Хочу стать чудовищем (СИ) - "Все будет уруру" - Страница 11

Она не спорила, только плакала и прижималась к груди отца, содрогаясь всем своим искалеченным телом. Кровь уже не текла, и разрезы стянулись — регенерация от ядра Источника отца помогала. Отец протёр Неирн и убрал в ножны.

Дядюшка оторвался от моего лба и затряс меня.

— Эй, чудовище, в полтора толчка деланное! «Воплощение любви» сраное!

Меня вырвало прямо на дядюшку.

— Фу-у!

Дядюшка оттолкнул, и меня вывернуло на стол. И снова. И ещё. Я плакал, меня рвало, а дядюшка ругался страшно и поливал настойкой сверху.

— Чтоб не воняло от тебя!

Я прикрыл голову руками.

— Дядя… — жалобно позвал я. — Мне тоже маму…

— Не смей называть её мамой, гадёныш! И я тебе не дядя! — Гай двинул по затылку, и я впечатался носом в грязный стол. — Я тебя прибью, выродок!

Нос хрустнул. Под ним стало горячо.

— Ты совсем с ума сошёл?! — прошипела тётя. — То-то и думаю, тихо так стало, заглушек тут налепил! Ну-ка проспись!

Она вытолкала дядюшку с кухни.

— Вставай, Эйр. Пошли отмываться.

Я приподнял голову и тётушка, ахнув, зашарила в ящике.

— Вот, — она прислонила кусок льда к носу. — О Арна, он совсем уже!

От тётушки веяло отчаянием, болью и усталостью. Я сидел тихо на всякий случай. Тётушка, конечно, бить вряд ли будет, но лучше не шуметь — мало ли что взбредёт в голову дяде. Точнее, Гаю. Да, Гаю и Ми. Я не могу… Перед глазами расплылось, и я вдохнул поглубже — мужчины не плачут.

— Вроде перестала, — она осторожно проверила распухший нос. — Перелома нет, слава Арне. Пойдём умоемся, держи пока лёд.

Спустя совсем немного я был уже умыт, одет в чистое, а о произошедшем напоминал только припухший нос. Ми помазала его ароматной заживляющей мазью и вздохнула.

— Прости, Эйр. Совсем с ума сошёл после праздника. Как начал пить, так не просыхает, не знаю уже, что делать. С папашей поговорю, наверное.

«Папашей… Деда признаёт меня. Но могу ли я называть его дедой? Я ведь от чудовища. Нелари не хотела, Нелари плакала…». Стало вдруг очень больно и пусто. Я так хотел обнять маму, но вряд ли она хотела видеть меня.

«Захотела бы — пришла», — говорила Арха.

Но мама не приходила.

Ми убирала со стола, и я стал помогать. Может, она и не мама, но меня спасла. Меньше дяди, но легко его прогнала. Я даже доставал ей до плеча, неужели не мог сам справиться? Наверняка я сильнее Ми. Хотя вряд ли справился бы с дядей, он выглядел страшным. Просто на меня злился, а на Ми нет, потому она и смогла прогнать. Меня часто не любят просто так. И Гай, и старик, и даже мама не хотела, чтобы я был. Горько. И во рту, и на сердце.

Я собрал кружки, вылил настойку, стал намывать графин. Мне, как и Ми, хотелось стереть произошедшее отовсюду, откуда это было возможно. Вот только как я мог стереть самого себя? Ми тоже была где-то в своих мыслях — чувствовал её усталость и тоску, и эти чувства смешивались с моими и умножались. Она закинула портрет и нож на высокий шкаф, прополоскала тряпку и упёрла руки в боки.

— Так, пойдём-ка в лавку. Не трогай только ничего.

«А то я добавлю», — мрачно пошутил про себя я, хотя и понимал, что Ми вряд ли имела в виду это. Но мало ли что она имела в виду? Гай тоже вряд ли хотел прибить, а потом что-то взбрело в голову.

Я сидел рядом с прилавком и посмотрел на мирно вышивающую сестру. «Неудивительно, что мама не приходит ко мне. Вряд ли она хочет вспоминать, как меня создавали. Имею ли я право жить?».

Настроение было ужасным. Нос ныл. Отёк спал не до конца, и дышать приходилось через рот. «Стоит ли дышать? Все ненавидят меня, кроме Нира, Си и Архи. И Ни, но она неразумная. И отца, но он лучше бы не приходил. И Кона, но и он приносит одни проблемы. И Юру с Ми». Я задумался. Получилось, что есть довольно много тех, кому я дорог. Но есть ли в этом смысл, если моя мама не хочет видеть меня?

========== Часть 21. Мама меня не любит ==========

Ми уже закрыла лавку, и теперь мы сидели втроем в комнате Юру. Комната была и впрямь полна родни Юси — овечки, кролики, котята, куклы, кого только не было. А стол был завален тетрадками, книжками, записками, украшениями… Я попытался представить, что бы сказала Арха, увидев такой бардак, но не смог. Если уж она за складочки на платье ругалась и выбившиеся прядки, то эту комнату ей лучше никогда не видеть.

Юру беспрестанно тараторила, рассказывала то одно, то другое, подскакивала, махала руками, потом жаловалась на ноющие ноги, просила меня растереть их, потом снова подскакивала… Маленький волчок с косичками. Я любил смотреть за Юру — она была живой, настоящей, и сейчас её движение помогало как никогда, отвлекало. Она не похожа на Си ни капли, но в ней свое природное очарование. Ничуть не хуже, чем у воспитанной на сказках Архи родной сестры. Наверное, девочки красивые сами по себе, без всяких сказок. Юру хотелось обнять, потискать, как её милые игрушки, вдохнуть запах сладостей от её кос. Но я помнил, как рьяно она охраняла свои волосы, и не решался. Да и прекрасных дев неприлично трогать, учила Арха. Хоть Юру и не такая, и сестра, но всё-таки неловко. Вот если сама попросит что-то растереть, тогда можно.

Я посмотрел на Си. Она уже мирно посапывала, укутавшись в плед — ещё бы, привыкла к ранним подъёмам. Храпел и дядюшка Гай, так, что было слышно сквозь дверь и стены. Хотелось домой, спрятаться под одеяло и не вылезать. Но старик никак не шёл. За окном плотно посыпал снег, и я залюбовался. Красиво. Правда, дальше фонаря на воротах не было видно ничего. В груди уже неприятно давило — пора делать упражнения. Но сосудов с собой не было.

— Эй, ты слушаешь?

— Прости, отвлёкся.

— Ты сегодня весь вечер задумчивый. Что случилось?

Юру села рядом и обняла. Как объяснить ей, что у неё есть мама и папа, которые её любят, а у меня только безумец, который приходит изредка и делает больно? Ну ещё есть, конечно, старик, который вечно терпит, и Арха, которая морали читает, учит скучным прописям и неприятным упражнениям. Как объяснить, что сегодня ты узнал, что не нужен маме, что не имеешь права так её называть? А ещё тебя обещали прибить, и ты остался цел только потому, что Ми заподозрила неладное и прибежала? Я не знал и только помотал головой.

— С родителями поругался? — спросила она. — Ничего, бывает. Я тоже иногда ссорюсь. Сказала — не хочу на праздник в храм, хочу гулять, а отец как на врага народа посмотрел, и мама сказала, чтобы не выдумывала. Так обидно было, Эйр — все гуляли на улице, а мы молились в храме, представляешь! Одни!

— На празднике переселения? — спросил я.

— Да-да!

— М, — я обнял подушку.

Видения из ножа всплыли в голове. Мне бы тоже стоило помолиться в праздник разрушения старого мира и переселения в новый. Счастье и трагедия. Да, помолиться. Попросить прощения у Нелари. Может, она бы смягчилась и пришла? Стала бы моей мамой. Или лучше не напоминать о себе?

Взгляд затуманился.

— Эй, ты что, плачешь, что ли? — Юру всплеснула руками.

От неё веяло самой жизнью. Мимолетные эмоции менялись быстро, и я даже не успевал проникнуться ими. Мне бы так. Но я не мог отпустить то, что изменить было нельзя.

— Просто в глаз попало что-то. И спать хочу уже, — вздохнул я и потёр глаза.

— Так ложись, — предложила Юру.

— Не, дождусь уже. Старик скоро придёт, Нир ведь тоже уже хочет спать.

— О, а они в общину Эрва ходили? Расскажи!

— Сначала по работе, потом за какими-то снежными ягодами вроде бы. Нир поэтому и пошёл.

— Снеженика?

— Ой, не помню.

— Это безумно дорого! Проще сразу кристаллы начать есть.

Пожал плечами. У фонаря показалась тень, в дверь постучали. Я позвал:

— Си, пойдём. Старик пришёл.

— Папуля? — сонным эхом отозвалась Си. — Хочу спать, неси меня.

Я поднял сестру, но колени подогнулись от слабости.

— Не могу пока, Си. Иди сама.

— Пусть папуля понесёт, — попросила она.

И я через силу встал и понес.

Лестница далась нелегко, и я, поставив сестру у выхода, был очень рад и горд.