Выбери любимый жанр

Обреченный на смерть (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 6


Изменить размер шрифта:

6

— О я-я! Чаротей страшный — я такого зелья не фстречал еще. Отрафа нагофоренная, кровь разжижает, смерть несет.

— Смыть ее нужно, она как кокон, — Алексей передернул плечами, ему показалось, что вонь липким покрывалом обволокла его тело. И тут перед глазами всплыло лицо ехидно ухмылявшегося генсека, что как птица сидел на ветке. И от неожиданности бредового зрелища он отпрянул за спины Толстого и лекаря, что поддерживали его руками за плечи, заорал:

— Лови «горбатого»! Тут он! На дерево влез!

Реакция военных его поразила — вместо того чтобы вязать сумасшедшего (сам бы так решил), они выбежали разом из комнаты. Старик вскочил с кровати и обнажил шпагу. Клинок сверкнул в свете.

И тут за стеной громко хлопнул выстрел, затем еще один — послышались крики и заполошное карканье. Не прошло и полминуты, как в комнату ввалился военный в синем мундире, в одной руке еще дымящийся пистоль, а в другой черное перо с белым отливом.

А вот голос задрожал от сказанных слов:

— Ворон был, седой весь. Человеческим голосом каркал — попали в крыло — улетел за деревья!

— Стрелять во все воронье, как увидите! Не опасайся царевич, беречь тебя будем, а колдуна найдем!

И вроде голос прозвучал заботливо, вот только взгляд старика на мгновение полыхнул такой ненавистью, что Алексей мгновенно осознал, что не будь в комнате посторонних, его бы закололи шпагой без раздумий.

«А ведь он меня убьет, опасен я своим оговором. Убьет или отравит, и оправдание себе придумает. Впрочем, зачем ему выдумывать — свалить все на колдуна, что моим бредом является, всего дел, и концы «зачищены». Ой, как плохо — не довезет меня до Петербурга, «порешат» вскорости!»

Глава 5

Свинцовые воды Балтики накатывали на берег, разбиваясь о камни белой пеной, которая тут же смывалась очередным темно-синим валом. Поздняя осень, когда облетели все листья с деревьев, нравилась королю Карлу, весьма далекому от сентиментальности суровому воину.

Этот, уже не молодой, но еще отнюдь не пожилого возраста, сухощавый 35-ти летний монарх был воителем по своей внутренней сути, посвятившим всю свою жизнь служению богу войны Марсу. Вернее свирепому и кровожадному скандинавскому Одину, которому поклонялись все викинги, отправляясь на своих драккарах в грабительские набеги.

Король вздохнул — ровно полжизни тому назад он направился в свой первый поход на Копенгаген, взяв датскую столицу на шпагу. Король Фредерик капитулировал, выплатив контрибуцию за сохранение своего главного города. И с этого дня Карл стал любимцем Фортуны, которым восторгались европейцы. Юный шведский король сразу после первой виктории направился в Эстляндию, где московиты осадили крепость Нарву. И ранним декабрьским утром, имея втрое меньше войск, стремительно атаковал русских — в плен попало восемь десятков генералов и офицеров вместе с главнокомандующим австрийским герцогом де Круа.

Откинув московитов в глубину их варварской Тартарии, король после годичной передышки, быстрыми маршами повел свою победоносную армию на Ригу, осажденную армией польского короля и саксонского курфюрста Августа Сильного. Свое прозвище сей сластолюбивый монарх, которого Карл презирал, получил за многочисленные «победы» над женщинами, понаделав от них сотню бастардов.

Саксонская инфантерия, что славилась на всю Европу своей выучкой, получила жестокую трепку и обратилась в отступление. Карл занял польскую столицу, провозгласив новым королем Станислава Лещинского. Казалось, он добился полного успеха, победив сильную коалицию, так называемый «северный альянс» из Дании, Саксонии, Речи Посполитой и Московии — Фортуна в который раз показала ему свое благоволение.

Затем началось непонятное — Август не прекратил сопротивления, потому что польское панство, вечно пьяное и кичливое, не признало навязанного им шведами короля Стаса. А литовские паны вообще передрались между собой, ополчившись на влиятельный род Сапег. Карлу казалось, что поймай он Августа, то все закончится — однако мот и транжира, сластолюбец саксонский, каждый раз ухитрялся сбежать от настигших его драгун в синих мундирах с желтыми обшлагами.

Шведы «увязли» в Польше на пять лет!

В это время русский царь уже реорганизовал свою армию по шведскому образу, введя рекрутский набор как аналог «индельты». И вот эта уже правильно набранная армия нанесла ряд чувствительных поражений шведскому корпусу генерала Шлиппенбаха, утвердившись в Ингрии, где овладели крепостями Нетеборг и Нюенсканс, которые русскими назывались Нотебургом и Ниеншанцем. Затем вторглись в Эстляндию и Лифляндию, взяв штурмом Нарву и Дерпт, а также множество старинных рыцарских замков, многие из которых сдались, устрашившись участи сопротивлявшихся.

Угроза захвата Риги и Выборга стала осязаемой как никогда — и теперь нужно было быстро решать, что предпринять, чтобы разгромить резко усилившиеся войска царя Петра. И тут Карлу попал на глаза ходивший по европейским странам памфлет, где все воюющие между собой монархи изображались на рисунке. Каждый думал, его мысли были написаны рядом. Французский король Людовик глядя в карты гадал, выиграет он или проиграет, а английский «брат» Георг был уверен, что имеет отличные карты при хорошей игре. Задело изображение, посвященное ему лично — он там размышлял, почему все время выигрывает, а прибыли никакой.

В тот момент Карл заскрипел зубами — действительно, погоня за неуловимым Августом приводила к победам, но шведы уже настолько разорили Польшу, что начались проблемы с фуражом и продовольствием. Их приходилось доставлять из Швеции, взвалив на королевство тяжкое бремя войны. И деньги растаяли — а германским наемникам требовалось платить регулярно, это шведы, воюющие за славу, могли потерпеть.

Но больше всего поразил рисунок с царем Петром, и запись его мыслей — «играй, брат Август, я за тебя еще поставлю!»

Действительно, русский царь отправлял в Польшу полки, которые подкрепляли силой поляков Августа и били союзников короля Станислава, а под Калишем победили даже шведов. И московское серебро текло полноводной рекой — саксонский гуляка его транжирил. И Карл решил нанести Августу смертельный удар, который раньше не делал — через пять лет «погони» выступил с войском на Саксонию и занял ее.

Под угрозой разорения родовых владений, польский король стал снова саксонским курфюрстом, вымолил пощаду, выплатил контрибуцию, отказался от короны Пястов в пользу Лещинского. И с нескрываемым позором отдал свою шпагу, которую ему подарил московский царь.

Теперь можно было разрешить московитскую проблему, и царь Петр о том стал догадываться. Через герцога Мальборо, которому обещал дать денег и рубин необыкновенной величины, которых просто нет в мире, предложил мир на следующих условиях. Петр отдает все захваченные земли, за исключением небольшого куска Ингрии с рекой Невой, в устье которой поставил город, названный своим именем. И выплачивает приличные деньги, замаскированные под выкуп той землицы.

Все советники и фельдмаршалы убеждали короля принять те условия — он тогда отказался, уверенный в своей победе, и сейчас впервые в жизни жалел о той роковой ошибке.

Вторжение в Московию не заладилось с самого начала — под Смоленском русские дали сражение, и хотя он победил их, но понял — с ним бились уже совсем иные московиты. А затем гетман Мазепа предложил сдать королю все украинские земли, обещая выставить против царя пятидесятитысячную армию, и встретить шведов в Батурине, гетманской столице, где им были собраны большие запасы продовольствия и фуража.

Обманул, отродье Локи — привел три тысячи своих сердюков, а Батурин успели взять штурмом русские и город сжечь вместе с припасами. Когда Карл подоспел с армией, пепелище еще дымилось. Потому зимовка на украинских землях вышла голодной, шведы стали осаждать Полтаву, где имелось продовольствие. И дождались нужного момента — в конце мая сюда пришла московская армия Петра.

Теперь можно было не сомневаться, что разгромив московитов в генеральном сражении, он навяжет плененному царю свои условия мира. И в этот решающий момент Фортуна отвернулась от Карла — за день до сражения, во время рекогносцировки, он получил пулю в пятку.

6
Перейти на страницу:
Мир литературы