Бастард де Молеон - Дюма Александр - Страница 28

• Предыдущая
• 28/140
• Следующая

Еще один человек слышал вой пса и содрогался от ужаса; им был въехавший в алькасар рыцарь в боевых доспехах, которого видела донья Мария; будучи добрым христианином – правда, не менее суеверным, чем мавр, – он, услышав завывания пса, перекрестился, моля Господа избавить его от дурной встречи.

Но тут рыцаря испугали растерянные слуги, которые разбегались во все стороны, толкая и сбивая друг друга с ног. Не теряя достоинства, рыцарь, сжимая кинжал, стоял, прислонившись к платану, и смотрел, как проносятся мимо эти бледные призраки; наконец он заметил пса, а пес увидел его.

Пес шел прямо на него, ведомый тем чутьем, благодаря которому он безошибочно признал в рыцаре друга своего хозяина.

Аженор оцепенел от ужаса. Эта окровавленная голова, этот пес, похожий на волка, несущего добычу, эта толпа мертвенно-бледных слуг, что бежали, хрипло крича, – все казалось ему одним из тех кошмаров, которые мерещатся больным в лихорадке.

Пес приближался к рыцарю с какой-то горестной радостью и наконец положил к его ногам голову, покрытую пылью; потом задрал морду и завыл так уныло и душераздирающе, как не выл раньше. На мгновение похолодев от страха, Аженор подумал, что сейчас у него разорвется сердце; потом, поняв, что же произошло, он наклонился, расправил прекрасные волосы и увидел спокойные, кроткие, хотя и затянутые уже пеленой смерти, глаза друга. Рот его был как у живого, не искривился, и казалось, что на посиневших губах еще блуждает обычная улыбка дона Фадрике. Аженор опустился на колени, и крупные слезы покатились по его щекам.

Он хотел унести эту голову, чтобы воздать ей последние почести, и лишь тут заметил, что в зубах несчастного великого магистра зажат маленький пергаментный свиток; он разжал зубы кинжалом, развернул его и с жадностью прочел:

«Друг, нас не обманули роковые предчувствия: мой брат убивает меня. Сообщи об этом королеве Бланке, ей тоже грозит опасность. Ты хранишь мою тайну, помни обо мне».

– Да, сеньор мой, – прошептал рыцарь. – Верь мне, я свято исполню твою последнюю волю! Но как мне выбраться отсюда?.. Сам не пойму, как я сюда попал… Голова идет кругом, я ничего больше не соображаю, и рука дрожит так сильно, что кинжал, который я не могу вложить в ножны, сейчас упадет…

Рыцарь, действительно, встал с колен бледный, дрожащий, почти обезумевший и пошел прямо перед собой, натыкаясь на мраморные колонны и вытягивая вперед руки, словно пьяный, который боится разбить себе лоб. Наконец он оказался в великолепном саду, где росли апельсинные, гранатовые деревья и олеандры, а из порфировых чаш, будто водопады серебра, струились потоки воды. Он подбежал к одной из чаш, жадно напился, освежил лицо, окунув лоб в ледяную воду, и попытался сообразить, где он; взгляд его привлек слабый свет, пробивающийся сквозь деревья. Он побежал на этот свет; женщина в белом, склоненная над узорчатой оградой балкона, узнала его, громко вздохнула и прошептала его имя. Аженор поднял голову и увидел протянутые к нему руки.

– Аисса, Аисса, – вскричал он и бросился из сада к балкону мавританки. Девушка с выражением глубокой любви подала ему руки, потом вдруг в испуге отпрянула:

– О Аллах! Француз, ты ранен?

У Аженора руки были в крови; но вместо ответа и излишне долгого объяснения, он одной рукой взял девушку за локоть, а другой показал на пса, бредущего за ним. Увидев это жуткое зрелище, девушка громко вскрикнула; Мотриль, возвращавшийся к себе, услышал ее крик. Он приказал принести факелы; затем раздались шаги Мотриля и его слуг.

– Беги, – закричала девушка, – беги! Если он тебя убьет, я тоже умру: ведь я люблю тебя.

– Аисса, я люблю тебя! – воскликнул рыцарь. – Будь мне верна, и мы встретимся снова!

Потом, прижав девушку к сердцу и поцеловав в губы, он опустил забрало шлема, обнажил длинный меч и, спрыгнув с низкого балкона, бросился бежать, ломая ветки и топча цветы; вскоре он выбрался из сада, пересек двор, выбежал за ворота и, сильно удивившись, что никто даже не пытался его задержать, заметил вдалеке Мюзарона, который твердо сидел в седле, держа в поводу прекрасного черного коня, подаренного доном Фадрике Аженору.

Громкий хрип слышался за спиной рыцаря; Аженор обернулся и сразу понял, почему стражники не слишком рвались отрезать ему путь к отступлению. За ним бежал пес, который не хотел покидать единственного оставшегося у него друга. В это время Мотриль, испуганный криками, поспешил к Аиссе. Он застал бледную девушку у окна; Мотриль хотел ее расспросить, но первые его вопросы она встретила угрюмым молчанием. Наконец мавр понял, что случилось.

– Здесь кто-то был? Отвечайте, Аисса…

– Да, – сказала девушка. – Голова брата короля. Мотриль посмотрел на Аиссу более внимательно. На ее белом платье отпечаталась окровавленная ладонь.

– У тебя был француз! – вскричал взбешенный Мотриль. Аисса смерила его гордым взглядом и на сей раз не удостоила ответом.

Утром после того жуткого дня, когда первые лучи Солнца озарили вершины Сьерры-де-Арасена, Мотриль, закутанный в свободный белый плащ, прощался с королем доном Педро у подножия парадной лестницы алькасара.

– Я ручаюсь за моего слугу, – сказал мавр, – именно такой человек, государь, может отомстить за вас, у него твердая и быстрая рука. Впрочем, я прослежу за ним. Пока же прикажите разыскать этого француза, сообщника великого магистра, и, если схватите его, будьте безжалостны.

– Хорошо, – сказал дон Педро, – поезжай и возвращайся быстрее.

– Сеньор, для большей скорости моя дочь поедет верхом, а не в носилках, – ответил мавр.

– Почему ты не оставляешь ее в Севилье? – спросил король. – Разве у нее нет здесь дома, прислуги и дуэний?

– Сеньор, я не могу ее оставить. Необходимо, чтобы она повсюду была со мной. Это мое сокровище, и я берегу его.

– Ага, мавр, ты помнишь историю графа Хулиана и прекрасной Флоринды.[73]

– Я не должен ее забывать, – ответил Мотриль, – потому что именно благодаря ей мавры проникли в Испанию, и я, следовательно, обязан ей честью быть министром вашего величества.

– Но ты не говорил мне, что у тебя такая красавица-дочь, – заметил дон Педро.

– Это верно, дочь у меня очень красивая.

– Такая прекрасная, что ты молишься на нее, стоя перед ней на коленях, да?

Мавр притворился, будто его совсем смутили слова короля.

– На коленях?! – воскликнул мавр. – Кто сказал это вашему величеству…

– Никто, я сам видел, – ответил король. – Но она тебе не дочь.

– О, сеньор, надеюсь, вы не думаете, что она моя жена или любовница!

– Так кто же она?

– В свое время король об этом узнает. А пока я отправляюсь исполнять повеления вашего величества.

И, простившись с доном Педро, мавр ушел.

Девушка, закутанная в длинную белую накидку, которая позволяла видеть лишь ее большие черные глаза и изогнутые брови, действительно, входила в свиту мавра, но последний лгал, когда говорил, будто она должна сопровождать его в поездке. В двух льё от Севильи, он свернул с дороги и спрятал Аиссу в надежном месте, во дворце богатой мавританки, которой доверял.

А сам, помчался галопом и, не останавливаясь на отдых, сократил себе путь.

Вскоре он пересек Гуадалете в том месте, где погиб король дон Родриго[74] после знаменитой битвы, что продолжалась неделю, и между Тарифой и Кадисом увидел возвышающийся на равнине замок Медина-Сидония, окутанный печалью, которая всегда царит над обителями узников.

В этом замке уже давно жила в обществе единственной служанки белокурая и бледная молодая женщина. Словно опаснейшего преступника, ее окружала многочисленная стража; безжалостные глаза беспрерывно следили за ней и тогда, когда она, бессильно опустив руки и склонив голову, медленно прогуливалась в садах, опаленных солнцем, и тогда, когда, лежа у окна, забранного железными решетками, она грустно всматривалась вдаль, вздыхая по свободе и следя за бесконечными, вечно живыми волнами необъятного океана.

• Предыдущая
• 28/140
• Следующая