статУя двухметровая. Тебе сколько лет – двадцать?

– Через месяц будет, – я устроилась за столом напротив Инессы. – Вы считаете, я настолько тупа и не знаю, как подчеркнуть свои достоинства? Не забыли, где я танцую? Я видела себя в сценическом образе, Инесса, и знаю, как могу действовать… на мужчин.

– Серьёзно? – усмехнулась женщина. – А то я уже засомневалась, что ты вокруг шеста мотыляешься, там же серые мыши не приветствуются. Ну, и что ты надулась, как та самая мышь? Как ты собираешься приручать своего плейбоя? И чем? Ты бы хоть порепетировала с кем-нибудь, навыки наработала…

– Какие навыки? – спрашиваю уже с откровенным вызовом.

Аппетит пропал начисто, а в голове засел вопрос – что я делаю в обществе этой вульгарной тётки? И ещё обида. Инесса – единственная, кому я рассказала о своей безнадёжной любви, о незабываемом первом разе и о позорном – втором. Боль, запертая глубоко внутри, выплеснулась этой ночью с неожиданными слезами. Впервые я позволила себе оплакать свою безответную любовь и призналась, что не могу представить себя с другим мужчиной, что даже их прикосновений не выношу. И что я хотела забыть, пыталась пробовать строить отношения… Не смогла…

Наверное, в глазах взрослой опытной женщины я выгляжу наивной и глупой. Но её совет – порепетировать с другими… Она же слышала меня, всё видела… Я думала – она поняла. Опять я ошиблась…

Поднимаю глаза на Инессу и встречаю её укоризненный взгляд.

– А ты уже решила, что старая развратница, ничего не понимающая в чувствах, толкает тебя в бездну порока? Думаешь, я сексуально озабоченная бабка? Да я о сексе-то знать ничего не знала – я же всё время замужем была – царствия им всем безоблачного! Да я, если хочешь, сама – вечная жертва любви. Знаешь, как я Ваньку, кобеля, любила? В семнадцать лет с этим голодранцем из дома сбежала, отдалась ему на скамейке в парке. По большой любви, между прочим! Меня отец чуть не убил потом, он был большо-ой партийной шишкой, всю жизнь на виду. А единственная дочь залетела от сына местной дворничихи. Каково?

Инесса смотрит на меня очень многозначительно, а я никак не могу провести параллель между Женей и голодранцем Ванькой.

Но всё равно стало очень интересно, чем там закончилось.

– И что потом?

– А ни х*я хорошего!

Инесса тяжело вздохнула и продолжила:

– Папа меня любил, поэтому до конца не убил. Поженили нас! Дворничиху сразу повысили до заведующей местного профилактория, квартирку дали. Ваньку учиться отправили, в партию приняли и хорошенько пнули вверх по карьерной лестнице. Эх… Так он, гондон, и ускакал от меня по этой лестнице. Я же за семь лет брака его член только спящим видела. Уставал он очень, в смысле, хер его. А в один прекрасный день уехал мой Ванечка в Москву, в командировку, и всё… больше не вернулся.

– Погиб? – сочувственно предположила я.

– Если бы! – крякнула Инесса. – Нашёл себе нового тестя! Побогаче! И бабу страшную, как смертный грех. Он, правда, потом с этим уё*ищем развёлся… Но бог не фраер! Детей у этого кобеля больше не получилось – только наш Рюшечка.

Инесса замолчала и стала с аппетитом заглатывать якобы несъедобный завтрак. И только когда она опустошила тарелку, я отважилась спросить:

– А дальше?

– А дальше я попала в плен к немцам, – Инесса неожиданно весело мне подмигнула. – Мой второй муж Дастин был очень большой человек у себя на родине. С виду, правда, полный идиот, но мозги, как у Эйнштейна. Собственно, он и похож был на него. Целый год этот старый стручок меня добивался, а меня от него выворачивало. В результате – в той войне победили немцы. Девять лет мы прожили с этим импотентом в Германии, а потом он умер.

– Болел?

– Нет – много пиZдил! О нём опубликовали заметку в местной газете, и он её с выражением зачитывал во время вечерней трапезы, а жрать, сука, не перестал. Терпеть не могу, когда разговаривают с набитым ртом! Короче, поперхнулся неудачно.

– Как это? – оторопела я. – Что, прямо от этого и умер?

– А чему ты удивляешься? Не такой уж и редкий случай! Только я до сих пор себя виню. Мне тогда слушать надоело, и я вышла на террасу, а он ещё громче стал читать, чтоб я ничего не пропустила. А потом заткнулся, а я, дура, думаю – ну, слава богу! А он… Эх… Хороший был мужик, правда, занудный… Ну, и без члена.

– Как это?

– Ну как… Его пипка умела только журчать. Зато он мне домик в Нюрнберге оставил и деньжат немало. А потом мы с Игорюшечкой вернулись в Россию… И я встретила Павлика…

Инесса так долго молчала, что пришлось ей напомнить о Павлике.

– Вы его полюбили?

– Кого?! Павлика? Да ты что?! Нет, он, конечно, был чудесный человечек! Очень добрый и щедрый. И тело у него было божественное… Знаешь, есть такой бог Хотэй? Фигура с моим Павлушей – один в один!

Я вспомнила фигурку этого пузана и, не удержавшись, прыснула со смеху.

– Вот-вот! – невесело подтвердила Инесса. – Но у Павлика были неоспоримые достоинства – он меня любил и жил в Москве. Мне-то эта столица на хер не нужна, но Ванька, сволочь, сманил туда Игорька – сначала учиться, а потом и с работой ему помог. А я очень хотела быть ближе к сыну. Ну и к Ваньке, честно говоря. Я ведь всю жизнь его любила… Да и до сих пор люблю. Мы даже встретились с ним пару раз в гостинице, и во второй раз его жена нас застукала. Ну так я этой чучундре нах*ярила по очкам, чтобы не подглядывала. А мой бедный Павлик совсем ничего не замечал. Он был очень увлечённым человеком… Филателистом – о как!

– Это же что-то с марками связано? – озвучила свою догадку.

– Да, деточка, он коллекционировал эту х*йню, а я всё время хотела смести эти бумажные огрызки на совочек и – в мусоропровод. Но Павлуша так трепетно их любил, и я очень старалась уважать его пристрастие.

– Павлуша тоже умер?

– Его убили, Эллочка. Во время попытки обокрасть. Так глупо и обидно… Потом я вернулась домой, тем более, что Ванька снова женился на какой-то молоденькой писюхе. Вот так-то, девочка! Жизнь прошла в слепой и тупой любви к мужику, в котором даже ничего положительного нет. Ну разве что резус-фактор…

– А Вы это к чему сейчас сказали? Вы же не знаете моего Женю! – говорю спокойно, а в душе бешусь от того, что она сравнивает с ним своего блудливого престарелого Ванечку.

– Твоего ли? – усмехнулась Инесса. – Ой, ладно, не пыхти, на хер мне сдался твой Женя! Только и ты ему туда же сдалась! Думаешь, подарила парню свою невинность – и он оценит? Да он уже на следующий день хрен вспомнил о тебе! Запомни, если мужик не оценил твоего присутствия в его жизни, дай ему возможность прочувствовать твоё отсутствие.