Страсть умеет лгать (СИ) - Арьяр Ирмата - Страница 36

— Понимаю — кивнул Палыч. — Держись, малыш, держись за себя! и, потрепав мальчика по вспотевшей кудрявой голове, отошел в сторону.

Михаил улыбнулся, смягчив лицо, и скомандовал:

— По коням!

Я откинулась на спинку кресла, на мое лицо опустился щиток, и понеслось… Так не должно быть! Неужели Артур и Михаил правы, и это мое появление в этой реальности в чужом теле, в чужой жизни — что-то непоправимо изменило, нарушило естественный ход вещей? Ведь Дима родился уже после, через девять месяцев без двух недель, и врачи говорили, что роды у Лары были принудительными, потому что она пыталась убить себя и нерожденного ребенка. Как связаны моя и Димина жизни?

Я уже не столько вглядываюсь в мелькающие перед глазами картины вероятностей, сколько погружаюсь в себя, чувствую как во мне нарастает протест и оглушительно бьется сердце, грозя взорвать изнутри грудную клетку.

И внезапно что-то происходит, словно с оглушительным звуком лопается струна, устав от беспросветной безнадежности. И меня охватывает радостное предчувствие. И созвучно с ним, через миг, прорвав какую-то толстую, в сотни, тысячи жизней, плотную как стена связку реальностей, мир меняется так, словно капсула с “камерой” перескакивает в иную вселенную.

“Стой! — выдыхает в моих мыслях Дима.

Камера послушно замирает на вырванной из череды вероятностей картинке, приближает ее и оживляет.

— Мама! — кричит белокурый кудрявый мальчик с синими глазами и ямочками на пухлых розовых щеках и бежит куда-то, распахнув руки как крылья. Он чуть младше Димы, но может быть, это лишь на контрасте непривычно счастливых детских глаз с тем умудренным страданиями взглядом племянника, к которому я привыкла. — Мамочка вернулась!

— Куда, пострел! Осторожно, сынок, никуда теперь наша мама от нас не денется! — смеется позади мужской голос, и невидимый зритель, чьими глазами я смотрю на сцену, оглядывается на обладателя смутно знакомого баса.

У меня перехватывает дыхание. Это же Эдик! Ненавистный Эдик! С огромным букетом белых роз, белозубой улыбкой и таким сияющим взглядом, какого я никогда, никогда, никогда у него не замечала. Он, раскинув руки как для объятий идет вслед за мальчиком и смеется:

— Идите скорее к нам, наши девочки!

Камера, мимо которой он проходит (или наблюдатель), поворачивается за ним, и я успеваю заметить на ступенях лестницы явно больничного здания почти незнакомую, красивую женщину в изящном платье и соломенной шляпе с полями, обнимающую за талию более юную копию себя. Мать и дочь. Моя живая и прекрасная мама Анжелика Андреевна и я — бледная, с полураспущенной косой и невероятной радостью в синих очах. И с большим свертком на руках, украшенным кружевным уголком и пышным розовым бантом. Сверток дергается и разражается пронзительным писком.

— Ого, какая мощь! — смеется Эдик. — Певицей будет!

— Мама, папа сказал, там моя сестричка! — радостно вопит Димка.

Он уже почти добегает до ступенек, как вдруг из-за угла выныривает подросток на электросамокате, несущемся с огромной скоростью, и не успевает ни затормозить, ни славировать, врезается в мальчишескую фигурку. Димку отшвыривает на ступени, головой о ребро. И я, и та я, что со свертком на ступеньках, страшно кричим.

— Выпейте, Элина Андреевна, это вода с успокоительным, — моих губ коснулось холодное стекло. Михаил, придерживая стакан, второй рукой поднял мой щиток и снял с меня шлем. По плечам беспорядочно рассыпались волосы, но мне не до прически.

— Мам Эль, ты чего? — к моей руке, с которой ассистентка торопливо сняла электронные наручи, прижался живой и невредимый Димка. И очень радостный. — Мам Эль, ты видела кино, где я ты моя настоящая мама, и ты принесла мне сестричку вот в таком конвертике? — покрутив перед моим лицом ладошкой малыш рассмеялся. — Я знал! Знал! А еще там мой папа! И не прабабушка Анна, а бабушка Анжелика. Она такая красивая! Но ты лучше!

Он лепетал, захлебываясь от восторга, и я, наконец, поняла, что кино оборвалось для него раньше, чем для меня. И с благодарностью взглянула на Михаила.

Управляющий немного печально улыбнулся и легонько мне кивнул, подтверждая догадку. Потом присел на корточки перед мальчиком, взглянул ему в глаза и очень серьезно спросил:

— Дима, а ты хочешь, чтобы это было не кино, а по-настоящему?

— Спрашиваешь! Конечно, хочу! Но… — он потускнел, словно выключили лампочку, — это же невозможно. Со мной невозможно.

— У нас тут всё возможно, малыш, — Михаил провел ладонью по бело-золотым кудряшкам Димы. — Только ты больше не увидишь ни маму Лару, ни прабабушку Анну.

Мальчик задумался, нахмурился. И выдал:

— Они не будут без меня скучать. А если будут, я им напишу, когда вырасту. Ведь я вырасту?

— Конечно, без сомнений, — уверил Михаил. — А теперь давай готовиться к переезду. Дед Митрич поможет тебе собраться. А мне еще нужно поговорить с твоей тетей… с мамой Элей, чтобы…

— Чтобы найти мою сестричку? — перебил ребенок.

— И это тоже. Нужна тщательная подготовка.

— А тот я куда денусь? Который был в кино?

Михаил коротко и предупреждающе сверкнул на меня алым взглядом, безмолвно приказав не вмешиваться, и снова сосредоточился на любопытном мальчике.

— Понимаешь, Дима, все, что ты видел, это не совсем кино. Это другая реальность и другой ты. Вы как братья, нет, гораздо ближе, чем братья. Но тот мальчик через минуту потеряется и больше не найдется, убежит на небеса. Мама Эля будет очень плакать. Вот как здесь и сейчас плакала, только дольше и сильнее, всю жизнь. И только ты можешь помочь им. Ваши жизни с твоим двойником сольются, вы будете одним целым. Ты станешь здоровым и сильным, а он — живым, только ногу сломает, но перелом быстро зарастет, и он… ты снова будешь бегать.

— Снова бегать… — завороженно повторил Дима. Обнял меня, и спрятал лицо на моем плече. Прошептал еле слышно: — Мам Эль, пойдем туда? Пожалуйста!

— Я уже там, ты же видел, — улыбнулась я, холодея душой. Почему-то только сейчас до меня дошло, что я могу больше никогда не увидеть моего ангела-хранителя. Никогда. Страшное слово. Но тут подошел гувернер, и Дима отлип.

Когда его уводили, он то и дело оглядывался, словно боялся, что это не его двойник, а я улечу на небеса.

Как только старик и мальчик скрылись, Михаил, задумчиво смотревший им вслед, протянул мне руку, помогая выбраться из кресла-капсулы. Я даже не заметила, когда ассистентка успела отстегнуть ножные браслеты-датчики и исчезла. Как и те, кто здесь работал, когда мы только пришли в зал. Наверное, я всех своим криком распугала.

Стоило принять вертикальное положение, как голова резко закружилась. Я пошатнулась, и управляющему пришлось придержать меня за талию. Его рука обожгла космическим холодом даже сквозь ткань жакета и блузки.

— Не так резко, Элина.

— У вас всегда такие ледяные руки?

— Извините за дискомфорт.

Он отдернул ладонь и сжал ее в кулак. Только сейчас я заметила, как он бледен, а под потухшими глазами залегли тени. Переутомление? Ну конечно, он же вторые сутки возится со мной и за сегодня второй раз, практически без передышки, “ныряет” в вероятности, чтобы решить мою и Димину проблему! Я с благодарностью коснулась его плеча.

— Спасибо вам за все.

Он криво улыбнулся уголком рта и направился к выходу.

— Идемте, Элина. Предлагаю дойти до кабинета Артура, он тут ближе, и выпить по чашечке горячего чая. И еще мне нужно задать вам пару важных вопросов. Вы ведь поняли, что найденная вероятность, где Дима здоров и счастлив в полной семье имеет очень серьезное отличие от вашей нынешней реальности? Тут вы, точнее, Мишель-Мария Елисеева, его тетя, а там — его настоящая мама…

Я растерялась, вспомнив безмятежное и счастливое лицо так похожей на меня молодой женщины с новорожденным ребенком на руках.