Таракашка (СИ) - "Липа-малина" - Страница 20

В палату неожиданно постучали. Неуверенно, но чересчур громко, так точно не барабанят врачи. Константин Петрович приободрительно похлопал Варю по руке, встал и открыл дверь. Он ожидал увидеть на пороге взрослого человека, но ему пришлось наклонить голову вниз.

— А вы чего тут? Уходили же.

— Мы это… — Варя едва удержалась, чтобы не вырвать медицинскую иглу из вены, подорваться и подбежать к двери, — Зимок нарвали.

Шиляев старший отошёл, освобождая дверной проём, и теперь в белую больничную комнату вошли два чёрных пятна — Ромка, который по обычаю держал куртку-мешок с яблоками, и Бяша. У Пятифана под глазом красовался небольшой синеватый фингал, а у бурятёнка хуже — разбитая, но уже поджившая губа, и смачный синяк на половину щеки. Варя попыталась вспомнить, что такого случилось в тот злосчастный день, но не могла представить ничего, что могло бы оставить на мальчишках подобные увечия.

— Просто передайте, как очнётся. Мы не будем заходить… — не успел Ромка закончить, как Софья отодвинулась от койки.

Вид медной макушки заставил мальчишек врасти в деревянные половицы больничной палаты. Всё это время девочку прятали за ширмой, а теперь — вот она, живая, радостно глядевшая на них, как раньше. Бяша просиял беззубой улыбкой и вмиг преодолел расстояние от порога до кровати девочки:

— Таракаска, ты проснулась, на!

— Кто? — Константин Петрович округлил глаза и посмотрел на жену, встретившись с совершенно аналогичным удивлённым выражением лица.

— Привет, — Варя не переставала улыбаться, дети просто смотрели друг на друга и тянули уголки губ всё шире. Только Ромка не решался войти, он стоял на пороге, потирал шею и смущённо рассматривал соседнюю пустующую койку.

Ему было сложно даже взглянуть на рыженькую, страшно увидеть стерильную повязку на её левом веке. Под грудью сразу щемило, будто десяток прищепок зажимали органы и сдавливали сердце, а по тыльной стороне ладоней проходилось неприятное онемение.

Старшие Шиляевы безмолвно решили оставить детей пообщаться наедине. Константин Петрович помог Варе сесть на койке, подняв подушку и подставив её под спину дочке. Сказать честно, рыженькая вовсе позабыла о боли, что терзала голову, сразу, как только увидела знакомые милые в своей грубости лица.

Как только дверь за взрослыми закрылась, Бяшу по-настоящему прорвало. Никогда ещё Варя не видела, как мальчик настолько сильно преисполнялся радостью. Улыбка не покидала его лица, он выхватил у Ромки куртку с зимками и судорожно искал место, куда можно высыпать яблоки. Наконец, управившись с фруктами и прикроватной тумбочкой, бурятёнок встал рядом с койкой Шиляевой, не решаясь сесть. Рома стоял поодаль. Наблюдал за тем, как носится Бяша и ещё ни разу не посмотрел на девочку прямо. Лишь косился на её руку с иглой капельницы внутри.

Варя подвинулась и похлопала ладонью по койке, приглашая мальчиков сесть. Бяша умостился у неё в ногах, а Ромка же занял соседнюю кушетку. Несмотря на непомерное счастье бурятенка, все трое внезапно умолкли. Бяшка начал перебирать складки Вариного одеяла, девочка смотрела на свои руки и ничего не могла сказать — слов было так много и одновременно ни одно из них не могло описать всё, что она чувствовала. Вновь сидя рядом с ребятами после пережитого кошмара, казалось, будто происходящее нереально. Вот-вот проснётся и всё станет таким, как прежде: прокуренная кухня, гитара, весёлые ночёвки и домик на дереве. Всего несколько дней они продержались вместе и это короткое время чувствовалось, как целые зимние каникулы.

Рома расстегнул олимпийку, стянул шапку с головы и наконец поднял глаза на Варю. От чугунной тяжести его взгляда становилось горько во рту. Несколько секунд он просто смотрел на девочку, словно бы убеждаясь, что всё происходит в действительности, и затем сдавленным голосом произнёс:

— Прости… — Пятифан взъерошил вечно прилизанную чёлку пальцами обеих рук, — Прости меня. Мне пиздец как жаль, Таракашка.

Улыбка с лица Бяши исчезла, он нахмурился и стал ощупывать ткань простыни намного нервознее, чем до слов Ромки. На удивление Пятифана, Варя улыбнулась очень светло и ласково:

— Брось. Ты правильно поступил, потому что я осталась жива, — девочка была бы рада положить ему ладонь на плечо, но никак бы не смогла дотянуться. Рома посмотрел на Таракашку исподлобья.

— Я не смог сказать твоему отцу, что это… — он коснулся шероховатыми пальцами собственного левого века, — …моих рук дело.

— Напиздел, на! — исправил хулигана бурятёнок и тогда Пятифан осадил друга злобным оскалом. Бяша раздражённо скинул капюшон с головы и шмыгнул носом.

— Умолчал, — выдавил Ромка, виновато отводя глаза от Вари.

Девочка облегченно выдохнула. Всё же Пятифану ничего не грозит, она взяла всю ответственность на себя и, к огромнейшему везению парня, попала прямо в точку.

Рыженькая переводила встревоженный взгляд с одного хулигана на второго. Что-то было не так. Между ними двумя висела какая-то немая недоговорённость. Варя будто игнорировала разговор о потере глаза специально, Шиляевой в последнюю очередь хотелось обсуждать свою инвалидность. Это нагнетало, а рыженькая боялась даже на секунду задуматься о моментах в дальнейшей жизни, что ей предстоит пройти.

— Что с вашими лицами? — девочка указала на разбитую губу Бяшки и тот поспешил отвернуться. Уставился куда-то в стенку, словно нашёл в плинтусе занимательный музейный экспонат. Ромка тоже мотнул головой, нервно хрустнув костяшками пальцев, и Варя удивлённо пискнула, — Вы что… Подрались?

Хулиганы молчали. Не глядя друг от друга, они делали вид, что не услышали вопроса, который звонко отскочил от стен полупустой больничной палаты. Подрались. Иначе и не подумать. Неудивительно, что Бяше досталось куда больше — Пятифан превосходил его по массе и силе. Бурятёнок давал себе отчёт в этом, когда замахнулся на друга сразу после того, как Ромка сжевал и проглотил слова: «Это сделал я» перед Варькиным отцом. Уличный кодекс чести, который гласил: «Не будь ссыклом — признайся в говне», был нарушен по всем статьям.

Про драку они так и не рассказали. Зато потом беседа пошла на лад. Мальчишки во всех подробностях перечислили события вторника. Они потеряли Варю в лесу, как только одновременно отвлеклись на хруст ветвей позади. Когда повернулись обратно к тропе — красное пятно вязанного шарфика уже исчезло. Девочка была не уверена, одинаковый ли звук они слышали перед тем, как потерять друг друга в сумраке таёжного леса.

Искали Таракашку недолго. На тропу выплыл раскрасневшийся довольный Бабурин. Разговор был коротким. Бяшка, сопровождая рассказ жестикуляцией, в красках описал, как Ромка зажал жирную складку прыщавой щеки Семёна меж костяшками среднего и указательного пальцев, с силой оттянув сальную кожу. Этой боли хватило, чтобы жирдяй взвизгнул и шустро выдал всё, что произошло, позабыв о прошлом предупреждении от грозы посёлка.

Как оказалось, гараж действительно отпустил Варю. И, по словам бурятёнка, чёрная жестяная коробка шаталась и трещала так, будто Рома прострелил самое сердце тьмы внутри ужасающего Нечто. А затем блеснула молния, ослепив мальчишек, и тогда гараж просто испарился, будто его никогда и не было на том месте. Ни вмятин на размытой дождём слякоти, ни ледяных вьющихся теней. Только Варя, которую Бяша вовремя подхватил почти у самой земли. Ромка поделился странным наблюдением — он прислушивался к звукам, когда подбегал к рыженькой. Перед тем, как исчезнуть, гараж скрипел и выл, но шум капель, что разбивались о железную крышу, совершенно отсутствовал. Словно само Нечто было плодом воображения, чем-то призрачным. Варя задумалась и вспомнила, как ее пальцы проходили сквозь путы теней, не чувствуя твёрдости, и невольно сощурилась. Может, они втроём просто сошли с ума? В такой глуши от скуки и лени лишились здравого рассудка и придумали себе до жути странную забаву.

— Затем мы тебя из оврага вытащили. Шарфик только снять забыли, не до него было, — во время рассказа у Ромы тряслись руки, он жадно облизывал губы и видно было, как сильно ему не хватает сигареты.