Луна жестко стелет - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 4
- Предыдущая
- 4/96
- Следующая
И вертухаи насчет митингов протеста обычно не тревожились. Придерживались политики «Нехай орут». Хипежу этому цена – что писку котят в коробке. Хотя кое-кто из вертухаев наставлял ушки, а кое-кто хлестался и рты затыкать, но в сумме выходила нулевая программа: тривиальный ноль по всем параметрам.
Когда Хай сел в Вертухаи в 2068 году, он нам проповедь прочел, как под его водительством на Луне всё переменится: звон насчет «вселенского рая, созданного своими собственными могучими руками», «наших плеч, поворачивающих колесо истории в общем братском усилии» и «забвения прошлого в общем стремлении навстречу новой светлой заре». Я это слушал в «Торбочке Бурской мамы», запивая тушеную баранинку с лучком литром ее «Австралийского Праздроя». Помню, она еще сказала: «Партейно чешет, а?»
Тем и кончилось. Кое-какие прошения удовлетворили, так что его личная охрана обзавелась самопалами новейшей марки. Больше никаких перемен не было. А побыв чуток подольше. Хай вообще перестал даже по видео выступать.
Так что я подался на хурал просто из-за Майкова любопытства. Когда на Западном вокзале сдавал в камеру хранения гермоскаф и чемоданчик, вынул маг и сунул в поясную суму, чтобы Майк получил полный отчет, ежели даже я закимарю.
Но еле попал. Подхожу с уровня 7-А, суюсь в боковой люк, а там стиляга: трико в обтяжку, на этом месте во торчит! Бока и грудь намазаны и поверх разделаны серебряной пудрой «Звездная пыль». Мне до фени, как люди одеваются. Иногда и сам трико надеваю, но без подкладок, а когда иду в общество, то и мажусь выше пояса.
Но красками не пользуюсь, и волос у меня слишком тонкий, чтобы дыбом стоял на скальпе. А у этого парня с боков подбрито, на скальпе вроде гребня, а поверх него красная шапчонка с мешочком спереди – фригидский колпак, «шляпокол свободы», до того я его ни на ком не видел.
Я хотел пройти, а он рукой проход загораживает и вызверивается на меня:
– Ваш билет?
– Извините, – говорю. – Я не знал. Где купить?
– Не продается.
– Повторите, – говорю. – А то вы неотчетливо.
– Только по рекомендации, – рычит. – Вы кто?
– Я Мануэль Гарсиа О'Келли, – четко отвечаю. – Меня все старые кореша знают. А вас впервые вижу.
– Не суть. Покажите билет со штампом или позвольте себе хилять отсюда.
Я еще подумал, долго ли ему жить. Туристы часто отмечают общую вежливость на Луне, подразумевая, что в бывшей тюрьме это неожиданность. Побывавши на Эрзле и глянувши, что там сносить приходится, понимаю, что имеется в виду. Но им без пользы говорить, что мы такие как есть, потому что на Луне кто меры не знает, тот недолго живет.
Не поймите так, что я намазывался во что бы то ни стало драться, неважно сколько дружков этот парень держит. Я просто подумал, как его личико будет выглядеть, если прочистить ему пасть рукой номер семь.
Только подумал и собирался вежливо ответить – глядь, а внутри прогуливается Мизинчик Мкрум. Его Мизинчиком звали, а в нем все два метра, афро, попал сюда за убийство, но милейший мужик, всегда готов выручить, я с ним работал, учил стоять у лазерного бура, где мне потом руку оттяпало.
– Мизинчик! – кличу.
Он услышал – засиял, как медный таз.
– Привет, Манни. Рад, что ты пришел.
И правит к нам.
– Еще не пришел, – излагаю. – Доступ перекрыт.
– Билета нет, – долдонит тот на шухере. Мизинчик лапу в карман – сует мне билет.
– Теперь есть, – говорит. – Проходи, Манни.
– Покажите штамп, – долдон на шухере не унимается.
– В ажуре штамп, – ласково говорит Мизинчик. – Окей, таварисч?
А с Мизинчиком никто не спорил. Непонятно, как его довели до убийства. Мы прошли вперед, в литерный ряд.
– Хочешь познакомиться с очаровательной малышкой? – спросил Мизинчик.
Гляжу – малышка та еще, одному Мизинчику она малышка. Я в норме, 175 сэмэ, а в ней – 180, как я позже узнал, все 70 кэгэ массы, спереди во такие круглые скобки, сзади фигурные, и такая же беленькая, как Мизинчик черненький. Я решил, что, должно быть, из этапированных, потому что здешние цветные редко бывают такие блондинистые во втором и третьем поколениях. Лицо приятное, почти симпатичное, и копна соломенного цвета кудрей надо всем этим милым сооружением.
Я приостановился в трех шагах, полюбовался и выдал тройное «фьюить». Она приняла стойку, поклонилась в знак благодарности, но нехорошо: знать, комплименты надоели. Мизинчик выждал, пока формальности кончились, и ласково сказал:
– Вай, это камрад Манни, лучший помбур по туннельному делу. Манни, эту малышку звать Вайоминг Нотт, она добралась сюда с Платона, чтобы рассказать нам, как дела в Лун-Гонконге. Очень мило с ее стороны.
Она мне руку подала.
– Если не будешь постоянно говорить мне: «Да, Вай», можешь звать меня «Вай».
А я как раз собирался. Но вовремя прикусил язычок и ответил:
– Окей, Вай.
А она глянула, что я с голой головой, и заявляет:
– Значит, ты шахта. Мизинчик, а где его шляпокол? Я-то думала, у вас шахта полностью охвачена.
А они оба во фригидских колпаках, как и тот на шухере. Треть народу в таких.
– Я уже не шахта, – объясняю. – Был шахта, да крылышко оттяпали.
Поднял левую, показал шов, где протез пристегнут. Обычно я женщинам этого в глаза не сую. Одних отшивает, другие жалеть кидаются.
– Я, – говорю, – теперь спец по ЭВМ.
– Ссучился, значит? – говорит она, нехорошо говорит.
Даже нынче, когда на Луне женщин и мужчин поровну, я тут слишком давно, чтобы женщинам грубить по любому поводу. Слишком в них много того, чего в нас вовсе нет. Но она задела больное место, так что отвечаю почти нехорошо:
– У Вертухая не служу. У меня своя фирма, а с ним – чисто деловые связи по контракту.
– Тогда ладно, – отвечает, и голос потеплел. – У всех с ним деловые связи, без этого никак, в том-то и сок, это-то и пора нам переменить.
«Нам! А как? – я еще подумал. – Каждому приходится иметь с ним дело, в аккурат как с законом всемирного тяготения. Может, и его пора переменить, а?» Но подумал – и подумал. С дамами не спорят.
– Манни – молоток, – вежливо говорит Мизинчик. – Он держит за нас, я за него ручаюсь. Вот ему шляпокол, – говорит, достает из кармана и прицеливается насадить мне на голову.
Вайоминг Нотт отобрала у него колпак.
– Ты ручаешься? – говорит.
– Ля буду.
– Окей. У нас в Гонконге это делается вот так, – говорит.
Становится передо мной, нахлобучивает мне шляпокол и целует прямо в губы!
И не торопится. А поцелуй у Вайоминг Нотт – это почище, чем женитьба на большинстве женщин. Будь я Майк, у меня все индикаторы разом полыхнули бы. Тащусь дурной, как кибер со включенным центром положительных эмоций.
Потихоньку осознал, что с поцелуем кончено и народ свист выдает. Моргнул и говорю:
– Присоединяюсь с удовольствием. Однако к чему именно?
– Не знаешь? – удивилась Вайоминг.
Мизинчик вмешался.
– Хурал начнется – он сообразит. Садись, Ман. Садитесь, пожалуйста, Ваечка.
Мы уселись, и какой-то мужик на сцене трахнул молотком.
– Закрыть двери! – сходу базлает. – Это закрытое собрание. Проверьте, кто перед вами, кто позади вас, кто слева-справа, и если вы этих людей не знаете и никто за них не поручился, то позвольте им выйти вон!
– Еще как позволим! – кто-то вякнул. – Ликвиднём у ближайшего шлюза.
– Пожалуйста, без эксцессов. Наш день впереди.
Все завертелись на местах, в одном углу драчка пошла, с кого-то шляпокол сдернули и выпроводили вон. В стоячей позе и без задержки, но, по-моему, без сознания. И какую-то мадам вывели. Ее – со всей вежливостью, хоть она так грубо выражалась, что мне даже неудобно стало.
Наконец двери закрыли. Включили музыку, развернули лозгун «СВОБОДА! РАВЕНСТВО! БРАТСТВО!». Все засвистели, кто-то фальшиво затянул про весь мир голодных и рабов. Но голодный был, похоже, один я. У меня с четырнадцати ноль-ноль крошки во рту не было. Авоусь, думаю, не засидимся. Заодно вспомнил про маг: кассета на два часа рассчитана. Интересно, что будет, если дознаются, думаю. Высадят вон с жутким ревом? Или ликвиднут? Но не волнуюсь: маг делал сам рукой номер три, и только спец по минитехнике мог бы разобраться.
- Предыдущая
- 4/96
- Следующая
