Старая дева (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 50

И когда я поднималась по низенькому крыльцу, разгадка меня шибанула как молния так, что я запнулась о ступеньку и едва не упала. Око. Графу нужны были я, Око и дочь. Не потому ли, что он знал про Ольгу, как знали, конечно же, все; и ей, а не кому-то еще, перешла бы от меня эта странная побрякушка? Потому что малышка Ольга была единственной родственницей моей и наследницей, потому что женись Анатолий еще раз или же не женись, одна девочка в семье уже появилась и отец признал ее, и Око почти ушло из цепких графских рук?

Почти, потому что шанс получить его еще оставался.

Я улыбнулась проходящей мимо прислужнице, посторонилась, пропуская вторую служку с ведром воды.

…А Ольга, кажется, совсем не проста. И я убедилась в этом, когда открыла дверь.

— А где сестра Теофраста? — спросила я, всматриваясь в темноту. Горела только свечка в широком, чтобы не случилось беды, подсвечнике. — На службу ушла?

— Ее тятенька выгнали. — Ольга высунула носик из-под одеял и смотрела на меня с любопытством. — Она хорошая, она мне пела.

— А сам он где? — вышло резко, Ольга спряталась обратно под одеяла, Око словно пнуло меня вспыхнувшим жаром — совесть имей. Я права, Ольга… одаренная. И одаренная сильно. Кто была ее мать — впрочем, какая теперь уже разница? — Ольга? Где папенька твой?

— К графу поехали. — Ольга сдернула одеяла с головы, подумала и села в кровати. Я подошла к ней, села, погладила по руке — угадала, Око в который раз окутало меня ласковым теплом. Как мне дать его Ольге в руки — и стоит ли? Что может произойти? Справится она или сама мысль об этом — безумие? — А что такое «бросить вызов», тетушка? А зачем его куда-то бросать?..

Малышка смотрела на меня пытливо, комкая одеяла, а я пробовала уложить ее слова в своем сознании. Вызов? Вызов?..

Чем мне это грозит?

Дворяне не ценили жизнь — ни свою, ни чужую. Любой конфликт служил поводом для банальной драки. Самой обычной драки, каким словом ее ни назови, и я никогда не могла понять, почему в ответ на мнимое «оскорбление» нельзя отправить человека в игнор. Мои времена породили чудесное — бан, черный список, первое место заняло не мнение жадного до зрелищ социума, а личное пространство. Времена, в которых я оказалась сейчас… Не лучшие из времен.

Анатолий без веского основания отправился к графу — расспрашивать Ольгу смысла не было, ребенок пусть живет в неведении, насколько ничтожен его отец. Дуэль для моего брата была не в новинку. Он офицер, практики хватает, шансов остаться в живых у него много больше, чем у графа, а дальше в силу вступит закон.

Чем больше дворян увечилось на дуэлях, тем пуще свирепели короли. И никаким оскорблением не оправдать было смерть одного из участников поединка. Что Анатолию будет грозить — казнь? Каторга? Лишение всех прав состояния?

Меня не заботила судьба этого пропойцы. Ольге не нужен такой отец. Пойдет он на эшафот или в кандалах по казенной дороге — я не посочувствую. Но если итог дуэли затронет имение — мне конец. Все заложено и перезаложено, банк потребует компенсаций, а отец Петр не сможет возразить законному приказу тех, кто имеет право его отдавать. Мои деньги уйдут банку — легко пришли, легко ушли, другой кто на моем месте отнесся бы к этому как к житейскому делу. Другой бы восторженно принял бы новость о дуэли. Порадовался длинным платьям, экологическому житью, дворянству и шансу притереться поближе к тому же графу. Аристократия, черт бы ее побрал. Дегенераты.

Если граф убьет Анатолия?.. Из двух зол я предпочту очевидно меньшее, но знать бы, что именно меньшее из зол.

— Давно он уехал? — спросила я у Ольги. Она наморщила носик. Глупый вопрос, она совсем ребенок, у нее нет нужного чувства времени. Сколько прошло с тех пор, как мы с Анатолием расстались в беседке, часа два? Все давно может быть кончено.

Или нет? Поединки на рассвете, но это кодекс моей истории. Здесь все может быть иначе. На что мне рассчитывать не приходится, так это на то, что оба дуэлянта отделаются личным ущербом — штрафом, к примеру. Вряд ли.

— Давно, — хорошенько подумав, сказала Ольга. — Я полежала, помолилась за маменьку, спела песенку и псалом…

Я поднялась, заметив, как она смотрит на Око. Прости, солнышко, не сейчас. У нас еще будет время на это… наверное.

Ольга прекрасно спит одна, но все-таки непорядок — оставлять такую малышку, и я подошла к двери, намеренная прежде всего найти сестру Теофрасту или сестру Февронию, но стоило мне выйти за порог и прикрыть дверь, как я увидела, что сестра Теофраста спешит ко мне с выражением озабоченности на лице.

— Хвала Преблагому! — воскликнула она. — Вы, сеструшка, побыли с Ольгой. А мне брат Афанасий говорит — Нелидов уехал, куда, как, а ребенок?

— Давно? — ухватилась я за сестру как за спасительницу. — Давно он уехал, не знаете?

Сестра Теофраста задумалась и нетерпеливо взялась за ручку двери.

— Минут как… двадцать? — предположила она. — Брат дрова для пекарни рубить пошел, а я вышла вот, а он говорит…

— Спасибо, сестра, — я благодарно кивнула, воздав хвалу Премудрейшему, что слуг своих он наставил работать не как крестьян, а покуда бодрствуют. Дровяной складик находился как раз напротив конюшни — что было логично, учитывая любовь брата Афанасия к лошадям.

Размеренный стук топора я услышала, как только завернула за угол, и кинулась к брату.

— Брат! Брате, когда Нелидов уехал? На чем?

Брат легким движением воткнул топор в колоду — я побледнела. Сила есть — ума не надо, и пусть непосредственно брата Афанасия сие не касалось, смысл поговорки до меня дошел в полной мере еще тогда, когда Анна надавала оплеух Степаниде. От силы не спасет ни смекалка, ни умение договариваться, ни хитрость, ни магия.

— На своей лошади, Елизавета Григорьевна. С полчаса назад седлать пришел. Случилось чего?

Я помотала головой. На своей лошади… четверть часа он ее седлал.

— Нет, брат. Дайте мне лошадь. Прошу, скорее, — поторопила я, потому что брат отправился в конюшню вразвалочку, совершенно не собираясь спешить куда-то по первому капризу вздорной барышни.

— Могу вам Лушку дать, — он остановился, обернулся, смерил меня критическим взглядом: блажная дура. — Ее Фомка вот привел, телегу с мукой разгру…

— Давайте Лушку! — выдохнула я. Я слышала про отдых, который надо давать лошадям, но раз Афанасий предложил, ему виднее. А мне — мне стоит относиться с большим почтением к тем, кто живет и работает в церкви, хотя бы уже потому, что все они ко мне добры в поступках и дали мне приют и пропитание.

Лушка оказалась неповоротливой монастырской кобылой, настолько ленивой и сонной, что я внутренне взвыла: до дома графа мы не успеем доехать — беда, если не случится каких-либо обстоятельств, которые или отодвинут дуэль на утро, или она не состоится вовсе. Фомка, он же брат Фома, тоже не впечатлил меня расторопностью. Услышав, что брат Афанасий от него хочет, он даже не ускорил выгрузку, а лишь кивнул.

— Брат, — негромко попросила я Афанасия, глотая огромный ледяной стержень, — седлайте лошадь, во имя Преблагого… И пошлите кого-нибудь за урядником. Сейчас же. Пусть едет в графскую усадьбу.

Барышня Нелидова должна уметь ездить на лошади. На что-то достойная наследница славного рода способна, кроме как тратить деньги на ерунду и пытаться надуть банки и казначейство. Если я отдамся на волю тела, а точнее — положусь на удачу, которую, может, я еще не вполне исчерпала, на провидение, на милость Премудрейшего, то доеду. Нет — значит, нет, и найдут меня хорошо если завтра крестьяне, а не волки еще до наступления утра.

Минут через пятнадцать, которые мне показались вечностью и за которые брат Афанасий куда-то пропал, а к уряднику так никто и не поехал, лошадь была готова, и я истерзалась настолько, что очнулась, уже покидая пределы церковных владений. Елизавета Нелидова в седле, боком, по-дамски, держалась уверенно, и я предпочла занять свою голову тяжелыми мыслями, а не тем, как не свернуть себе шею.