Ди-джей 2 (СИ) - Васильев Иван Сергеевич - Страница 15

— Всё понял, товарищ Крутиков, не отвлекаться, говорить четко, по делу.

— …Как просили — всё узнал: кто будет участвовать, какие номера, очередность выступлений. Затем мы с Любовью Константиновной посидели, попили чаю. Договорились о том, что выступать последними, закрывать концерт, будете вы с «Березками».

— Да, конечно, прямо перед подведением итогов.

— Кстати, Ростислав Альбертович, вообразите себе такую трагикомедию — муж у Любы, гадкий — бездушный — никчёмный человечишка. Бросил её — одну — несчастную — в Москве — в пустой трехкомнатной квартире. УЖАС! Сам сбежал куда-то за Урал, на какую-то гидроэлектростанцию, подключать какие-то насосы. Дома нет — уже полгода и вернётся только в конце следующего месяца. А Любаша — она ведь женщина хрупкая, милая, воздушная — переполненная трагическим ужасом и одиночеством. А тут, я! — красавец — актёр — сердцеед — герой легкой лирико-иронической драмы… А у Любы такие огромные, дымящиеся синей дымкой глаза… — Улавливаете мою мысль?

— Кх-кх-мм… — закашляли в трубку, получив резкий ответ. — Ростислав Альбертович, простите, немного увлёкся, так сказать слишком вжился в роль… вошёл в образ.

— Да что вы, ни в коем случае, ничего лишнего, — говоривший стиснул зубы. Ощущение было такое, будто кто-то взял его за шиворот и возит физиономией по наждачной бумаге.

— И личного.

— Вы правы.

— Впредь, постараюсь учесть.

— Конечно, желаю. Сильно.

— Обязательно.

Ладони у актера стали влажными, начала мелко дрожать и дергаться левая нога. Чем крепче Вассерман прижимал её к стене телефонной будки, тем сильнее нога пульсировала и стучала коленкой по стеклу.

— Вы мне — как отец родной. Я для вас всё сделаю, всё выполню. Очень хочется вернуться в театр! Снова служить музе, выступать, радовать публику.

— Пить? — бросил.

— Гулять по бабам? — тоже.

— По вечерам?

— Дома — один. Читаю бессмертные творения Шекспира — учу роли. Соседи характеризуют — только с положительной стороны.

— Договорились, — шумно перевели дыхание. — Зайду, в понедельник.

— Один момент, Ростислав Альбертович, хотел уточнить… Как?! Почему?! Зачем?! Вы!!! Гений театральных постановок — согласились выступать в зрительном зале кинотеатра? Там же ни кулис, ни декораций, даже сцены, как таковой — НЕТ? Один голый, белый экран на огроменный полуторатысячный зал?

— А вы, не знали, что конкурс пройдет в кинотеатре? — воскликнули, прищурив глаз и переломив одну бровь.

— Так, вроде, во всех документах, подробно, написано.

— Ростислав Альбертович, почему молчите? Какое ужасное несчастье! Может быть, поговорить с Любочкой?

— Алло? Где вы, алло?

— Пи-пи-пи-пи…

«Какая скука, этот конкурс!» — почетная гостья мероприятия Грэсия Круз, племянница испанского посла, скучала в первом ряду с «кислой миной» на лице.

«Половину слов, которые поют исполнители якобы по-испански — я не понимаю. Репертуар выбран такой, что можно заснуть. Костюмы на исполнителях — просто «ужас — ужас». Непонятное оформление зала. Из декораций: Огромный белый экран, здоровенный чёрный рояль в углу, массивная трибуна из красного бархата и два небольших транспаранта растянутые под потолком. Начало концерта похоже то ли на митинг — то ли на агитационное собрание с хоровым пением антифашистских песен и выносом знамён. И только вторая часть ещё боле — менее. Но всё равно, какая же здесь скукота. Зачем я согласилась пойти сюда — надо было сказать, что болит голова или чувствую себя не совсем хорошо. И всё — можно было остаться дома.

На сцене бойкая девчушка исполняла народную испанскую песню «Clavelitos». Неизвестно зачем она переставила слова из середины в начало куплета и пропела его как припев два раза…

   Гвоздики, гвоздики

   Гвоздики от моего сердца

   Сегодня я принесу тебе гвоздики.

   Цветные же, как ясеня…

(Для уважаемых читателей представлен перевод фрагмента исполненного подряд два раза).

«Господи! Чтобы, я! Ещё раз! послушала своего родного дядю и пошла на подобное мероприятие, — девушка продолжала себя само бичевать. — Нет, нет и ещё раз… нет!

— Мне хватает такого творчества и дома, — она недовольно пожала плечами. — В следующий раз пусть сам идёт, сам сидит и смотрит эту скукотищу. А то, видите ли занят на работе в посольстве. А я отдуваюсь за него. Оно мне надо?

— Сеньора Круз, как вам мероприятие? — к девушке наклонился, улыбнувшись во все тридцать два зуба, советник посла.

— Честно, думала, будет повеселее, — с улыбкой на устах, высказала свое «фи» родственница высокопоставленного чиновника.

— Зал можно было оформить красочнее, — она кивнула в сторону транспарантов. — Пригласить нормальных артистов. Максимально уменьшить торжественную часть и разнообразить творческую программу. А так, складывается впечатление, что это не конкурс песни, а политический митинг. И ещё… не понятно, зачем нагнали столько зрителей?

— Вы удивитесь, дорогая сеньора Грэсия, но люди пришли сами. Более того — в последний день не возможно было достать билеты — такой неожиданный ажиотаж.

— Неужели «ЭТО» может кому-то нравиться? — Лицо у молодой испанки сделалось кислым, потом недовольным и наконец даже чуть — чуть брезгливым. — Если бы не просьба дяди, никогда не пошла на такое скучное мероприятие.

….

— Концертную программу вечера завершает совместное выступление театра-студии «Новое время» и творческой группы «Берёзки», — голос ведущей объявил последних участников.

«Ура, скоро конец, этому безумию!» — Грэсия Круз выдохнула полной грудью.

Софиты начали блекнуть, потухли, погрузили зрительный зал в кромешную тьму.

Оживший луч кинопроектора проснулся, застрекотал и создал на экране рощу берёз. С краю березового подлеска ветер заколыхал золотистые колосья хлеба. Утреннее солнце разбудило бездонно синее небо и розово-малиновые облака, плывущие вдоль горизонта.

Проснулись и запели птицы на деревьях. Отчетлива стала слышна кукушка.

По сцене, на фоне лесной поляны изображенной на экране, прошли две девчушки в сарафанах. За ними пробежала ещё одна.

Камера начала подниматься над рощей всё выше и выше — пока земля не превратилась в огромный лиловый шар. Она полетела в сторону юго-запада Европы. Снизилась над Пиренейским полуостровом. Нырнула в улочки старинного испанского городка. Очутилась на городской площади рядом с журчащим фонтаном.

Где-то вдали проснулась музыка.

В зале зазвучали робкие хлопки зрителей.

С краю сцены послышались удары палочек о барабаны.

Музыка стала громче. Максимально насытила колонки звуком.

Хлопки усилились и слились воедино с ударной установкой.

На сцену в ярких театральных костюмах парами появились танцоры.

Перебирая струны, из круга завертевшегося хоровода, выделился исполнитель, с длинными, закрывающими лицо смоляными волосами. Парень склонил голову, чутко повёл гитарой, а затем в зал полились мелодичные аккорды. (Очень похожие на те, что будут исполнены в будущем Антонио Бандерасом в фильме «Отчаянный»)…

   Сой ун омбре муй онрадо

   Ке ме густа ло мехор

   А мухерес но ме фальтан

   Ни эль динеро ни эль амор…

Жгучий «кабальеро» всё больше и больше ускорял темп: Он ритмично задвигался, стал страстно размахивать грифом инструмента, заметался по сцене как пойманный зверь.

Аплодисменты становилась многочисленнее.

Декорации казалось ожили, налились живительной силой и красками.

Люди на задних рядах начали подниматься с кресел, чтобы лучше видеть происходящее.