Третья - Мелан Вероника - Страница 11

Ладонь, которой я проскребла по острию, взвыла от боли так, что на миг потемнело в глазах, качнулся мир.

«Сейчас меня затащат обратно в дом. Поволокут за шкирку по траве, вернут уже покалеченную». Оставляя на траве кровавые следы, я развернулась, поползла прочь, уже зная, что сейчас окажусь схваченной, но еще один мягкий хлопок заставил охранника повалиться на землю.

«Дротик». Я смотрела на торчащую из шеи иглу, силясь отдышаться.

Кто-то… усыпил… его… Эйс?

Одно было ясно: мне нужно добраться до машины, добежать до нее, чтобы спастись.

И я, скуля, как пес от ноющей конечности, взлетела с земли, рванула под свод спасительной арки, где для меня заранее была отперта калитка.

‒ Гони!

Хорошо, что они оба оказались в машине, хорошо, что не пришлось никого ждать – я сошла бы с ума от паники. Никогда не знала, что «Барион» умеет ускоряться, как гоночный болид: когда Гэл «погнал», меня вжало в спинку сиденья и временно завалило на бок.

Выровнялась я, судорожно хватая воздух, зажала раненую руку между колен, сцепила зубы, чтобы не застонать. А у меня с собой даже аптечки нет, про нее я не подумала, собирая вещи.

Еще предстояло признаться в провале – критичный момент. Все насмарку.

Машина уже неслась прочь по улице, меня потряхивало от холода, от нервов.

‒ Он… закрыл код руками… Когда набирал. ‒ Лучше сейчас, не потом. – Я его не увидела…

«Черт» ‒ это слово никто не произнес, но им веяло в салоне от короткого взгляда в зеркало Коэна, от повернувшегося на секунду к моей фигуре лица Эйса.

Только бы никто из них сейчас не сказал: «Ну ты и дура!» или «Блин, вот ты невезучая…»

Я знала, что невезучая. В этот день точно – кто же знал, что все случится именно так? И укор добил бы меня теперь, порезал бы сердце.

Но Арнау промолчал, Гэл тоже. Наверное, они не корили своих, наверное, понимали, что слова злости в этом случае мимо. И за это спасибо.

‒ Ни цифры? – только уточнил Эйс напряженно.

‒ Н…нет. Он… закрыл…

Ни к чему повторяться.

‒ Вот урод, ‒ выругался Коэн. Не на меня ‒ на Салима, и непривычный холод, застывший в его глазах, следящих за дорогой, заставил меня почувствовать себя никчемной, окончательно бесполезной. Все зря. Весь этот риск, взрывы, дым…

Не знаю, зачем я пояснила:

‒ Я… записала его разговор на диктофон… Пока мы ехали к его дому.

Может, пригодится. Нет, я не пыталась оправдаться, отмыться от внутреннего позора. Просто выдавала данные, как будто складывала не нужное мне более оружие: вот ваши ножи, пистолеты, кастеты – деритесь теперь сами…

‒ Он… на незнакомом языке.

‒ Мы перепишем. Послушаем.

Хорошо.

‒ И еще код постановки дома на учет…

Еще один острый взгляд Коэна в зеркало заднего вида – мелькали на приборной панели отсветы фонарей, пока авто неслось по проспекту.

‒ Ты его запомнила?

‒ Да… Ни к чему, наверное.

‒ Диктуй.

Его тут же принялся заносить в телефон Арнау.

‒ Девять, шесть, два, четыре, один. Звезда, два ноля. ‒ В последовательности из этих восьми цифр я была уверена. – Только… зачем они?

‒ Затем, ‒ пояснил мне водитель, ‒ что очень часто это один и тот же набор. Даже не зеркальный.

Пульсировала зажатая в подол платья рука.

‒ Да?

Может, тогда не зря?

‒ Да. Людям сложно запоминать две сложные последовательности, они с девяностопроцентной вероятностью используют одну и ту же.

Что-то отлегло на душе. Но навалилось физически. Пульсация в ладони была непереносимой, и я не сразу заметила, что на меня, как филин, пристально смотрит Арнау. На лицо, ниже, на сжатые колени – что он хочет увидеть? Да, Гэл говорил, что их зрение позволяет видеть в темноте, но…

Не успела я додумать, как Эйс процедил со сталью в голосе.

‒ Тормози. Она ранена.

Секундная задержка с ответом.

‒ Здесь еще нельзя. Слишком близко.

‒ Я пересяду.

Не знаю, как он понял. По бледности моего лица? По пятнам на подоле? Вот только ткань темная, расшита блестками, пятна в такую впитываются, как в болото, даже с фонариком не разглядишь. Он смог.

Сел на заднее сиденье, резко захлопнул дверь, и «Барион» опять рванул с места.

‒ Дай.

Руку пришлось размотать из подола. Я мерзла: наверное, терялась кровь. Арнау, не включая свет, пару секунд смотрел на ладонь, потом выругался сквозь сжатые зубы.

‒ Почему сразу не сказала?

Да я не должна была. Они мне не няньки, не медики, я собиралась перевязать ладонь по прибытии. Чем-нибудь. Показать наутро врачу. В конце концов, я подписывалась на риск, понимая, что он может в теории и на практике привести к травмам. Вот, привел. Ведь ранение не пулевое, не они меня «не уберегли». Просто неудачно упала.

Зашуршала сумка, Эйс откуда-то достал упаковку стерильного бинта, сорвал с него бумагу.

‒ Что там?

Взгляд Гэла с тенью беспокойства – в радужку его глаз вкрались бордовые оттенки. Наверное, отсвет с проспекта.

‒ Рваная рана, ‒ пояснил Арнау, ‒ сухожилия целые.

‒ В больницу?

Пока он мотал мне руку бинтом, затормаживая кровотечение, перечислял:

‒ Трихфенол есть дома, триамин тоже. Зажимы, степлеры… Нет, в больницу не едем.

‒ Понял.

«Барион» ускорился еще.

Теперь меня, трясущуюся, держал за раненую руку Арнау. Держал мою ладонь между своими, как жемчужину в раковине, не давил. Он говорил и вел себя так, как будто точно знал, что делал. С ним рядом делалось легче, чуть-чуть спокойнее. Не знаю, как именно он увидел безо всякого фонаря детали повреждения, но дрожать я стала меньше.

‒ Выпей это.

Гэл принес стакан с чем-то шипучим.

Пытка закончилась, Салим и его поганый дом остались в прошлом. Ненавистное платье сброшено в спальне. Хорошо, что я не поранила ноги, пока неслась по чужому газону босиком – наверное, невезение должно уравновешиваться везением. Хотя бы чуть-чуть.

‒ Что это?

На мне длинная футболка, легинсы, натянуть которые одной рукой было проблематично, но сидеть перед парнями в платье было бы крайне дискомфортно.

‒ Это снимет боль. Частично, но все же.

Эйс, сидящий передо мной на корточках, уже разматывал бинт, собирался обрабатывать рану. А мне до тошноты не хотелось на нее смотреть.

‒ Где ты так?

‒ Упала. Неудачно.

‒ Да, неудачно, ‒ подтвердил Арнау, нахмурившись, и мне пришлось-таки взглянуть на косой и неровный порез, вспоровший ладонь. Наверное, недостаточно глубокий для того, чтобы повлиять на двигательные функции, но крайне болезненный. – Это придется сшивать. Ты терпелива к боли, Недотрога?

Что ему ответить? Что «не очень», как и все девчонки? Что мне страшно, что хочется плакать, что я, конечно же, боюсь боли? Только киснуть перед ним – это окончательно признать поражение.

Наверное, что-то он прочитал по моим глазам, потому что пояснил:

‒ Я обезболю максимально. Иглу использовать не буду, только «скрепки», ‒ и кивнул на разложенные на подносе рядом странные мелкие пластиковые штуки, походящие больше на канцелярию, нежели на объекты медицинского назначения. – Это быстрее и менее болезненно. Хорошо?

Зашипев, потек по ладони антисептический раствор.

Морщась, я заглотила жидкость из стакана.

Или доктор. Или он. Делать однозначно что-то придется.

‒ У тебя… хорошие медицинские навыки?

Если уж отдаваться для хирургических процедур, то только профессионалу.

‒ У меня все навыки… хорошие.

Если бы не залегшие очень глубоко чёртики в серых глазах, при этих словах Эйс действительно показался бы мне серьезнее и глубже. Очень серьезным в этот момент и очень глубоким.

‒ Что это было? На что ты напоролась?

Меня отвлекал Гэл. Пока Арнау делал с ладонью что-то, отчего ее хотелось выдернуть, зажать себе рот, кинуться в комнату и разреветься, Коэн держал мой взгляд своим.