Танцующий лепесток хайтана (СИ) - "YeliangHua" - Страница 36

Что боится задеть его чувства.

Что не выносит мысли о том, насколько одинок его учитель.

Что ему становится физически плохо, стоит ему представить, как Ваньнин испытывает боль или страх…

...И в то же время он лишь окреп в своей уверенности, что обязан заставить Ваньнина впустить его в свою жизнь.

Все же никакая жалость не могла вынудить его отступиться. Никакие увещевания дяди Сюэ. И уж точно не сам Ваньнин, который едва ли сам знал, что для него хорошо.

...Той же ночью Мо Жань вывел уже немного успокоившегося Ваньнина на откровенный разговор — и балетмейстер, видимо, считая, что его рассказы о прошлом оттолкнут Вэйюя, не скупился на подробности.

Вот только с каждым словом Ваньнина Вэйюй лишь мрачнел и становился еще увереннее, что Ваньнину не справиться в одиночку ни со своими фобиями, ни с ситуацией, в которой оказался.

Люди Жуфэн столько лет держали его в страхе — совсем неудивительно, что Сюэ Чженъюн был бессилен чем-либо помочь балетмейстеру Чу.

Ваньнин же был слишком гордым, чтобы позволить себе на кого-то положиться, и в то же время слишком привык решать проблемы самостоятельно чтобы рассказывать о них кому-то еще — не говоря уже о том, чтобы обременять другого человека заботами.

Чего только стоило Мо Жаню уговорить его временно переехать к нему!

К тому же, балетмейстер боялся Жуфэн настолько сильно, что был готов оттолкнуть от себя Мо Жаня, лишь бы только тот не попал под удар…

«Какой же ты забавный, Ваньнин… — вздохнул он, — Так отчаянно пытаешься защитить меня, хотя единственный, кто нуждается в любви и защите — ты сам…»

Вэйюй теперь видел все поступки балетмейстера как на ладони, и, понимая, что не может ничего изменить в прошлом, стал раздумывать над тем, что ему делать теперь.

Как защитить Ваньнина?

Как помочь ему раскрыться?

Он все еще был зол на себя из-за того, что так долго принимал холодность Ваньнина за чистую монету, и даже научился ненавидеть этого человека… Подумать только! Он ненавидел Ваньнина за то, что тот так отчаянно отталкивал его. За то, что шесть лет назад он прогнал его прочь. Но разве он тогда знал, что скрывалось за холодной маской его учителя и его жесткими словами?..

Все-таки он был глупцом.

Он совершил так много ошибок в отношении учителя...

Что же, теперь настало время их исправить.

Что с того, что Ваньнин с ним так холоден и резок? Что с того, что он не умеет по-другому? Разве имело это хоть какое-то значение, если Мо Жань был готов принимать его таким?

Казалось, с каждой минутой размышлений он проваливался в бездну своих странных, противоречивых чувств все глубже, и спасения больше не существовало.

Он долго лежал без сна на диване, уступив кровать балетмейстеру. Хмуро глядел из-под полуприкрытых век на сжавшуюся на краю постели фугуру Ваньнина, который, казалось, даже во сне стремился занять как можно меньше места — хоть постель и была огромной…

...Ваньнин уже несколько часов как успокоился и под действием травяного чая уснул, абсолютно обессилев от пережитых потрясений и тяжелого разговора.

Мо Жань же, напротив, не мог сомкнуть глаз.

В его голове медленно выстраивался план вполне конкретных действий, которые должны были помочь ему завоевать доверие Чу.

Он внезапно улыбнулся своим мыслям.

«Сопротивление бесполезно, Ваньнин…»

...Мо Жань не любил просыпаться раньше десяти, а потому, тревожно проворчавшись всю оставшуюся ночь с боку на бок на диване, и уснув лишь под утро, абсолютно не был готов к звуку незнакомого будильника в полседьмого утра.

Впрочем, практически сразу будильник выключили — и все еще полусонный и дезориентированный Вэйюй вскоре уловил почти невесомый звук шагов по направлению к ванной.

Он тут же открыл глаза, опасаясь, что Ваньнин все-таки соберется с мыслями и надумает переселиться в гостиницу. Он был твердо намерен приложить максимум усилий чтобы балетмейстер остался жить с ним — даже если бы это означало ранние подъемы и необходимость уступить Юйхэну кровать навечно. В конце концов, его диван был намного удобнее многих кроватей, на которых Мо Жань иногда был вынужден спать на гастролях и съемках…

Юноша неловко потер лицо, зевнул — и прошлепал босиком к кухонному островку чтобы сварить кофе и приготовить завтрак, ничуть не заботясь о том, чтобы надеть на себя что-нибудь приличнее растянутой футболки и обтягивающих боксеров.

Еще вчера он решил, что с утра порадует Ваньнина чем-нибудь вкусным — в конце концов, Чу так отчаянно нуждался в заботе, хоть и сам этого пока не понимал, и накормить его было первоочередным делом.

Все это было частью плана Мо Жаня, который юноша успел составить этой ночью. План этот, разумеется, включал в себя бессчетное количество пунктов, которые должны были показать балетмейстеру Чу, что его ученик Мо Жань достоин доверия, и надежен, как швейцарские часы.

Вэйюй хорошо знал предпочтения своего бывшего учителя в еде: когда-то давно, в бытность его учеником, он потратил уйму времени на то, чтобы выпытать у Чу, что тому нравится — а затем время от времени таскал ему ланчи в попытках накормить.

Он знал, что на завтрак Ваньнин предпочитает легкую питьевую кашу, тофу с зеленью, а также готов есть любую неострую пищу, которую можно отнести к категории «правильного питания». Единственной слабостью его учителя было сладкое — но он никогда не съедал более трех конфет в один присест.

Что же до других его любимых лакомств… Мо Жань отлично помнил про львиные головы из крабового мяса и планировал приготовить их к вечеру.

...Он был настолько воодушевлен этой идеей, что, пока помешивал ложкой кашу, на лице его играла глуповатая ухмылка, обнажая красивые ямочки на щеках. Именно с таким выражением лица его и застал Ваньнин, который абсолютно бесшумно подошел к уже разогретой кофе-машине и, казалось, полностью игнорировал чашку латте с сиропом, оставленную специально для него на столе Мо Жанем…

— Доброе утро, Мо Жань, — сухо поприветствовал он юношу. — Я собираюсь ненадолго уйти по делам — но к десяти буду на репетиции. Не опаздывай.

Мо Жань уставился на учителя с таким лицом, словно тот только что вылил на него ведро ледяной воды.

«Куда ты собрался в такую рань, Юйхэн?! Где-то случился пожар?!..»

Он с таким усилием сжал несчастную ложку, которой только что помешивал рис, что та слегка погнулась.

Взгляд Мо Жаня в этот момент лихорадочно отмечал детали, которые он не заметил поначалу: Ваньнин был уже полностью одет в те же вещи, что были на нем вчера, а его волосы были аккуратно собраны в идеальный пучок на затылке. Очевидно, он и впрямь уже был одной ногой за дверью...

Заметив растерянный взгляд юноши, Чу сдержанно улыбнулся:

— Ты тоже рано встаешь, а до репетиции еще очень долго... Я не хочу мешаться. К тому же, мне нужно раздобыть свежую одежду и прочие мелочи. Я не знаю, как долго мне придется стеснять тебя, но я ведь не могу носить твои вещи… — он замолчал потому что Мо Жань вдруг зачерпнул ложку каши и поднес ее к губам Чу. Густой молочно-сладкий аромат приятно щекотнул обоняние.

Брови Ваньнина недоуменно поползли вверх. Он растерялся: все-таки не каждый день приходится видеть своего бывшего ученика полуголым посреди кухни, да еще и вовсю орудующим ложкой.

От подобного зрелища балетмейстер забыл, что хотел сказать. Его взгляд метался между ложкой, поднесенной к его губам, и Мо Жанем, который, казалось, совсем не стеснялся стоять у плиты практически в нижнем белье. Он хотел, было, возмутиться — но почему-то не мог...

Ваньнин неожиданно почувствовал, что его уши буквально горят.

— Ну же, я приготовил эту кашу для тебя, учитель. Будет нехорошо, если ты уйдешь, не позавтракав, — улыбнулся ему Вэйюй.

— С-сспасибо… — Ваньнин прищурился, не уверенный, как ему поступить и что на это ответить, а затем, приняв быстрое решение, дважды подул на горячую ложку и аккуратно снял пробу губами.