Луна жестко стелет - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 8
- Предыдущая
- 8/96
- Следующая
– Но я это запомню. Я тебе очень благодарна, но я к подачкам не привыкла. Я вольняшка-одиночка.
– Поздравляю. И не сомневался.
– А ты тоже не злись. Ты мужик что надо, я таких уважаю. Хорошо, что ты за нас.
– Вовсе я не за вас.
– То есть как это?
– Остынь. Я не за Вертухая. Но не скажу, чтобы Мизинчик, упокой готт его благородную душу, постоянно мне снился. Нежизненная у вас программа.
– Но, Манни, ты не понял. Если мы все…
– Вай, не надо. Хватит политики. Я устал и есть хочу. Ты когда в последний раз ела?
– О господи! – она вдруг сделалась маленькая, молоденькая, усталая. – Не помню. По-моему, в вертокате. Шлемный рацион.
– Что бы ты сказала насчет филе по-канзасски, с кровью, с жареной картошечкой, плюс соус Тихо, зелень и кофеёк? А перед этим глоточек?
– Божественно!
– И я про то же. Но в этот час в этой дыре нам крупно повезет, если сыщутся хлорелльные щи и сосисочный фарш. Что будешь пить?
– Всё равно. Хоть спиртягу.
– Окей.
Подошел к автоподатчику, нажал кнопку.
– Меню, пожалуйста.
Он сработал, и я выбрал пару отбивных с гарниром, две порции яблочного пирога со взбитыми сливками, полбанки и ледок. Пометил.
– Как, думаешь, ванну принять успею?
– Валяй. Ароматней будешь.
– Всё тело чешется. Двенадцать часов в гермоскафе – и ты провонял бы. Вертокат жуткий попался. Я скоренько.
– Секундочку, Вай. А эта штука не смоется? Она тебе еще понадобится при отъезде, как ни кинь, куда ни сунься.
– Само собой. Но ты купил втрое, чем я пользуюсь. Извини, Манни. Когда я езжу по этим делам, обычно беру с собой запас. Разное бывает. Как нынче вечером, хотя нынче уж вовсе не в дугу. Но тут времени не было, капсулу пропустила и чуть не пропустила вертокат.
– Раз так, объявляется генеральный мокрый драй.
– Йессэр, капитан. Спинку мне тереть без надобности, но дверь я не закрою, поболтать охота. Просто ради компании, не сочти за приглашение.
– Делай, как знаешь. Я с женщиной не в первый раз.
– А она дрожит, бедняжка.
Вай улыбнулась, снова ткнула меня кулачком под ребро, сурово ткнула, вошла и приступила.
– Манни, может, ты вперед меня? Для этой смази мне и после тебя сойдет, а тебе меньше вонять будет.
– Дорогуша, вода без ограничений. Лей, не жалей.
– Какой кайф! Дома я одной водой пользуюсь три дня подряд, – она засвистела от тихого счастья. – Манни, ты такой богатый?
– Не богатый, но не плачу.
Звякнул податчик. Я отозвался, заделал два мартини, водку со льдом, ей подал ейный, сглотнул свой и сел, где не видно. Да и зрелища не предвиделось: она была по шею в мыльной пене, пьяная от счастья.
– Чтоб жизнь была полная чаша! – произнес я.
– И тебе того же, Манни. Твоя медицина мне в самую точку.
Помолчала и спросила:
– Манни, ты женатик, йа?
– Да. А что, видно?
– Без очков. С женщиной вежлив, без напряга, не заискиваешь. Значит, женатик, причем давно. Дети есть?
– Семнадцать на четверых.
– Кодла?
– Цепочка. Приняли в четырнадцать, я пятый из девяти. Так что номинально семнадцать детей. Большая семья.
– Должно быть, чудно. У нас в Гонконге цепочек мало, мне редко случалось видеть. Всё кодлы, кучки, полиандрии хватает, а цепочки никак не прививаются.
– Не «должно быть», а просто «чудно». Цепочке почти сто лет. Восходит к Джонсон-сити и первым этапникам. Двадцать одна связь, нынче девять актуальных, разводов не было. Когда наши потомки и всякая родня съезжаются на именины или на свадьбу – это же сумасшедший дом! Детей, конечно, больше, чем семнадцать, но тех, кто женился, мы уже за детей не считаем, а то бы я имел детишек, что мне в дедушки годятся. Живем славно, никакого принуждения. Возьмем, например, меня. Никто не гавкает и не названивает, если меня неделю нету. Появляюсь – мне рады. В цепочках разводы – редкость. Прикажешь желать добра от добра?
– Не прикажу. Меняетесь? И как часто?
– Не оговорено. Как придется. В прошлом году был обмен вплоть до самых старших. Мы женились на девчонке, когда потребовался мальчик. Но не просто так потребовался.
– То есть как именно?
– Моя самая младшая жена – внучка самых старших мужа и жены. По крайней мере, «Мамина», – старшую мужья зовут «Мамой», иногда «Ми-ми», – и, возможно, дедова, но другим женам не родня. Так что не было препятствий жениться, не было даже кровного родства, обычного в других марьяжах. Ни-ни, нихьт, чистый ноль. Людмила росла у нас в семье, потому что матушка завела ее до нас, а потом переехала вместе с ней к нам из Новолена. Подросла, время замуж выдавать, а она и слышать не хочет насчет уйти из семьи. Плакала, просила, не знаю как, сделать для нее исключение. Ну, мы и сделали. Дед в этом смысле уже не считается, он женщинами интересуется не прикладным манером, а чисто галантно. По старшинству провел с ней свадебную ночь, но для ради формы. Дело сделал второй муж, Грег, а мы с Гансом что, не люди? Вот и поменялись. Людочка – прелесть, сейчас ей пятнадцать, в первый раз беременна.
– От тебя?
– По-моему, от Грега. А может, и от меня, но вряд ли. Я в Новоленинграде вкалывал. Скорее всего, от Грега, если только Милочка со стороны не поимела. Но уж это-то навряд ли, она девочка домашняя. И повариха великолепная.
Звякнул податчик. Я похлопотал, расставил стол, откинул креслица, расплатился, отослал податчик.
– Слушай, еду свиньям отдадим?
– Иду-иду! Мне накраситься?
– Иди как мама родила, мочи нет больше ждать.
– Он заждался, многоженец! Секундочку! В темпе вышла, опять блондиночка, мокрые волосы зачесаны. Своего черного не надела, была в красном, что я купил. Красное ей шло. Села, сняла крышки с еды.
– Ну, ты даешь! Манни, а на мне твоя семья не женится? Ты же чудо-юдо-сват!
– Я спрошу. Консенсус требуется.
– Пока что не толпитесь.
Подхватила прибор, делом занялась. Тысячей калорий позже заговорила:
– Я тебе сказала, я вольняшка-одиночка. Не всегда так было.
Я ждал. Женщины говорят, когда захотят. Или молчат.
– Когда мне было пятнадцать, я вышла за двух близняшек, им было по тридцать, и я была жутко счастливая.
Повертела, что было на тарелке, и, похоже, переменила тему.
– Манни, насчет желания войти в вашу семью – это так, звон. Можешь меня не бояться. Если я когда-нибудь выйду замуж еще раз, – непохоже, но я в принципе не против, – то за одного мужика, как у эрзликов. Не пойми так, что запру и стану стеречь. По-моему, неважно, где мужик ест ленч, если на обед домой приходит. Я постаралась бы, чтобы он был счастлив.
– С близнецами не заладилось?
– Не из той оперы. Я забеременела, мы все трое так радовались, я родила, да такого урода, что пришлось ликвиднуть. Они на меня зла не поимели, но я сумела прочесть анамнез. Взяла развод, стерилизовалась, переехала из Новолена в Гонконг и начала заново как вольняшка-одиночка.
– А не переборщила? Такое бывает чаще из-за мужиков, чем из-за женщин. У мужиков экспозиция намного больше.
– Со мной иначе. Нам это высчитала лучший генетик-математик в Новоленинграде., одна из лучших в Совсоюзе, пока не сцапали. Я знаю, что со мной произошло. Я была из добровольцев, то есть, моя мама, мне тогда было пять лет. Отца этапировали, мама решала лететь с ним и меня взяла. А было предупреждение насчет солнечной бури, но пилот решил, что успеет. А может, наплевал: он-то кибер. И он успел, но нас прихватило на грунте, – вот из-за этого-то я и полезла потом в политику, – нас четыре часа проманежили, прежде чем разрешили покинуть борт. Главлуна волокиту развела, наверное, кто-то себя поберег. Я маленькая была, не знала. Зато уже не маленькая была, когда расчет показал, что родила урода из-за Главлуны: ей плевать было, что с нами, отверженными, стрясется.
– Не «плевать было», а «плевать всегда». Но, Ваечка, по-моему, ты перегнула. Ну, получила ты радиационное поражение, так не только генетики в этом разбираются. У тебя была поврежденная яйцеклетка. Но это не значит, что следующая тоже повреждена. Статистически это маловероятно.
- Предыдущая
- 8/96
- Следующая
