Обреченный на смерть (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 32

А если учитывать, что каждый из польских магнатов мог совершенно спокойно устроить против короля узаконенный мятеж, так называемый рокош, то оное «веселье» могло затянуться надолго.

— Рад нашей встрече, пан, хотя в не столь подходящем месте.

Фрол учтиво поклонился, но сейчас, ощутив себя самозванцем, сделал это не так видно, как пан — все же нужно было блюсти некоторое расстояние, которое их разделяло, учитывая происхождение.

— Про вас много разговоров ходит, царевич. Вы ведь сбежали от своего тирана отца, простите, я не хочу вас обидеть — вся шляхта одобрила поступок, достойный героя. И вот мы вас встретили на дороге со шпагой в руке — защитившим честь и жизнь нашей любимой пани от убийц, посланных вашим жестоким отцом!

Пан говорил громогласно, потрясая своей саблей. Шляхтичи кланялись Фролу почтительно, поглядывая с завистью на голубую ленту и серебряную звезду на мундире. Фрол оторопело слушал выспренную речь.

— Разбойники убили бы вас, храброго защитника, а потом мою невестку — чтобы не оставлять свидетелей этого чудовищного преступления. Потому они не офицеры, а подлые убийцы, посягнувшие на самое дорогое, что есть у нас — нашу драгоценную пани Анну!

Фрол благоразумно промолчал, слушаю эту яростную речь старого пана. С одной стороны он должен был возмутиться, но с другой, пребывая в образе царевича, надо промолчать. Все же лучшего случая вряд ли бы выпало — в болтливости поляков он убеждался не раз, и теперь не пройдет недели, как половина Польши будет знать, что по одной из дорог проезжал русский царевич, сбежавший от родителя.

— Все же следует достойно похоронить этих офицеров — они выполняли приказ. И вряд ли хотели убивать меня и благородную пани Анну…

— Как не хотели?! Матка Бозка! Кронпринц, да вам пулей в бок попали! Там кровь! И на лице! Ради Иезуса — вас нужно перевязать!

Прекрасная полячка с побледневшим лицом показывала пальчиком под ленту, и Фрол опустил взгляд. Негромко выругался, увидев прореху на самом краю мундира — и понял все — царевич нужен был не живым, а мертвым. А вот то, что пани приняла за кровь, оказалось грязью — он хорошо измазался в этой большой луже.

— Вы показали удивительную храбрость, кронпринц! Садитесь в карету, я вас перевяжу!

— Мне нужно ехать, пани Анна — погоня вскоре вернется с подкреплением, и может быть бой! Я не хочу навлекать на вас беду!

— Пустое, я под хорошей защитой сабель преданных мне шляхтичей, и вашей шпаги, кронпринц! А рану нужно обязательно перевязать! Что у вас с лицом — только глаза вижу! Его нужно обмыть!

— Благодарствую пани, это царапина. Езжайте спокойно, самое прелестное создание, что украшает эти края! Вы очаровательны…

Фрол вспомнил про куртуазность, и поклонился. И вот тут судьба сыграла с ним злую шутку — ботфорты заскользили по грязи, и он, потеряв равновесие, полетел на ободья колеса кареты лицом, успев заметить торчащую между ступицами шпагу — он сам ее поставил туда перед схваткой. И заорал от скверного предчувствия:

— У, бля!

Удар оказался сильным, а потом лицо пронзило острой болью, он почувствовал, как лезвие резануло от брови до скулы. Обидно стало до жути — ведь в Померании кончиком шпаги достал его шведский драгун, оставив отметину на щеке. А здесь получить никчемный порез от собственной оплошности — что может быть обиднее!

Все это проскочило в его мозгу за несколько биений сердца, и он упал лицом в лужу, покрывшись с ног до головы грязью, как свинья в загоне. И услышал заполошный крик полячки, в котором прорвался гнев:

— Панове, принц тяжко ранен — в карету его ко мне!

Несколько сильных рук вырвали Фрола из грязи как морковку из грядки, и тут же кто-то обернул его в плащ, укутал как младенца. А затем втолкнули в карету с той же скоростью, с какой вылетает ядро из пушки. И тут же пани начала властно распоряжаться:

— Марыся, лей вино на платок, нужно стереть грязь, давай, помогай мне, не видишь, принц кровью истекает — удар по лицу пришелся!

Мокрая ткань прошлась по лицу, и защипало так, что беглый драгун чуть ли не взвыл, настолько было больно, но мужественно сжал зубы, не издав стона. Зато смог разлепить левый глаз, увидев перед собой ослепительно белые тонкие ручки. И разглядел саму женщину — прикусив губу, она тщательно вытирала ему лицо, совершенно не обращая внимания, что пачкает себе ладони. Старая служанка в углу кареты только смачивала из фляги тряпочки, подавая их госпоже.

— Будет большой шрам, принц, но они к лицу доблестного воина, каким вы себя показали, отважно защищая слабую женщину. Теперь я буду ухаживать за вами, пока вы не окрепнете, и не оправитесь от ран!

— За мной гонятся, пани. И если сюда нагрянут русские драгуны, то я опасаюсь за вас, моя госпожа!

От этих его слов рука пани дрогнула, и она негромко произнесла:

— Вам не стоит опасаться, мой принц, вы в полной безопасности. Три десятка драгун, а их не будет больше, легко порубит моя шляхта, да и соседи помогут — тут вся округа за Лещинских. Да и те, кто стоит за саксонца, очень не любят московитов — так что царю Петру, вашему отцу, придется начать войну, но король Фридрих не допустит его войска через Пруссию.

— Но…

— Не говори больше, мой благородный рыцарь!

Тонкий пальчик лег ему на губы, от нежного голоса закололо в сердце. А полячка неожиданно крепко поцеловала его в губы, совершенно не обращая внимания, что сама испачкалась кровью.

— О твоем подвиге через несколько дней будет говорить вся округа, а через месяц Речь Посполитая. И дрогнут сердца шляхты! Учти — тогда тебя будет защищать все панство, храброго кронпринца, отказавшегося служить своему отцу, кровавому тирану!

Фрол оцепенел от неистового напора полячки. Но она стала дальше говорить такие вещи, от которых у него волосы встали бы дыбом, не будь они мокрые и грязные до омерзения.

— О, такого храброго короля ждет вся Польша, тебя поддержит Франция и Швеция, а также Англия, да и датчане с пруссаками не станут на сторону царя! Сам подумай — кто тебя здесь выдаст?!

Август?!

Саксонец только брюхатит своих любовниц, на большее он не способен! И это разве король, который проиграл все, что можно было?! Так что многие паны встанут на твою сторону, ведь я полюбила тебя с первого взгляда, как увидела!

— Авантюра, но рисковать стоило, — Алексей удобно расположился на санях — зимник уже был накатан. Хоть конец ноября, но по юлианскому календарю, а по григорианскому, по которому жили с 1918 года, так первая неделя декабря заканчивается.

Торопецкий купчишка Фома Никифоров отправил небольшой обоз из пяти саней в Старицкий Успенский монастырь — вот такая подвернулась для Алексея оказия. Вместе с ним ехал Никита Огнев, который был знаком с архимандритом Иоакимом, и был уверен, что тот держит сторону царевича Алексея, и списывается с главой Петербургского Адмиралтейства Кикиным. И тут в голове щелкнула память — в прочитанной когда-то книге описывалась чудовищная казнь Кикина на колесе, которой его подвергнул Петр Алексеевич. Столь же жестоко был казнен дядя царевича Абрам Лопухин, но самую жуткую смерть принял майор Глебов, который сожительствовал с монашкой. И дело в том, что той инокиней была мать царевича, отвергнутая царем его первая жена. Тогда под топор пошли множество церковников, уличенных розыском в «государевых преступлениях».

К сожалению, как Алексей не напрягал память, но вспомнить их имена так и не смог. Несомненно — заговор в пользу Алексея был, и очень серьезный, причем некоторые церковные иерархи играли в нем чуть ли не основные роли. Да оно и понятно — пост патриарха Петр Алексеевич упразднил, назначив местоблюстителя. Саму церковь всячески под себя подминал, превращая священников в чиновников, Синод потому учредил. Секуляризацию, правда, не стал проводить, понимая, что встретит ожесточенное сопротивление, но под свой контроль монастырские владения поставил, стараясь лишить православных иерархов финансовой независимости.