Не мой, не твоя (СИ) - Шолохова Елена - Страница 8

Ну и вскоре, где-то в начале августа, отец позвонил и признался, что перенес операцию на позвоночнике и уже три месяца как не ходит. Жаловался, что дела на заводе еще идут как-то по накатанной, но все последние тендеры они продули, что-то там тоже плохо. Завод и тендеры меня не волновали совершенно, а вот за отца я испугался.

Когда я сказал Лорсу, что уезжаю, он заплакал. Реально! Ну не навзрыд, но сидел хлюпал носом. Я аж растерялся. Что за чушь? Когда я, например, плакал? Да никогда. Ну вот только после похорон матери. И всё. Даже когда сильно плохо было. Даже когда жить не хотелось. А это… дичь какая-то.

Попросил Юльку, чтобы она присматривала за Лорсом. За пару дней мало-мальски ввел её в курс дел, оставил ключи от дома, подогрел деньгами, обещал созваниваться, помогать если что и вернуться как только, так сразу.

Поначалу она дергала меня по сто раз в день, в том числе среди ночи, забив на разницу во времени. Но постепенно, видать, въехала, и в последнее время звонила чисто поболтать. Спрашивала, когда приеду. Каждый раз я отвечал: скоро. Но уже пошел третий месяц как я застрял в Иркутске…

Отца я застал в его спальне.

— Что, ни дня без выступлений? Скоро и эта сбежит от тебя.

— Пусть! Три раза мне тыкала, в вену попасть не может. Я ей что, игольница? Дура! Скажи лучше, ты посмотрел документы по тому заводу? Ездил туда?

— Угу, да шняга какая-то.

На этот полудохлый завод цветных металлов прибалтывал отца его зам. Мол, можно купить очень выгодно, потому что хозяин там весь в долгах, вот и продает по дешевке. А потом объединить с отцовским заводом металлоконструкций и будет полный производственный цикл.

Отец попросил меня просмотреть документы, ну и цифры изучить, насколько там все плачевно. А там реально — плачевно всё.

Да и не хотел я ещё эту мороку на себя взваливать. Иначе отсюда вообще не выберусь. И так отец полностью все дела по своему заводу на меня повесил. Хотя там я, если честно, уже более-менее втянулся, разобрался что к чему. Он почти и не вмешивался, только интересовался, как и что. Но всё равно мне было скучно, и увязать во всё это ещё глубже я не хотел.

— Ну раз говоришь, что шняга, закрываем вопрос, — согласился отец.

И слава богу.

На другой день отцовский зам, ну теперь уже мой, снова наседал на меня.

— Тимур Сергеевич, зря вы так отметаете это предложение. Это сейчас завод убыточный, но надо смотреть на перспективу. Производство наладить и всё… Сейчас я наглядно покажу, как можно…

Он выхватил из папки какую-то бумагу, взглянул — нужная или нет, и принялся судорожно чертить с обратной стороны не то схемы, не то диаграммы.

— Этот вопрос уже закрыт. Займитесь делом, — резко оборвал его я, сдерживая растущее раздражение. Плешь он уже проел с этим заводом.

— Но… — начал было зам, но взглянул на меня и тут же осекся, кивнул и мигом убрался вон. Даже свои каракули забыл на столе.

Я взял его писанину, повертел в руке. Что он там хотел изобразить — было непонятно, ну а с обратной стороны оказалось просто какое-то производственное письмо. Причем не нам и не от нас. Я уже хотел смять листок и отправить в корзину, как случайно взгляд зацепился за имя исполнителя: Филатова М.В. А ниже номер телефона.

Сердце коротко дернулось. В груди противно потянуло. Несколько секунд я тупо смотрел на этот листок, потом отложил его. Да фигня какая-то! Мало ли Филатовых М.В. Почему сразу она? Да даже если она, какая мне разница? Вообще никакой. Всё уже давно в прошлом. Умерло и остыло. Я уж и не вспоминал её сто лет.

И тут же память подгадила: да вот недавно, в мае, когда праздновали мое двадцатипятилетие, я надрался как сволочь, а на другой день меня все спрашивали, кто такая Марина. Угу, ещё про Юльку вспомни. Как дико меня заводило, когда она сделала такую же прическу, как у неё. Как я тогда разворачивал её к себе спиной, чтоб лица не видеть, и с остервенением трахал. А потом она подстриглась, перекрасилась, и сразу как отрубило.

Всё равно. Это когда было-то! А сейчас даже знать ничего не хочу…

Но письмо я прочитал. Обычное уведомление об увольнении сотрудника, между прочим, из этого полудохлого завода.

Да и плевать! Я сунул письмо в лоток. Потом снова достал, позвал зама.

— Откуда это у вас?

Он пожал плечами.

— Случайно, видать, прихватил вместе с другими бумагами, когда туда ездил. А что-то не так? — сразу занервничал он.

— Да всё, идите, — отмахнулся я.

В кабинете стало душно. Я распустил галстук и ворот рубашки. Сердце за ребрами частило и металось как оса в банке. Дурость, конечно. Но… узнать бы, она это или не она?

Ой да на черта мне это узнавать?!

Я встал из-за стола, прошелся туда-обратно по кабинету. Налил в стакан воды, выпил. Потом снова уселся в кресло, набрал указанный в письме номер. Всего лишь узнаю, чтобы не маяться, и всё.

Выждал два гудка, а потом на том конце раздался голос, который я узнал в ту же секунду.

Она…

Спустя неделю

— А здесь, Тимур Сергеевич, у нас бухгалтерия, — начальник отдела кадров, мужик сильно за полтинник, распахнул передо мной очередную дверь.

Это я пожелал, чтобы он устроил мне здесь небольшую экскурсию, показал, кто где сидит, познакомил меня с работниками, а работников — со мной, своим новым хозяином.

Мы все-таки купили этот затрапезный заводишко. Вчера всё оформили. Отец, правда, не очень понял мой маневр, сначала упирался, потом просто бурчал: «Сомневаюсь, что это нам надо».

Да я всю минувшую неделю только и делал, что сомневался, отговаривал сам себя всячески, чуть не свихнулся. Но если уж решил теперь, то черта с два меня кто-то остановит.

Тетки в бухгалтерии подскочили со своих мест, залопотали что-то. Я кивнул им и сразу вышел, не дослушав.

Я ждал, когда уже дойдем до отдела кадров. Сердце бухало в груди как молот.

— А это, Тимур Сергеевич, — наконец-то произнес мой сегодняшний «экскурсовод», — наш отдел кадров. А это, девочки, Тимур Сергеевич.

На миг я задержал дыхание, затем шагнул в тесный кабинет.

Марину я увидел сразу. Там ещё кто-то был, но я смотрел только на неё и видел только её. А уж как она на меня смотрела. Будто привидение увидела.

Я приблизился к её столу, не сводя с неё взгляда и с удовольствием подмечая, как сильно она занервничала. Не сдержав ухмылки, произнес:

— Ну здравствуй. Вот мы и встретились.

Глядя на меня во все глаза, она сглотнула и севшим голосом ответила:

— Здравствуй… те.

Марина

Этот завод, куда отец Артема Казаринова помог мне устроиться, напоминал тонущий корабль. Работали только самые добросовестные, остальные — кто как убивали время с девяти до шести. Сбившись группками в курилке или в буфете, часы напролет обсуждали приближение конца. Нервозность и обреченность буквально витали в воздухе.

Я же в работу нырнула чуть ли не с одержимостью. Не люблю халтурить и Казаринова не хотелось подводить. Да и чем больше дел, тем меньше времени оставалось на раздумья, от которых хотелось лезть на стены. Закопавшись в бумаги, я даже на обед не ходила. А вечером с тяжелым сердцем возвращалась в съемную квартиру — домом назвать неуютные чужие стены язык не поворачивался. Ловила себя на том, что засиживалась допоздна, лишь бы как можно позже уйти.

Моя воля — вообще, наверное, ночевала бы на работе. Потому что самое страшное — оставаться одной в пустой тишине. В такие моменты горе наваливалось со всей силой, давило и терзало особенно жестоко.

Я даже Оленькины вещи никак не могла распаковывать до конца. Только открою сумку с её игрушками и платьицами, как тут же накрывает… В конце концов отложила, чтобы не рвать сердце ещё больше. Иначе, чувствовала, сойду с ума.

И без того я еле держалась, и всё чаще меня обуревало безудержное желание примчаться к свекру и душу из него вытрясти. Заставить его, мерзавца, сказать, где они прячут мою девочку, забрать её силой. Но юрист, чувствуя, видимо, что я на грани, в каждую нашу встречу, да и по телефону, неустанно повторял, что ни в коем случае нельзя горячиться.