Грешница - дю Террайль Понсон - Страница 10
- Предыдущая
- 10/28
- Следующая
Лакей, не выпуская его руки из своей, шел с ним рядом. Леон не думал уже более о жене и забыл окончательно, что произошло сейчас у него дома. Во мраке его сердца и ума горела только одна блестящая звездочка — Тюркуаза.
Лакей нанял фиакр, посадил в него Леона и крикнул кучеру, чтобы он вез как можно скорее в улицу Виль л'Евэк.
Не прошло и четверти часа, как они подъехали к отелю Тюркуазы, ворота которого были отворены настежь.
Выходя из фиакра, Леон не мог не заметить во дворе дорожную карету, запряженную четверкой лошадей, с двумя почтарями на козлах. При стуке въехавшего во двор фиакра в окнах отеля замелькали огни.
— Готова барыня? — спросил лакей, сопровождавший Леона, у другого.
Леон, шатаясь, следовал за ним.
В это самое время Тюркуаза. закутавшись в шубу, торопливо спускалась с лестницы.
Лакей быстро подбежал к ней и шепнул ей что-то на ухо.
— Один?
— Да.
— А ребенок?
— Его нет с ним… он хотел утопиться… я едва спас его… он просто в отчаянии.
— Хорошо, — проговорила она и, подбежав к Леону, нежно взяла его за руку.
— Наконец-то! Ну едем же! — прибавила она, подвигаясь к карете.
— Дитя мое! — прошептал он.
Тюркуаза поняла, что все погибнет, если она будет медлить и не примет решительных мер.
— Прощайте! — проговорила она. — Навсегда!.. И она села в карету.
Эти слова окончательно помутили рассудок несчастного Роллана.
Он вскрикнул и бросился к ней.
Лошади тронулись крупною рысью и увезли с собой преступного отца и его обольстительницу.
Но Леон скоро опомнился, ночная прохлада освежила его больную голову, oн начал обдумывать свое положение, то, что бросает своего ребенка и жену, и вдруг вскрикнул:
— Нет, я не могу ехать, я негодяй, пустите меня, я не хочу бросать своего сына.
Молодая женщина спокойно отворила дверцу кареты.
— Остановитесь, почтарь, — приказала она. Карета остановилась.
— Я не могу оставить вас одного среди этой пустой местности. — сказала она, — мы уже отъехали пять лье от Парижа.
— Я ворочусь пешком, — повторил еще раз Леон Роллан.
— Нет, я довезу вас… почтарь, назад, — крикнула она.
— Сударыня, — ответил почтарь в рыжем парике, — мы проехали больше пяти лье и уже близко от станции… а мои лошади не довезут обратно.
— В таком случае везите до станции… мы возьмем там свежих.
Леон молчал.
Через четверть часа они остановились влево от дороги, у уединенного домика, с виду очень похожего на провинциальную харчевню.
— Эй!, лошадей!.. — закричал почтарь в рыжем парике.
Дверь домика отворилась, и из нее вышел человек, в котором можно было сейчас же узнать Вантюра — управляющего госпожи Маласси.
Он был одет трактирщиком и держал в руке фонарь.
— Лошадей? — ответил он. — Теперь нет, а часа через два будут… Все в разгоне… Сейчас только что проехал англичанин и заплатил за двойные прогоны лошадей… Понимаешь?
— Судьба, — прошептал чуть слышно Роллан.
— Два часа вместе, — радостно вскричала Тюркуаза и бросилась на шею Леону.
Тюркуаза живо выскочила из кареты и побежала к харчевне. Леон шел за нею.
Кучер в парике переглянулся с молодою женщиной и как-то таинственно подмигнул глазом, а мнимый хозяин харчевни нагнулся к Тюркуазе и шепнул ей:
— Я здесь по приказанию, что бы я ни сказал — должно быть сделано.
Леон, конечно, ничего не услышал из этих слов и прошел вслед за молодой женщиной сперва в кухню, а потом в столовую харчевни.
Воспоминание о ребенке не давало ему в настоящую минуту покоя.
Молодая женщина села у пылавшего камина и, протянув к нему руку, сказала ему:
— Да, друг мой, я только мечтала, что мы можем быть соединены навеки… и вот в действительности нам нужно расстаться?
— Да, я точно предчувствовала это несчастье, — продолжала сна, — когда увидела вас в первый раз… — И при этом она рассказала ему, что увидела его в первый раз в Бельвиле, где он был со своей женой…
— О! — продолжала она. — Я была так счастлива тогда… а теперь я так страдаю.
Леон увидел, как из ее глаз выкатилась слеза и тихо покатилась по ее хорошенькой щеке.
— Но зачем же вы уезжаете? — спросил он.
— Зачем?.. Но ведь я люблю вас.
— В таком случае оставайтесь. — прошептал Роллан.
— Это немыслимо… я ревнива и не хочу делить вас. или все… или ничего!
— Боже! — прошептал опять Леон. — Я не хочу и не могу бросить своего ребенка.
Тюркуаза только что было собралась ответить ему, как в комнату, где они сидели, вошли почтарь и хозяин харчевни.
— Досадно, — заметила вполголоса Тюркуаза, — эти господа лишают нас возможности поговорить в последние часы.
Вантюр, разыгрывавший роль хозяина харчевни, как будто понял ее и поторопился сказать:
— Лошадей раньше двух часов не будет, а потому, сударыня, не будет ли вам угодно подняться во второй этаж… я затопил там для вас камин.
Тюркуаза встала и молча кивнула головой.
— Не угодно ли вам будет чего-нибудь покушать? — предложил импровизированный трактирщик.
— Да, — ответила она.
— Сейчас все будет готово, — ответил он и поспешил вперед.
Комната, в которую он ввел Тюркуазу и Леона, была не очень велика, она была уставлена старою мебелью и оклеена новыми дешевыми обоями. В камине пылал яркий огонь. Молоденькая горничная торопливо накрывала на стол.
Вантюр принес две бутылки, холодную курицу и миску с супом.
Леон машинально смотрел на все эти приготовления.
— Друг мой, — сказала ему Тюркуаза, садясь к столу, — не скушаете ли вы чего-нибудь со мной? — И при этом она с трудом улыбнулась.
Вантюр вышел.
Тюркуаза взяла одну из бутылок и налила Леону стакан вина — Я не хочу ни есть, ни пить, — прошептал он.
— Ну, выпейте, если только любите меня… — И при этом она бросила на него тот очаровательный взгляд, перед которым он никогда не мог устоять.
— Мне так хочется! — проговорила она и сейчас же мило улыбнулась.
Леон взял стакан и выпил его залпом. Тюркуаза тоже хотела выпить, но потом поставила его опять на стол и сказала:
— Какая гадость! Это простое сюренское вино. — И она выплеснула его в камин и налила себе стакан холодной воды.
Молодая женщина едва только дотронулась до супа Вантюра, поглодала косточку засохшей курицы и отодвинула от себя прибор.
— Мне хочется больше плакать, чем есть, — заметила она тихо и обняла Леона.
— Мой бедный друг!
Леон чувствовал, что сердце его разрывается на части.
Тюркуаза великолепно играла свою роль и успела придать страсти самые чарующие, увлекающие оттенки, самые мягкие речи и самый грустный тон.
В продолжение целого часа Леон слушал, как слушают во сне какие-нибудь гармонические голоса, как бы снисходящие с небес, и в то время как решение его возвратиться в Париж постепенно колебалось, сознание стало мало-помалу пропадать, как бы от опьянения.
Он был убежден, что ему остается всего несколько часов, которые он может провести с любимою им женщиной, а между тем он чувствовал непреодолимое желание заснуть… взгляд его отуманился, и хотя он все слышал, что она говорила, но сам тщетно старался сказать что-нибудь.
Тюркуаза, казалось, не замечала его состояния, — она продолжала ласкать его и называть самыми нежными именами.
Леон выпил в предложенном ему вине изрядную Дозу одуряющего вещества, но такого, от которого у него была поражена только одна физическая сторона.
Он не мог более сидеть на стуле и говорить… но все слышал.
Наступила минута, когда он откинулся на спинку стула, как заснувший человек… он продолжал слышать, но не мог двигаться.
Тюркуаза вдруг перестала говорить.
Леон слышал очень хорошо, как она встала, прошла на цыпочках, открыла двери и крикнула" свою прислугу.
Он было сделал особенное усилие, чтобы прервать это странное, ужасное состояние, и ничего не мог сделать.
Затем он услышал, как вошел Вантюр в сопровождении почтаря.
- Предыдущая
- 10/28
- Следующая
