Обещания богов - Гранже Жан-Кристоф - Страница 24

Оказывается, Лени была из бродяжек. Родилась в 1908 году в скромной семье в Рейнской области, в десять лет потеряла обоих родителей – туберкулез. Проведя три года в сиротском приюте недалеко от Кёльна, она сбегает в Берлин. Новый ее след обнаруживается в 1922 году в маленьких кабаре. В четырнадцать лет она принимает участие в эстрадных представлениях. В последующие годы ее неоднократно задерживают за приставание к прохожим, то есть за проституцию. Не оригинально. Тогда говорили: «Кило хлеба стоит миллион марок, а девушка – одну сигарету».

Куда удивительнее другое – ее брак в 1929-м с Вилли Беккером. Вот это имя было ему знакомо. Опасный тип, с которым он сталкивался во времена своего пребывания в Unterwelt. Сутенер-гомосексуал, полуартист, полумошенник. Вилли Педик, Вилли Содомит, Вилли Карп. Как Лени Лоренц умудрилась превратиться во фрау Беккер?

Они разводятся в 1934-м. Год спустя Лени выходит за Ганса Лоренца, самого богатого банкира Берлина. Бивен догадывался, что развод двух ночных бабочек произошел по взаимной договоренности, имевшей целью освободить место Лоренцу – столь блестящая партия два раза в жизни таким, как Лени, не подворачивается.

Поглощенный чтением, Франц не сразу обратил внимание, что Хёлм продолжает говорить.

– Ты меня слушаешь или нет?

– Извини. Так что ты сказал?

– Сказал, что из Вилли Беккера получится железный подозреваемый, надежней крупповской стали.

Покачав головой, Бивен отмел версию:

– Невозможно.

– А почему бы нет? Беккер отребье и…

– Не его стиль. Никогда он не станет пачкать руки, убивая женщину. На крайняк мужчину. И кстати, зачем бы ему это делать?

– Из ревности.

Бивен улыбнулся:

– Не думаю, что у Вилли и Лени были отношения такого рода.

– Может, она больше не хотела делиться баблом с бывшим сутенером.

Типичная для Динамо логическая ошибка. Бивен у Лени и Вилли под кроватью не сидел, но был уверен, что здесь не было связи эксплуататор/эксплуатируемая. Они были партнерами – вот в чем разница.

– Предположим, это дело рук Вилли, – допустил он. – С чего ему тогда так зверствовать? И зачем убивать двух других?

Хёлм устроился на стуле напротив стола Бивена. На месте обвиняемых. Взял бутылочку чернил и начал перебрасывать ее из руки в руку.

– Может, их он и не убивал. Просто подражал почерку убийцы, когда приканчивал Лени.

– Никто не знает про эти убийства.

– Типы вроде Вилли в курсе всего.

– Ладно, – уступил Бивен. – Я допрошу его сегодня вечером. У него клуб для педиков на Ноллендорфплац.

– А я?

– А ты разузнаешь про двух Лени. Про фрау Беккер и фрау Лоренц. Ее прежние связи и теперешние.

– Это ж надо опросить кучу народу… И что мне им говорить?

– Полагаюсь на твое природное психологическое чутье. Но ни слова об убийстве.

Бивен встал и направился к двери.

– Куда ты идешь? – спросил Динамо.

– Сообщить о смерти супруги Гансу Лоренцу.

Хёлм от всей души рассмеялся:

– Иногда я задаюсь вопросом, понимаешь ли ты, в каком мире мы живем. Ты правда думаешь, что Лоренц еще не в курсе? Да как только тело опознали, первым делом его и предупредили. Все идет поверх твоей головы, Франц.

Бивен согласно кивнул. Наперекор всему и всем в нем еще сохранилась крестьянская наивность. Но ничего страшного: если ему нечего сообщить Лоренцу, то у Лоренца безусловно есть что рассказать ему…

Особняк четы Лоренц был расположен на возвышенности Тельтов, в районе Грюневальд. Бо́льшую часть этого округа занимал величественный лес, и лишь редкие островки жилищ возносили свои крыши среди моря зелени.

Вилла, построенная на вершине холма, нависала над озером. Вроде в стиле модерн (Бивен относил к «модерну» все, что отличалось от вкусов времен императора Вильгельма). Офицер СС не мог понять этих денежных мешков, которые предпочитали бункеры прекрасным домам с кучей завитушек. По его мнению, черепичные крыши, лепнина и скульптуры – вот что облагораживает фасад и внушает доверие.

Он нажал на звонок на воротах парка. Открыл кто-то из прислуги, пухленькая молодуха в черном платье и белом фартуке: как раз в его вкусе, но сейчас ему было не до этого. Она провела его по длинной, посыпанной гравием аллее. Вокруг виднелись все оттенки зеленого, от самых темных до светлых, от холодных до самых теплых.

Грубые бетонные стены, плоская, как плита, крыша, застекленные проемы, выглядевшие недостроенными: на его взгляд, вся конструкция была идеальным примером пресловутого Entartete Kunst – дегенеративного искусства.

Внутреннее убранство не имело ничего общего с модерном фасада. Чисто тевтонский дух, во здравие Вильгельма II. Комнаты не слишком большие, набитые безделушками одна замысловатее другой, красивые обои с золотыми и серебряными узорами. Вот это настоящий шик.

Горничная провела его в ближайший зал справа, наверняка гостиную или, скорее, столовую, которая в свою очередь вела в обширное пространство с красными кожаными креслами. Бивен сделал всего пару шагов. Стоящий перед ним огромный стол черного дерева казался мокрым, так он блестел.

Справа на мраморной каминной доске возвышались позолоченные часы, чье тиканье напоминало звон крошечного треугольника. Повсюду переливался мейсенский фарфор, цветные стеклянные фигурки, резные подсвечники, а также коллекция пивных кружек с эмблемами знаменитых пивных.

Если бы у его матери были деньги, она наверняка именно так обставила бы свою ферму. В его голове никак не увязывался этот «колоритный» стиль и банкир Ганс Лоренц, несомненно рафинированный и образованный.

Наконец он заметил хозяина, сидящего против света на другом конце стола. Его легко было принять за еще одну фигурку среди прочих. Лицо, одежда, поза – все напоминало глиняную статуэтку из рождественского вертепа.

Пенсне. Усы. Крахмальный воротничок. Черный пиджак с жесткими лацканами. Бивен не мог разглядеть его башмаки, но готов был поспорить, что тот в гетрах. Он так и видел банкира за письменным столом – раздает советы, подписывает прошения о кредитах. Бювар, ведомости, таблицы, перьевая ручка. Все разложено по местам – вот только операции Лоренца были противозаконными.

Бивен представился, но никакой реакции не последовало. Господин Крахмальный Воротничок остался сидеть неподвижно, положив руки на стол.

Наконец он заговорил:

– Я знаю, почему вы здесь. Садитесь.

В добрый час. Ему не придется бормотать приличествующие выражения соболезнования, которые он, кстати, плохо себе представлял. Можно перейти сразу к делу.

Бивен выбрал стул со своей стороны стола и осторожно опустился. Ему казалось, что их разделяет лед катка.

С очевидной неловкостью он начал выспрашивать у маленького человечка, не было ли у Лени врагов.

– Вы шутите, – прервал его тот. – Учитывая ее образ жизни, Лени вряд ли представился случай вызвать чью-то ненависть.

Бивен кашлянул:

– А в прошлом?

Лоренц хмыкнул, будто курица кудахтнула.

– Я не вчера родился и прекрасно знаю, откуда взялась Лени. Злые языки сказали бы «из сточной канавы». Я выражусь благожелательнее: из кризиса двадцать третьего или двадцать девятого года, точнее не вспомню, что для банкира не слишком профессионально.

– Вы знаете, что она уже была замужем?

– Да, за Вилли Беккером.

– Она по-прежнему поддерживала с ним отношения?

– Думаю, да. Они остались друзьями.

Что ж, господин в пенсне был из снисходительных мужей.

– Она никогда не говорила вам о человеке, которого боится? Человеке из того… окружения.

– Я сказал, что она продолжала видеться с Вилли. Я не говорил, что она продолжала посещать ночной мир.

Лоренц изъяснялся короткими сухими фразами, словно хлопал выдвижным ящиком кассы.

Бивен позволил себе вернуться к прежней теме:

– Выйдя за вас замуж, Лени могла возбудить в ком-то ревность или зависть.