Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" - Страница 69

Чомолангма поднял широколобую голову и тревожно принюхался к ветру. Я похлопал быка по загривку, стараясь успокоить, но мне и самому было не по себе. В один миг ворота Мизинца распахнулись и захлопнулись за нами; город и озеро, толпа и утопленники — все скрылось из виду. Стоило дверям старой гомпы открыться перед нами, как дожидавшиеся внутри шены воскликнули:

— Мудрость и милосердие!

И воздели лапы к потолку.

На крыше гомпы уже ждала корзина; веревка мутаг тянулась от ее крышки высоко вверх — и исчезала в потемневших облаках. Этот способ перемещения между небом и землей вдруг показался мне таким глупым и ненадежным, что стало боязно не на шутку. Да еще и ветер с утра усилился и теперь раскачивал нас из стороны в сторону, грозясь то ли перевернуть корзину, то ли разбить о скалу! Но обошлось; мы прибыли в Коготь целыми и невредимыми. Чьи-то лапы — наверное, Сиа? — сняли меня, окоченевшего от холода и страха, с горба быка. Эрлик, покинув хоуда, кивнул Чеу Окару; почжут поклонился в ответ, и корзина уползла вниз вместе с шенпо и Чомолангмой. Боги тут же сняли маски, и я снова увидел их лица, уже привычные, даже почти приятные, — красный рот Камалы, вздернутый нос Падмы, лягушачью улыбку Утпалы… На подгибающихся лапах я дошел до стены и тоже стянул пахнущую лаком образину; дышать сразу стало легче.

— Эй, ты в порядке? — спросила Падма, крепко ударяя меня по спине. Я невнятно промычал что-то и поплелся следом за богами внутрь дворца, к светящемуся кумбуму, пока сверху зудел голос лекаря:

— Не забудь помыть лапы перед едой! Мало ли какой гадости внизу нахватался… и вообще, тебе бы всему помыться…

Оставалось только понуро кивать. Мало-помалу все расселись за столом — вороноголовые с одного краю, Нехбет, Сиа и я — с другого, а Палден Лхамо и Железный господин посредине — и приступили к еде и разговорам. Но мне из-за усталости кусок не лез в горло; откинувшись на спинку стула, я закрыл глаза. Под веками мельтешили белые мушки, и скоро мне уже казалось, что я плыву на плоту в снежном тумане, а голоса вокруг — это плеск волн… Но шум, убаюкивающий поначалу, становился все громче! Пришлось вынырнуть из дремы и прислушаться.

— Я надеюсь, ты понимаешь, к чему это приведет, — рычала Нехбет, в раздражении сжимая кулаки. На ее щеках выступили яркие красные пятна; нефритовые серьги тряслись и звенели. — Столицу заполонят нищие, озлобленные толпы, которым нужны хлеб, ночлег, лекарства… Да, в Бьяру есть запасы — но на сколько их хватит, если сюда явится вся Олмо Лунгринг? И это только полбеды! Думаю, местным князьям не по вкусу придется, что их подданные разбегаются, как тараканы. Что, если они возьмутся за оружие? Готовы твои шены убивать собственный народ?

— Нехбет, поверь — я понимаю твою тревогу… — начал было Железный господин, но богиня перебила его:

— Понимаешь? Правда?.. Здесь, наверху, легко забыть о том, как дорого обходятся наши ошибки!

— Да, легко. Поэтому я каждый год спускаюсь вниз, на казнь линга — чтобы помнить, что мы не в сенет[9] играем… Послушай! Я знаю, что это решение принесет вепвавет много страданий — но оно избавит их от еще бо́льших. Ты сама знаешь, что это так. И дольше медлить нельзя, иначе Стену не успеют закончить в срок.

— В какой еще срок?

— До моей смерти.

За столом воцарилась тишина. Боги смущенно повесили головы, не смея поднять глаз на Железного господина; только Пундарика, ко всему равнодушный, непонимающе улыбался. Я же, наоборот, уставился прямо на Эрлика. Хоть лха и выглядел лучше, чем утром, — спина распрямилась, с лица сошли темные пятна, оставленные жаром и бессонницей, — ясно было, что он нездоров. Ладонь, лежавшая на рогатой маске, иссохла до прозрачности; пальцы мелко дрожали; на шее вздулись жилы. Но Нехбет только ударила по столу так, что ножи и пиалы подпрыгнули на два пальца в воздух, и процедила сквозь зубы:

— Даже если ты умрешь, то что?.. Мир жил до тебя — будет жить и после! Или ты забыл о том, что ты не бог и это все — не взаправду?

— Нехбет, Нехбет, зачем ты волнуешься? Зачем говоришь о таких грустных вещах? — вдруг послышался громкий голос Шаи; он вынырнул будто из-под земли и стал подле Железного господина, нахально облокотившись о спинку его стула. — Уно никогда не умрет. А еще сегодня праздник! Значит, мы должны радоваться, пить, есть…

Он поднял со стола пустую тарелку и повертел перед собой, будто в задумчивости.

— Но, увы, что я вижу! Наша пища недостаточно хороша для тебя? Подожди, у меня есть кое-что… — с этими словами Шаи извлек из-за пазухи бутыль из навощенной тыквы, откупорил ее и опрокинул прямо над столом. Из узкого горлышка полилась густая багровая жидкость — кровь яка или барана. — Это, конечно, не самое изысканное кушанье, но пока сойдет.

— Шаи…

Молодой лха отшатнулся, точно его ошпарили кипятком, и прижал ладонь к губам.

— Не говори со мной! У тебя на все есть ответы, но я не хочу их слышать. Вместо этого хочу спросить вас: тебя, Утпала, и тебя, Камала, и тебя, Падма! Каково вам участвовать во всем этом? Вы знаете, что происходит там, внизу. Знаете, что приносят в жертву вепвавет: самих себя! Каково забирать чужие жизни, чтобы… это продолжало существовать?

Трое вороноголовых переглянулись. Утпала встал — великан мог бы с легкостью вышвырнуть Шаи прочь, но тот опередил его:

— Оставь, я уйду и сам. А вы оставайтесь за одним столом с тем, для кого сами скоро станет обедом!

Боги, пожав плечами, вернулись к еде; а я соскочил со стула и побежал следом за Шаи.

[1] «М» в египетской скорописи и слог «ня» в тибетском алфавите действительно похожи на вид (напоминают кириллическую «з» прописью).

[2] Животные, считавшиеся «соперниками». Их сочетание — рыба с мехом — одно из «победоносных созданий гармонии».

[3] Нехат (др. — ег.) — сикомора.

[4] Якорцы — растение с колючими плодами.

[5] От «Кемет» (др. — ег.) — земля.

[6] От чтения иероглифа «наконечник стрелы» (sn).

[7] Хопеш — вид др. — ег. оружия с изогнутым клинком (отсюда название, буквально переводящееся как «нога животного»).

[8] Патала (Нагалока) — в индуистской космогонии нижний мир, населенный змеями — нагами.

[9] Древнеегипетская настольная игра.

Первым делом я стал искать Шаи в его спальне в северной оконечности дворца. Внутри было тепло, почти душно, и пахло чем-то кислым. Лампы на потолке не горели, но темнота не была полной: через стеклянные стены просачивалось мерцание кристаллов, пышно разросшихся в полостях внутри Мизинца. Чуть привыкнув к скудному свету, я заметил скрючившуюся в углу тень и позвал молодого лха по имени — тот не ответил, но все же и не прогнал меня. Посчитав это хорошим знаком, я вытянул лапы, как слепой, и двинулся вперед. Но, когда мои пальцы коснулись предплечья Шаи, его тело вдруг опало, превратившись в черную кучу на полу! Мое сердце от ужаса едва не выскочило изо рта; взвизгнув, я запрыгнул на неубранную кровать лха и забился под одеяло.

Не меньше минуты понадобилось, чтобы я перестал трястись и высунул нос наружу — только для того, чтобы понять, что всего-то уронил ворох брошенной на стул одежды! Оставалось только шлепнуть ладонью по лбу, спуститься — и продолжать поиски… Но вместо этого я остался сидеть на кровать и даже поджал лапы повыше, совсем как обезьяна, загнанная на дерево пестрыми тиграми. Правда, меня окружали не звери, а ползучая мгла спальни; и чем дольше я вглядывался в нее, тем явственнее мне чудились бесчисленные языки и зубы, готовые укусить и растерзать, стоит лишь ступить на пол. Шерсть на загривке поднялась дыбом; как же мне спастись с этого острова? Перепрыгнуть на стул, а потом на стол… но от него до двери все равно не добраться!

Говорят, колдуны заклинают своих врагов, называя их тайные имена; может, и у меня выйдет? Конечно, к темноте надо обращаться на ее собственном языке — Шаи ведь учил меня… Я покусал язык для придания ему гибкости и, изо всех сил стараясь не коверкать звуки, выдохнул-прокашлял: