Шестая колонна - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 8

• Предыдущая
• 8/43
• Следующая

Но больше всего его потрясли мертвые, ничего не выражающие лица людей и молчаливые дети. Он решил, что с этих пор будет ночевать только в пристанищах бродяг, за пределами городов.

В одном из пристанищ Томас встретил старого приятеля. Фрэнк Рузвельт Митсуи был настоящий американец, гораздо даже больше американец, чем английский аристократ Джордж Вашингтон. Его дед привез жену, наполовину китаянку, наполовину полинезийку, из Гонолулу в Лос-Анджелес, где завел питомник и растил там цветы, кустарники и желтокожих детишек, которые не говорили ни по-китайски, ни по-полинезийски и ничуть об этом не горевали. Отец Фрэнка встретился с его матерью Телмой Вонг — белой, но с примесью китайской крови, — в Интернациональном клубе Университета Южной Калифорнии. Он увез ее в Импириэл-Вэлли и купил ей уютное ранчо. Джефф Томас на протяжении трех сезонов нанимался к Фрэнку Митсуи убирать салат и дыни и знал его как хорошего хозяина. Он почти подружился со своим работодателем уж очень ему нравилась орава смуглых ребятишек, которые для Фрэнка были важнее любого урожая. Тем не менее, увидев в пристанище плоское желтое лицо, Томас весь ощетинился и даже не сразу узнал старого приятеля.

Оба чувствовали себя неловко. Хотя Томас прекрасно знал Фрэнка, он сначала не мог заставить себя довериться человеку восточного происхождения. Только глаза Фрэнка в конце концов его убедили: в них он прочел страдание, еще более жестокое, чем в глазах белых людей, — страдание, которое не покинуло их и тогда, когда Фрэнк, улыбнувшись, пожал ему руку.

— Вот не ожидал, Фрэнк, — брякнул Джефф, не подумав. — Оказывается и ты здесь? Я думал, уж тебе-то поладить с новым режимом будет легко.

Фрэнк Митсуи грустно посмотрел на него и, казалось, не знал, что ответить.

— Что ты несешь, Джефф? — вмешался кто-то из бродяг. — Не знаешь, что ли, что они делают с такими вроде Фрэнка?

— Нет, не знаю.

— Так вот, слушай. Ты скрываешься. Если тебя сцапают, — попадешь в лагерь. Фрэнк тоже скрывается. Но, если сцапают его, ему крышка — без всяких разговоров. Пристрелят на месте.

— Да? А что ты сделал, Фрэнк?

Митсуи печально покачал головой.

— Ничего он не сделал, — продолжал бродяга. — Американоазиаты ихней империи не нужны. Они таких ликвидируют.

Все оказалось очень просто. Жившие на тихоокеанском побережье японцы, китайцы и им подобные не подходили под схему, в которой было место только для господ и рабов. Особенно это относилось к людям смешанной расы. Они угрожали стабильности системы. Следуя своей холодной логике, завоеватели вылавливали их и уничтожали.

— Когда я добрался до дома, — рассказывал Фрэнк Томасу, — все были мертвы. Все. Моя маленькая Шерли, малыш, Джимми, крошка — и Алиса тоже.

Он закрыл лицо руками. Алиса была его жена. Томас помнил эту смуглую, крепкую женщину в комбинезоне и соломенной шляпе, которая очень мало говорила, но много улыбалась.

— Сначала я хотел покончить с собой, — продолжал Митсуи, немного успокоившись. — Потом передумал. Два дня прятался в канаве, потом ушел в горы. Там какие-то белые чуть не убили меня, прежде чем я убедил их, что я на их стороне.

Томас мог представить себе, как это было и не знал, что сказать. Фрэнку не повезло вдвойне, надеяться ему не на что.

— А что ты думаешь делать теперь, Фрэнк?

Томас увидел, как лицо его осветила вновь обретенная воля к жизни.

— Потому-то я и не позволил себе умереть! По десять за каждого, — он один за другим загнул четыре пальца. — По десять за каждого из ребятишек и двадцать за Алису. Потом, еще может быть, десять за себя, а там можно и умирать.

— Хм… Ну и как, получается?

— Пока тринадцать. Дело идет медленно — приходится действовать только наверняка, чтобы меня не убили раньше, чем я с ними не рассчитаюсь.

Томас долго размышлял, как воспользоваться тем, что он узнал, для достижения собственных целей. Такая непоколебимая решимость могла оказаться полезной, если направить ее в нужную сторону. Но только несколько часов спустя он снова подошел к Митсуи и тихо сказал:

— А не хотел бы ты увеличить свою норму? Не по десять, а по тысячи за каждого — и две тысячи за Алису.

Охранная сигнализация у входа в Цитадель предупредила Ардмора о появлении там постороннего задолго до того, как Томас просвистел перед дверью мелодию-пароль. Ардмор сидел у телевизора, не сводя глаз с экрана и не снимая пальца с кнопки, готовый мгновенно уничтожить любого непрошеного гостя. У него отлегло от сердца, когда он увидел, что в Цитадель входит Томас, но он снова насторожился, обнаружив, что тот не один. Паназиат!

Повинуясь невольному импульсу, Ардмор чуть не уничтожил обоих, но в последний момент удержался: а вдруг Томас взял противника в плен и ведет на допрос?

— Майор! Майор Ардмор! Это я, Томас.

— Стойте и не двигайтесь! Оба!

— Все в порядке, майор. Он американец. Я за него ручаюсь.

— Допустим, — донесся до Томаса угрюмо-подозрительный голос из динамика. — Но все равно — разденьтесь догола. Оба.

Они разделись. Томас в досаде кусал губы, Митсуи весь дрожал от волнения. Он ничего не понимал и решил, что попал в западню.

— Теперь медленно повернитесь кругом, я вас осмотрю, — приказал голос.

Убедившись, что оружия при них нет, Ардмор велел обоим стоять неподвижно, а сам по внутреннему телефону вызвал Грэхема.

— Грэхем!

— Да, сэр.

— Явитесь ко мне немедленно. Я в комнате дежурного.

— Но, майор, я сейчас не могу. Обед должен быть готов через…

— Черт с ним, с обедом! Быстро сюда!

Когда Грэхем явился, Ардмор показал ему на экран и объяснил, что происходит.

— Идите к ним. Обоим — руки за спину и сразу наденьте наручники.

Сначала азиату. Пусть сам приблизится к вам — и смотрите в оба. Если попытается на вас броситься, мне, возможно, придется прикончить и вас заодно.

— Не нравится мне это, майор, — возразил Грэхем. — Ведь Томас свой, он не подведет.

— Ну конечно, я прекрасно знаю, что он свой. А что если его чем-нибудь опоили и заставили слушаться? Может быть, это что-то вроде троянского коня.

Идите и делайте, что приказано.

Пока Грэхем осторожно выполнял не слишком приятное поручение — вполне заслужив тем самым награду, потому что, наделенный живым воображением художника, ярко и наглядно представлял себе возможную опасность и вынужден был собрать все свое мужество, — Ардмор позвонил Бруксу.

— Доктор, вы не можете сейчас прервать свою работу?

— Пожалуй, могу. Да, вполне. Что от меня требуется?

— Зайдите ко мне. Томас вернулся. Я хочу знать, не находится ли он под действием наркотиков. — Но я ведь не врач.

— Знаю, только никого более подходящего у нас нет.

— Хорошо, сэр.

Доктор Брукс заглянул Томасу в зрачки, проверил его коленный рефлекс, посчитал пульс.

Я бы не сказал, что он совершенно нормален, только очень устал и волнуется. Разумеется, это не полный диагноз. Если бы у меня было время.

— Спасибо, этого достаточно. Томас, я надеюсь, вы не обидитесь на меня за то, что мы подержим вас взаперти, пока будем беседовать с вашим приятелем-азиатом?

— Конечно не обижусь, майор, — ответил Тома, криво улыбнувшись. — Вы все равно это сделаете.

Когда Брукс ввел шприц Фрэнку Митсуи, тот вздрогнул и весь покрылся потом, но руку не отдернул. Вскоре средство подействовало: действия Фрэнка уже не подчинялись его сознанию, а речевые центры мозга освободились от контроля коры. Лицо его расслабилось, на нем появилась умиротворенная выражение.

Но оно исчезло несколько минут спустя, когда начался допрос. Не могли сохранить спокойствие и те, кто его допрашивал. Неприкрашенная, жесткая правда, звучавшая в его словах, никого не оставила бы равнодушным. Глубокие морщины пролегли на лице Ардмора. О чем бы не спрашивали этого несчастного маленького человека, он постоянно возвращался к рассказу об убитых детях и разоренном доме. В конце концов Ардмор не выдержал.

• Предыдущая
• 8/43
• Следующая