Старая дева (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 11

И почему-то вдруг перед глазами у меня стала Брешка, быстрая, неугомонная, погибель моя. Мельница? Я не видела на реке мельницы, почему ее нет, соберут урожай и нужно будет молоть муку, значит, у меня еще достаточно времени? Предложить Павлу пай, это выгодно. Если он согласится профинансировать строительство мельницы и закупить материал, а еще — помочь починить мост. И спросить у Луки, какие еще самые важные нужды. По крайней мере: еда есть, а излишкам я не позволю бездарно пропасть.

Мне не давали покоя и помещения. Сейчас весна, а что будет зимой? Судя по состоянию дома, на отопление тратится уйма дров, а если не отапливать все комнаты разом — тепло будет быстро уходить. Как быть? Переселить в дом крестьян, разобрать избы, хотя бы самые скверные, на дрова? Допустим, ну а скотина? Корова в зале с картинами?

«Надо будет — переселю», — подумала я. Дом мне не было жаль ни капли. У меня вообще не было никогда привязанности к вещам — всякие открыточки, детские рисунки, школьные тетради, старые платья, которые кто-то когда-то носил, а теперь они занимали полки в шкафу. Мне всегда это казалось эрзацем памяти — когда человек ничего для тебя не значит, наткнулся на вещь и вспомнил. Не сразу.

Как и что будут вспоминать обо мне, Веронике Маркеловой? Талантливый бизнесмен, обогативший отечественную эстраду. Деньгами, конечно же, не культурными ценностями, о культуре и ценностях речи не шло, это продукт, пусть и качественный. Люди покупают вещи, впечатления и эмоции…

Я оборвала себя на полувдохе. Что-то… что-то скользнуло по краю и ушло, и это обеспокоило. Но еще раз пройти всю цепочку своих измышлений я не смогла, дверь открылась и в комнату вошел молодой человек.

— Слава Преблагому! — воскликнул он, и у меня сразу закралось сомнение — какими методами он лечит? Ушел бы он и оставил меня одну с моими мыслями о хозяйстве. — Теперь пойдете на поправку, только кушать вам, Елизавета Григорьевна, кроме каши на золотой воде ничего нельзя.

— Что со мной было? — спросила я. Что бы ни было, где гарантия, что завтра не придет что-то смертельно опасное?.. — Слабость большая и испарина…

— Лука ваш до седых волос дожил, а ума не нажил, — буркнул доктор. — Может, воды нахлебались, а может, какая спорынья попала в еду.

Я выдавила кривую улыбку. Сама бы я поставила себе немного другой диагноз — просто по памяти, что происходило с моими знакомыми. Но вряд ли доктора здесь догадывались, для чего человеку желчный пузырь.

— Надо было сразу меня к вам звать, а крестьяне что, народ немудреный. Говорить можете, ходите да едите — значит, живы. — Доктор наклонился надо мной, покрутил мою голову, для чего-то оттянул вниз левое веко, многозначительно покивал. Руки он не помыл и никаких иных манипуляций не делал. — Но ничего, отпоили вас.

Я не стала интересоваться чем. Подозревала, что ответ мне в любом случае не понравится.

— Лежите еще пару дней, а потом я приеду.

«Ну уж нет», — саркастически ответила я — про себя. Какой от него прок? Оттянуть себе веки у зеркала я и сама могу. Кроме того, у меня много дел. Пусть крестьяне и исполнительны — мне так казалось, но все может быть, и когда они решат сделать так, как им удобно, а не так, как я приказала — никому не известно. Несмотря на то, что я поручила Луке и Федоту провести первичные переговоры, торговлю с соседями я решила оставить за собой. И проверить, как пересмотрели продукты, тоже не мешало, потому что и нам могли отложить дерьмо, и на продажу тухлятину выставить — а это значит, что после никто не захочет иметь со мной никакого дела; и пересчитать, как Анна собразит рацион на месяц, стоило. Мне нужны были силы… Я посмотрела на доктора, доктор — на меня. Определенно он ничем не мог мне помочь для скорейшего выздоровления.

И отчего-то я вспомнила старую поговорку: «Если человек хочет жить — медицина бессильна». Вот откуда у нее ноги растут.

Вслух я сказала иное:

— Благодарствую, доктор.

Хотя бы за то, что приехал, пусть не ко мне. А в остальном, наверное, и правда была воля Преблагого.

— Как Степанида? — напомнила я. Доктор нахмурился, и сердце у меня пропустило удар. Как минимум доктора здесь способны распознать известное положение женщины на ранних сроках? Что мне еще ожидать?

— Жить будет, — как-то очень сухо отозвался доктор. Он стоял над моей постелью, над беспомощно распростертой мной, как судья всевластный. — В общем… Наука пока в вашем случае совершенно бессильна, Елизавета Григорьевна. И на то если только провидение Преблагого.

— На что? — переспросила я. То ли все здесь говорили загадками, то ли я мало что понимала.

— Были бы вы, Елизавета Григорьевна, замужем, — невпопад сообщил доктор, — с перепадами настроения… хм. — Он смутился, прокашлялся. Я недоумевала: какая связь между мной, замужеством, Егором и Степанидой? — Понимаю, что вам и без того нелегко, но позволю напомнить указ императора: коли помещик забил своего человека до смерти, подлежит уплатить в казну штраф по стоимости его и десятина казенная за срок его жизни в пятьдесят лет.

Казна своего нигде не упустит — все, что я подумала на этот счет. Прочие взаимосвязи я так и не уловила, но они, несомненно, подразумевались.

— Впрочем, — тут же поправился доктор, — за бабу, возможно, штрафы казенные будут меньше. Все же, когда вас истерия мучит, постарайтесь людей так сильно не бить. Я обязан за избиение крепостной на вас сейчас донести уряднику, но за совсем небольшую плату закрою глаза. Всего двадцать грошей, Елизавета Григорьевна, за молчание. Соизволите заплатить?

— Пошел. Вон.

Слова вырвались прежде, чем я успела сообразить — я потеряла контроль над собой и дала волю эмоциям. А второй мыслью было — эмоциям не моим. Я-Вероника узнала бы сначала, откуда у доктора такая дезинформация. Я-Елизавета… Ох, мне непросто будет с тобой, девочка.

Мой разум, но тело, гормоны — уже не мои.

— Вернитесь. Закройте дверь.

Доктор был ошеломлен не моей реакцией, а моим тоном. Возможно, авторитетной властностью тут обладали отдельные матроны, а не юные девушки вроде меня.

— Что вы имели в виду под истерией? — спросила я спокойно и ждала, что доктор ответит. Если он сходу поставил диагноз, пусть объяснит. Я поспорю. Все же я была довольно начитана и представляла, что современная мне доказательная медицина не оперировала ни подобными терминами, ни сомнительным с точки зрения эффективности лечением.

Главное, чтобы здесь не считали «истеричек» кликушами. Может быть, тут существовал свой Петр Великий, видевший в бессвязных воплях помешанных вполне конкретную цель — оговор невинных. Тогда я могу направиться в какой-нибудь исправительный дом.

— Дамы… замужние, — после длительной паузы пояснил доктор так безмятежно, словно не он только что предпринял попытку шантажа, которую я пресекла, — редко страдают подобными… приступами, если супруг… — он смутился окончательно, глаза забегали. Я очень хотела поймать на секунду его взгляд и объяснить, в чем заблуждается местная медицина — пародия на науку.

Сдвинуть с мертвой точки прогресс или все же не рисковать рассудком, который мне наверняка повредят в лечебнице?

— Я в курсе, — холодно просветила я. Доктор вздрогнул, я ухмыльнулась. Вдаваться в детали — как, что, будь его диагноз даже правдив, а болезнь в реальности существующая, я не стала. В конце концов, я всегда успею разрушить свою репутацию невинной девушки, подсказав какой-нибудь мученице одиночества выход. — Вы в курсе, почему я не состою в браке?

Очень хороший вопрос. За него я могла себя похвалить абсолютно заслуженно. Что-то доктор мне ответит — как врач, как сосед, как человек, который не может не знать местные сплетни. Плюс в том, что он попытается замолчать совсем уж мало правдоподобные версии вроде проклятий.

— Не так много желающих вступать в брак с женщиной пусть и знатной, но столь… небогатой. Вашей вины в том нет.