CULVER (СИ) - "sladdkova" - Страница 39

— Грейнджер, — он улыбнулся ей, и она прикрыла глаза, закрываясь от него окончательно, — еще увидимся.

Он ушел оттуда так быстро, как только мог. Вдох было сделать невозможно, будто легкие отказались работать, будто что-то мешает качать желанный кислород.

Она ему не нравится. Он просто…

И Нотт решил просто переждать.

Потерпеть.

Виктор уедет, свалит в свою Болгарию совсем скоро и не будет больше ошиваться около его грязнокровки. То, что она его, он понял лишь недавно, летом, окончательно и бесповоротно, увидев ночной мокрый сон с Грейнджер в главной роли.

Когда он спросил отца, почему ему снится его однокурсница — он тактично умолчал о том, чем эти сны оканчиваются — Нотт-старший улыбнулся и спросил, как ее зовут.

— Грязнокровка Гермиона Грейнджер, — ответил ему Тео, и папа ударил его впервые за много лет так сильно, что парень шлепнулся на пол, больно ударившись копчиком.

Нотт-младший тогда схватился за щеку, думая, что отец разозлился из-за статуса ее крови и просто убьет его на месте.

— Никогда не говори при мне это слово, Тео, — зеленые глаза потемнели. — Твоей маме бы это не понравилось, а ты знаешь, кем был ее дед. Если тебе снится девушка, значит, она тебе небезразлична. Мог бы и сам догадаться, — и ушел, насвистывая мелодию, внезапно замерев на выходе из комнаты. — Чистота крови не главное, сын. Жаль, что я понял это слишком поздно. Не повторяй моих ошибок, — и вышел, оставив после себя только вопросы.

Его отец, чистокровный Лорд, сказал ему, что кровь не главное?

Тео не верил — он всегда слушал Драко, когда тот говорил, что маглы — это грязные существа, не достойные жизни, а грязнокровки украли магию у волшебников и нагло пользуются ею.

И когда вернется Темный Лорд, — а он обязательно вернется, — грязнокровки займут место у их ног — у ног настоящих волшебников; эти грязные воришки будут их рабами, и Тео был бы не против иметь у себя в рабынях Грейнджер.

Он слушал и впитывал как губка слова Малфоя об их превосходстве, даже не спрашивая родного отца, а так ли это? Воруют ли они магию? И откуда вообще взялись маглорожденные, если не воруют?

Все эти вопросы начали донимать юного слизеринца настолько, что он пропадал в библиотеке, выискивая истории появления чистокровных родов и их судьбы. Но в силу малого количества информации бросил эту затею, посвящая свои летние часы размышлениям о Гермионе.

И понял, что вляпался по полной. И если на третьем курсе он думал, что это пройдет, то теперь точно знал — не пройдет. Не исчезнет, потому что она снилась ему почти каждую ночь.

Но он упрямо отказывался признаваться самому себе в симпатии к ней.

Во сне она не делала ничего пошлого или маломальски соблазнительного — она просто сидела на скамейке и гладила кота, — именно эту сцену застал Нотт перед отъездом домой в конце третьего курса.

И не смог выкинуть из головы ее разбитые коленки и мягкую улыбку, адресованную коту.

Он хотел быть этим котом, лишь бы Гермиона так же улыбнулась ему. Но теперь гормоны бурлили в его теле, посылая ему образы Грейнджер во всех доступных позах, которые он подсмотрел в одной интересной книге, а разговоры со старшекурсниками, которые теперь часто звали их на посиделки, только все усугубляли, потому что они рассказывали, как правильно соблазнить девушку и доставить ей удовольствие, делились опытом и показывали пикантные картинки голых женщин.

Слизеринцы передавали такие знания поколениями, лишь меняя формулировки на современный лад, и это работало.

Все отрепетированные перед зеркалом фразочки, улыбки, прищур глаз, запах одеколона, легкие касания кончиками пальцев работали на всех девушках, с которыми Тео экспериментировал, вот только на Грейнджер это все не действовало. Тео элементарно не мог перестать поливать ее помоями, а дотронуться как-то по-особенному так и вовсе стеснялся.

Он терял всю свою уверенность, когда смотрел ей в глаза, и в итоге злился и уже не контролировал свой острый язык.

Тео продолжал наблюдать и просто решил подождать, когда этот учебный год закончится, или Крам умрет на Турнире.

Но когда она бежала от него по коридору, когда он узнал, что кто-то пригласил ее, когда в груди вспыхнуло и будто сразу погасло, а после стало так больно и пусто, он накричал на нее, не сдерживаясь, потому что она… она… нравится ему.

Ему нравится грязнокровка Грейнджер, которая опять разрушила все.

Разве она не могла пойти одна на Святочный Бал?

Разве было так трудно отказать Краму?

Почему она не отказала ему?

Почему не пошла одна?

Почему план не сработал?

Почему…

Ведь Тео подошел бы к ней на балу и предложил бы ей свою компанию, раз уж грязнокровку никто не пригласил. Он подговорил всех знакомых с других факультетов, чтобы никто не звал заучку Грейнджер. Даже на Гриффиндоре постарался: «Вот ведь умора будет, когда она придет одна. Не правда ли, ребята?»

А он, как подобает джентльмену, пригласил бы ее на танец, и еще на один, и еще, и еще, и так весь вечер, и даже постарался бы ни разу не назвать ее грязнокровкой, но…

Гермиону Грейнджер пригласили.

Она пришла не одна.

И когда Тео увидел ее в платье и на каблуках, плывущую, как сказочная нимфа, под руку с Крамом — тумблер сорвался.

Защита треснула.

Ромильда Вейн, которую он позвал на бал для вида, удивленно пискнула рядом, Малфой внимательно наблюдал, потягивая пунш, как и Забини, как и Поттер, Гойл, Уизли, как и все они.

«Не смотрите, блять, на нее! Не смотрите!»

Хотелось укрыть ее от всего Хогвартса, пока она, улыбаясь и тихо смеясь, кружилась в танце в объятиях другого парня, который ей совершенно не подходил. Она была так прекрасна, что Теодор не мог отвести от нее взгляд.

Когда он позже нашел ее одну, плачущую на ступеньках и абсолютно разбитую, Тео впервые не подошел, чтобы добить окончательно своим едким словом. Гребаный Уизли испортил ей вечер своим упрямством и ревностью — с нее хватит. Она должна сиять, как Золотая девочка Гриффиндора.

Но Уизли так легко разбил ее красоту и уверенность, смыл все ее сияние лишь парой хлестких слов, и Тео, сжав кулаки и зубы, смотрел, как она рыдает, спрятав лицо в ладонях.

Стоял, как призрак, скрытый в темноте, и впитывал в себя всю ее боль, не в состоянии утешить ее и помочь.

Потому что он еще хуже Уизли в ее глазах.

И стало самому так до слез больно от тупости и агрессии, что он с влажными глазами, такой же разбитый и сломленный, как и она, стоял и убивал себя своими же никчемными фразами, что говорил ей раньше.

«Ничтожество».

«Ты не заслуживаешь магии».

«Свали с глаз моих, от тебя воняет».

«Я ненавижу одно твое существование».

«Грязнокровка».

Он всегда бил больно и едко, прицельно, а она с абсолютным вызовом смотрела на него в ответ, глотала слова от обиды и насылала проклятья.

Но она никогда не плакала, потому что Нотт не Уизли. Он ей никто — лишь слизеринец, который ненавидит грязнокровок. Поэтому ей не было сильно больно, чтобы прямо до слез и истерики.

И он не имел права ее утешать, потому что не заслуживал даже думать о ней.

Грейнджер в последний раз всхлипнула и затихла, хватая туфли и поднимаясь со ступенек. Пошатываясь, она пошла по неосвещенным коридорам, даже не подсвечивая себе путь Люмосом.

А Тео как приклеенный тенью следовал за ней к башне Гриффиндора, потому что она могла попасть в беду, возвращаясь совсем одна — ее друзья-идиоты даже сейчас не видели в ней девушку, за которой нужно ухаживать и сопровождать обратно после бала. А чертова Крама увел Каркаров.

Тео следовал за ней по пятам.

И смотрел-смотрел-смотрел, как босые ноги бежали по холодному каменному полу, как длинные пряди, выбившиеся из аккуратной прически, волнами спадали на спину, как красивое нежно-розовое платье развевалось от движения, и как Гермиона быстро скрылась за картиной в своей башне, будто принцесса от дракона, не подозревая, что за ней все это время кто-то шел.