Душа снаружи (СИ) - "Nelli Hissant" - Страница 24

− Во что не поверила? − грустно спросил я. Я уже примерно представлял, чем этот разговор закончится. − Что я — это он? В воскрешение, реинкарнацию?

− Я же говорю, я − дура! А теперь ты, смотрю, начитался, влез в роль…

− Ты мне сама приносила статьи! И всем отлично зашел концерт, который мы устроили.

− Мы? − Она взглянула на меня почти с испугом.

− Чел. − Шу, похоже, долго готовил себя к этому разговору. − А вот если серьезно, ну зачем тебе все это? Ржавый был зачетный чувак, не спорю. Но ты просто так резко стал его фанатом, прямо угорел по полной… И вон, она говорит… Не мог, мол ты знать чего-то про него, а откуда-то узнал… Короче, что вообще происходит?

Шу, ох Шу. После того случая с гопниками в порту я то и дело ловил на себе его настороженный взгляд. И после больнички тем более. А что если Эсси опять начнет биться в припадке, орать не своим голосом, разбивать людям бутылки о голову? А может, сегодня он будет изображать давно умершего чувака?

А Улле… Даже не думал, что она так все воспримет. Хотя чего я ожидал? Оваций и благодарностей? Это ее воспоминания. Ее прошлое. А я влез туда без спросу. Конечно, Ржавый сам пришел ко мне, но ведь ей-то этого не объяснишь. Она не поймет, как не поймет и Шу. Или стоит рискнуть?

Я ведь наконец пришел к пониманию, что все странное происходящее со мной происходит на самом деле. Мертвые рок-звезды, заглядывающие на огонек, странные миры, люди с крыльями… Моя непонятная разрушительная сила. Все это и отделяет меня от других, заставляет так часто сбегать, не позволяет ни с кем сблизиться по-настоящему. Но ведь я особо и не пытался. И сам считал все это плодом моих мозгозавихреней. Что, если попробовать? Эти двое − первые за много лет, кого я могу назвать своими друзьями. С натяжкой, ведь с одним из «друзей» я сплю, а другой меня почти боится. Но если я смогу рассказать им, то может, мне впервые не захочется никуда бежать? Может, получится, наконец, остановиться?

Они смотрели на меня выжидающе.

Я собрался с силами, сделал глубокий вдох, один раз, второй. Но так ничего и не сказал. Я не мог понять, мне просто страшно открыться или же интуиция кричала, что этого делать не стоит. Наконец я решился.

− Он и правда, приходил ко мне, Ржавый. − Наконец начал я.

Они слушали не перебивая. Про крылатых, про лес и гигантских насекомых, про концерт и подвал. Иногда переглядывались, думая, что я не замечаю. Но я все видел, и уже понимал, что напрасно я затеял это откровение. Ничего не выйдет.

И Шу, и Уле − хорошие. Они могут быть верными друзьями, теми самыми, что и в огонь, и в воду. Но какие-то вещи будут навсегда за гранью их понимания. И это нормально. Они − тоже странные − по меркам серых пиджаков, вроде тех, что ведут это судебное задание, но они абсолютно нормальные люди. А я нет. И это-то и разделяет меня с ними. С ними и другими. Можно долго рассуждать о том, что такое норма, и насколько условно это понятие, но в моем случае все ясно. Я видел, как меняется их настроение по лицам. Вначале − вполне понятная злость: «да что он такое несет, да кем он нас считает?!». Потом − сомнение. А потом − самое ужасное, что только можно увидеть. Жалость. «Совсем плох, бедняга».

Если бы я мог, я бы сбежал от них, не оглядываясь. Или попытался разругаться с ними вдрызг, наговорить ужасных вещей, чтобы получить по морде, поссориться навсегда, да что угодно, только не чертова жалость!

Но мои дела здесь еще незакончены. А значит, придется все-таки и дальше налаживать с ними контакт, как-то сосуществовать, пока я здесь. Поэтому еще один коротенький спектакль.

Я замолк посреди монолога и в ужасе уставился в никуда, будто напуганный собственными словами. А потом, злобно отмахнувшись от рук, что потянулись похлопать по плечу(до чего меня коробит от этого жеста!), я принялся приговаривать «черт, черт, черт» и нервно потрошить карманы куртки. Нашел белую таблетку, поспешно запихал в рот, подавился, и мне тут же дали воды. Затем я выдержал паузу, по-прежнему таращась в пустоту и перемножая матрицы в уме. Таблетка − всего лишь аспирин, но зрителям этого знать необязательно.

Еще минут через пять совершенно другой Эсси, собранный и серьезный поведал собравшимся о том что «уже давно такого не случалось». Он рассыпался в извинениях и заверял, что как только все закончится, он вернется домой и продолжит лечение. Этот Эсси встретил столько сочувствия и понимания, что захотелось вымыться.

А еще минут через десять спустя он спокойно выслушал свой приговор в виде двух месяцев исправительных работ с последующей затем высылкой из округа Нортэм и дальнейшим запретом въезда на пять лет. Потому что строго здесь, в округе Нортэм с незаконными культами, если вы не еще поняли. Уле и Шу протестовали, я же молча стоял и улыбался. Округ Нортэм сам того не зная оказывал мне отличную услугу. Я понесу свое наказание, отдам свой долг Ржавому, и уеду, оставив в этом зашуганном городке новую грибницу. В маленьком подвальчике на окраине города вновь будут собираться люди и играть хорошую музыку, и их будет все больше и больше, грибница будет расти и разрастаться, до тех пор, пока серые пиджаки уже не смогут угрожать ей.

И поднимая бокалы, может быть, кто-то вспомнит о старине Эсси, который, наверное, где-то лечит свои беды с башкой. А на самом деле Эсси будет ехать куда-то далеко-далеко. В закат, под грустную эпическую песню, прямо как в кино. Тоже, какое-никакое, а будущее.

========== Часть 1, глава 15 “Я создаю оазис” ==========

Известка. Она была повсюду. Осела на моих руках, одежде, волосах, на тряпке, которой я уже несколько часов водил по замызганной стене. Стена не становилась чище, я это знал, и мои надсмотрщики тоже. Невозможно оттереть известку, ведь она − часть этих стен. Штукатурка повсюду облетела, и я просто размазывал белый порошок − от влаги превратившийся в мерзкую кашицу по всему зданию, а заодно и по себе.

Кажется, мне специально давали такие бессмысленные задания. Пару недель назад я складывал бумаги в пыльном архиве − они отправлялись на утилизацию, но их все равно надо было тщательно все рассортировать по датам. А позавчера «оживлял» бледно-желтые скамейки краской точно такого же цвета переварившегося желтка.

Я сказал им, что могу выполнять и нормальную работу. Полезную. Сказал, хотя не собирался. Ведь весь этот дурдом всего на несколько месяцев. А потом я уеду. Но я не вытерпел. Любое занятие должно приносить либо пользу, либо удовольствие. Когда нет ни того ни другого, это пытка. Возможно, все так и было задумано.

Кураторы же все как один закатывали глаза и сообщали об огромной важности в работах по восстановлению Дома Культуры − эти слова произносились чуть ли не с придыханием.

А на самом деле, Дом Культуры был так себе. Громоздкий уродливый памятник краткой послевоенной поры. Когда наша страна поднимала заводы, фабрики и колхозы, а вся так называемая культура воспевала посев хлебов и тракторные заводы. Это здание было как раз прямым отражением того времени − главная его задача была выглядеть гигантским, практически монструозным. С бесконечно длинными коридорами и залами. Закрываю глаза и вижу, как в актовом зале под бурные аплодисменты зрителей (потому что служба безопасности внимательно следит, чтобы всем нравился концерт) выходит хор дородных женщин и затягивает оду колхозному элеватору. Голоса − мощнейшие, звучит и правда масштабно, даже устрашающе.

Я понимаю вдруг, что вся наша страна цепляется за давно ушедшие эпохи. В Виррах до сих пор живут как при короле, меряются регалиями, устраивают приемы, в Нортоне − питают нежность к сороковым, коллективизму, труду и строгому надзору за теми, кто не желает шагать в ногу со всем строем. Неудивительно, что именно здесь произошла та история со Ржавым, и что она сейчас получила продолжение. На востоке почему-то ностальгируют по гангстерским двадцатым, правда, больше по части эстетики.

Есть ли такое место, где живут настоящим временем? − именно этим вопросом я задавался последние часы смены. После пришел, наконец, куратор − вертлявый такой мужичок, из тех, что рад стараться, внимательно осмотрел все помещение, аж несколько кругов нарезал по вверенному участку.