Цесаревич Вася (СИ) - Шкенев Сергей Николаевич - Страница 11

— Антракт, — вздохнула Лиза, с явной неохотой убирая голову с плеча Василия.

— Какой ещё антракт? Это же не театр.

— Именно театр. Кинематографический, — пояснила Вера Столыпина. — Прогуляемся?

— Куда?

— Куда угодно. Или ты намерен сидеть как сыч и не высовывать носа? Нет, Вася, на светских мероприятиях так не делается. Изволь сопровождать нас!

— Как скажете, сударыня, — Красный церемонно поклонился, чтобы скрыть улыбку. — Приказывайте, о свет очей моих!

— И в сердце льстец всегда отыщет уголок, — ответила Вера. — Образ дамского угодника тебе, Вася, совсем не подходит.

— Да?

— Уж поверь мне на слово.

Ох уж эти светские мероприятия и связанные с ними условности! Вот с этими нужно раскланяться и поговорить о погоде, с этими о родителях и общих знакомых, с теми просто поздороваться и пройти дальше, а здесь непременно расцеловаться и осыпать друг друга комплиментами, чаще всего незаслуженными и лицемерными. Но положение обязывает! Тем более, появление Верочки Столыпиной, Кати Орджоникидзе и Лизаветы Бонч-Бруевич в вечно пустующей императорской ложе не осталось незамеченным и требовало объяснений.

За первые двадцать минут антракта Василия представили девятнадцати аристократическим семействам, и в конце концов он не выдержал, нашёл взглядом известного конструктора дирижаблей Николая Николаевича Поликарпова, в одиночестве скучающего у барьера оркестровой ямы, извинился перед девочками, и решительно направился к нему.

— Разрешите представиться? Василий Красный, в настоящее время гимназист, но в ближайшем будущем надеюсь стать пилотом.

Поликарпову гимназист был не интересен, но вежливость взяла верх:

— Раз познакомиться, юноша. Ваше желание стать пилотом весьма похвально. Собираетесь летать на штурмовиках или бомбардировщиках? Или, простите на грубом слове, на новомодных истребителях?

— Мне, Николай Николаевич, как-то довелось беседовать с генералом Романовым… — зашёл с козырей Василий.

— С Алексеем Николаевичем?

— Да, ним. Так вот, он высказал предположение, что в будущей войне, если таковая случится, окажутся востребованы аппараты тяжелее воздуха, способные развивать скорость в шестьсот километров в час и более.

Поликарпов с удивлением посмотрел на гимназиста, беседующего на серьёзные темы с генералами, и возразил:

— Но это же бред, юноша! Под аппаратами тяжелее воздуха вы подразумеваете нечто похожее на аэроплан братьев Райт? Вынужден вас разочаровать — эти прохиндеи использовали в своей конструкции всё те же антигравитационные пластины. Разумеется она летает, но к военным действиям абсолютно непригоден.

— Почему же?

— Эту этажерку просто опрокинет отдачей пулемёта. Разве что в разведке применить, но смысл? Неустойчивая платформа не позволит сделать качественные снимки.

— Зато скорость.

— Не смешите меня, молодой человек, — усмехнулся конструктор. — Уже на двухстах километрах в час пилота сдует, а вы говорите про шестьсот и более.

— Можно сделать закрытую кабину.

— И тогда пластин понадобится столько же, сколько на недоразумение господина Гроховского.

— Но размеры?

— Разве что размеры, но они же и являются недостатком сего аппарата. Маленький не вооружить в достаточной степени, а большой ничем не отличается от дирижабля по своим характеристикам. И уж тем более ни один одарённый никогда не согласится сесть в эту летающую мебель.

— Я бы сел, Николай Николаевич.

— Вы одарённый? Хотя о чём это я, неодарённый не появился бы в обществе милых девочек из известных фамилий.

— И ещё, — добавил Вася, не желая развивать тему милых девочек. — Разве аппараты тяжелее воздуха нуждаются в антигравитации? Мне видится…

Красный замолчал, так как к ним сквозь фланирующую публику целеустремлённо пробивался худощавый господин средних лет, на ходу достававший из кармана…

— Что же ты, сука, творишь? — Вася толкнул в сторону Поликарпова и выставил щит, тут же вспыхнувший от попадания первой пули. После второй защита схлопнулась, не выдержав непомерной нагрузки.

От третьей пули Красный ушёл перекатом, и ещё в кувырке потянул из наплечной кобуры браунинг. Когда-то капитан Родионов неплохо стрелял и занимал призовые места на первенстве округа, поэтому… Хлоп! Нога террориста подломилась в согнувшемся в обратную сторону колене. Хлоп! Локоть правой руки вспух красным фонтанчиком.

Что за идиот бросился вперёд, перекрывая нападавшего? Пардон, вовсе не идиот, а тайный сопровождающий из дворцовой полиции. И женский визг по всему залу, переходящий в ультразвук.

— По башке, по башке ему не колоти! — орал какай-то генерал с крохотным для его огромной ручищи ТК. — Ты его забьёшь, придурок! Живым берите!

Вся эта суета проходила мимо Василия незамеченной. Он лежал на ковровой дорожке и любовался люстрой. Мыслей не было, обычное облегчение и усталость, какк после тяжёлой работы. Двое в штатском ненавязчиво отвлекали на себя всех желающих подойти. Одного, правда, пропустили.

— С вами всё в порядке, юноша? — слегка хромающий после падения Поликарпов протянул руку, помогая подняться. — У вас отличная реакция, молодой человек.

Красный смущённо улыбнулся:

— Извините за толчок, Николай Николаевич, но…

— Пустяки, — отмахнулся конструктор. — Главное, что не свалился в оркестровую яму. Кстати, стреляете вы тоже неплохо.

— Ах да… — Василий достал магазин и потянул затвор. Подобрал упавший на пол патрон и вернул пистолет в кобуру. — Вы не подскажете, где здесь можно… хм… поправить причёску?

— Давайте я вас провожу, Василий.

В сортире Красного и нашли. И он действительно поправлял перед зеркалом растрепавшиеся волосы, перед тем безуспешно попытавшись хоть как-то убрать грязные пятна на локтях светло-серого пиджака.

— Господин Красный, у меня к вам несколько вопросов! — маленький жандармский штаб-ротмистр пытался прорваться через охранников у двери и кричал издалека. — Да пустите же меня, церберы безголовые!

Один из охранников заглянул штаб-ротмистру за спину, никого постороннего не увидел, и перевёл вопросительный взгляд на Василия. На «цербера» он не отреагировал, хотя взаимная неприязнь жандармов и дворцовой полиции была общеизвестна.

— Пропустите, — кивнул Василий. — Но только его.

Жандарм вошёл и представился:

— Штаб-ротмистр Ежов Николай Иванович. Мне хотелось бы узнать, были ли вы ранее знакомы с господином Дмитрием Григорьевичем Богровым?

— Кто это такой?

— Коммивояжер шпагатной фабрики, только что покушавшийся на конструктора Поликарпова.

— Нет, первый раз про такого слышу.

— И могу ли я узнать…

— Как я попал в императорскую ложу?

— Да.

— Узнать вы можете, — согласился Василий. — Как узнаете, не забудьте поделиться со мной своим знанием. Я вас больше не задерживаю, господин штаб-ротмистр.

— А ваш пистолет…

— Феликс Эдмундович в курсе.

— Кто?

— Вы не знаете собственного начальника генерал-лейтенанта Дзержинского? — подобрался охранник, и вдруг резко пробил жандарма в челюсть. — Мишаня, вяжи ещё одного террориста!

Поздним вечером в кабинете графа Бронштейна произошёл неприятный разговор. Лев Давидович выговаривал господину Азефу за самодеятельность, и не стеснялся в выражениях. Успокоился не сразу, и долго ещё половина слов в его монологе напоминала о большом петровском загибе в переводе любивичского цадика. Но вот он выдохся, и устало опустился в кресло:

— Евно, ну нельзя же так работать! Что будет, если этого идиота свяжут с тобой? Вы же были друзьями, не так ли?

— У меня нет и никогда не было друзей, Лев Давидович.

— Вот как? Тогда почему же он согласился стрелять в Красного?

— Это его собственная инициатива, я только пожаловался на некоторые проблемы.

— Ты тоже идиот, Евно! Богрова взяли живым!

— Простите, Лев Давидович, но вы ошибаетесь.

— В чём?

— Дмитрий Григорьевич скончался в тюремной больнице.