Пятеро из Рубежного Легиона (СИ) - Аверков Дмитрий - Страница 25

Меньше проявляй инициативы — целее будешь.

Вот только каждый из них осознавал, что предстоящий путь — слишком уж заковырист и непредсказуем. Что их ждет впереди, кто подстерегает?

И, возможно, жить им осталось на три патрона.

Или даже на один.

Передышка — всегда нужна и важна: и после чего-то необычного уже произошедшего и перед чем-то неясным грядущим. А какой же легионер откажется от выпивки, причем дармовой? Отправиться в колонию можно и чуть позже…

С по-мужски каменными физиономиями, демонстративно не обращая внимания на возмутительницу спокойствия, легионеры споро установили шатры и чинно расселись возле уже потухшего костра. Но как только Дангомила выставила перед ними угощения, вмиг повеселели.

Будто бы и не было меж ними никаких трений и недопонимания, бойцы быстро наполняли кубки, опрокидывали их в себя и наливали снова и снова…

Выпивка создает иллюзию дружеской атмосферы, помогает самообманываться.

На время.

Земляне, разохотившись, уже чокались с ведьмой, по-приятельски похлопывали ее по плечу, а Средний настойчиво пытался похлопать ее еще где-нибудь.

— Как там у вас говорят? — гоготнул Безымянный, наклонившись к Бледной фее и расплескивая из переполненного кубка. — Накормим добродетели? Почистим помыслы?

— Не смей потешаться! Эти слова — наша цель, наша жизнь! — рассвирепела Дангомила и побледнела сильнее обычного, а ее до этого момента светло-зеленые глаза залила жуткая чернота. Но никто из бойцов этого не заметил. Кто же тем более пьяный у девицы глаза разглядывает?

Она оттолкнула землянина, поднялась во весь рост, и, вознеся свой кубок к небу, звонко и торжественно произнесла:

— Да будут вскормлены добродетели! За чистоту помыслов!

— Да ты шибко не серчай! — язвительно бросил связист. — А то про добродетели восклицаешь, а сама в кроликов нас превратить хотела.

Выпив до дна, девица щелкнула пальцами, и легионеры тотчас попадали и провалились в глубокий сон.

— Вот же тупые ублюдки, не дождешься, когда они сами налакаются и вырубятся, — с глубокой неприязнью процедила ведьма, схватила Субботина за ноги и потащила его к ближайшему шатру…

Сколько он себя помнил, у него всегда были проблемы со вкусом.

Ну ладно бы с прикусом!

Ну ладно бы острое-соленое-приторное-кислое!

Нет же! С вкусовым восприятием всего, что не относится к пище насущной.

В общем, он терпеть не мог дурновкусие. Прямо тошнило Субботина при любом его проявлении. Но как-то приходилось мириться, приспосабливаться.

О вкусах ведь не спорят!

Конечно же, он не раз задавался вопросом, что, может быть, с его вкусовыми «рецепторами» что-то не так? Возможно, он сам подвержен вкусовщине? Но вокруг явно на каждом шагу творились определенно безвкусные дела и вещи, и нередко кто-то с умным видом обсуждал какую-то чушь и полный бред.

Он часто перепроверял свои ощущения: вдруг там и впрямь обретается какой-то ускользнувший от него смысл? Вдруг его оценки скоропалительны и неверны? Но чем больше он погружался в это болото, тем больше увязал в нем, тем чаще его тошнило.

Ну ладно уживаться с этим.

Ну ладно сосуществовать.

Но как можно поглощать несъедобное, да еще им и восторгаться с таким упоением?

Безвкусица довлела. Безвкусица наступала! И чтобы не истязать свое эстетическое восприятие, а махом уничтожить его и поставить на нем жирный крест, Субботин пошел в армию. Точнее, сначала в военное командное училище. В армии чувство прекрасного — едино и однообразно для всех. Хочешь-не хочешь, все определенно и закреплено уставами. Жить по шаблону — так проще.

Ему стало относительно легче.

Правда, что-то просыпалось в нем периодически. Рвалось наружу. Но он пресекал такие позывы на корню. А уж когда сильно приспичит, отправлялся к женщинам.

Вкус к прекрасному полу он приобрел довольно рано. И эти ощущения его никогда не подводили, в них он не испытывал никаких сомнений. Единственное, что угнетало его в отношениях с женщинами так это то, что даже самая необыкновенная барышня со временем склоняла его к самым обыкновенным действиям и нормам, к ужасающей определенности со всеми вытекающими — в виде пожизненного брака, уютного дома и здорового диетического питания…

Вот тогда он утрачивал свое самое главное влечение, которое всеми силами оберегал от внешнего воздействия и лелеял в глубине души, — вкус жизни…

И… и искал другую пассию…

Как только на Земле начались бесконечные войны, вкус жизни у Субботина видоизменился. От цветовой гаммы многообразия существования он перетек в фазу, в которой было важнее не наполнять свою жизнь различными оттенками и ощущениями, а попросту сохранять это свое существование.

Поначалу, конечно, он пытался почувствовать эстетику боя, даже мнил себя этаким художником, с легкостью наносящим неожиданные и причудливые мазки на холст битвы. Но продолжалось это недолго.

До первой рукопашной.

Получив шрам от ножа, пробороздившего его лицо, он впоследствии старался избегать всяких спонтанных «художеств» на поле брани.

Да уж, этот первый бой…

Он никогда не уйдет из памяти. Наверное, как и первая женщина. Конечно, глупо такие события из абсолютно различных граней реальности ставить в один ряд. Но они завладевают твоим сознанием навсегда и время от времени всплывают в памяти душещипательными обрывками, как их не гони, чередуясь, выскакивая в самый неподходящий момент, заставляя переживать те минуты снова и снова, но теперь уже подсказывая, как лучше было бы поступить, что тогда было совсем неочевидным.

Порой, позволяя взглянуть на давно минувшее, как происходящее прямо сейчас, и даже как будто со стороны: вот — нерешительность и безудержность, неправильная реакция на женский порыв, ее смущение и обманутые ожидания; вот — нырнув в окоп, замешкался, лихорадочно перезаряжая автомат непослушными пальцами, и дай ты очередь в тот куст под холмом на пару секунд раньше, остался бы в живых веснушчатый паренек из второго взвода…

Субботин прочувствовал многие вкусы сполна.

Правда, до глубин одного из вкусов он не желал доходить. Сопротивлялся этим глубинам, как только у него получалось. Но сознание крошилось и его затягивало в пучину…

Как не пыжься и не утихомиривай себя — от страха не убежать. Страх — естественное чувство. Даже осознанное. Ты знаешь, чего боишься в данный момент. И даже можно научиться контролировать его.

А вот паника…

И не та, что создана толпой. Не та, что считается болезнью в виде модных в обществе искусственных панических атак от стрессов и перегрузок. А реальная внутренняя паника, рождающаяся в те секунды, когда ты оказываешься на волосок от гибели, когда ты балансируешь на зыбкой границе между жизнью и смертью.

Когда ты понимаешь, что бессилен, что все…

Вот это полный внутренний капздец. Атака из атак. Сознание крошится бесповоротно. Субботин самый первый свой отпуск провел в погребе. Нахлынуло, вылезло, колотило и дубасило изнутри так, что, казалось, — навсегда. Хорошо, что мощная паническая волна застала его уже дома, с задержкой, с опозданием. Хорошо, что она не овладела им во время боя. Несколько раз он пытался выбраться из погреба, но это было слишком преждевременно.

Так у него и проявился навязчивый блиндажный синдром.

У каждого есть своя нора, где он может укрыться от любой напасти. Где тихо и спокойно. Где сердце колотится в комфортном режиме. У каждого должна быть такая нора — постоянная или временная. Она необходима всякому.

В погребе спокойно. В погребе безопасно…

Первая паническая волна была длительной, растянулась чуть ли не на весь отпуск, но, в конце концов, отступила. Схлынула. Мозг человека справляется с задачами и не таких уровней сложности.

Сам по себе.

А после, уже во всех деталях распознав эти ощущения, он в той или иной мере пытался противостоять им, пользуясь, даже смешно сказать, советом очередной подружки, которая говорила совсем о другом, но вышло, что очень даже в тему — «не углубляйся и извлекайся».