Клетка для соловья (СИ) - Соболянская Елизавета - Страница 23

К тому же… он сам еще не старик, и это яркое весеннее солнце что-то будило в нем этакое. Желание снова испытать щемящую нежность? Добавить к обычному удовлетворению потребности тела капельку душевного тепла? Найти ту, без которой жизнь почти невозможна? Мечты-мечты! Мужчина резким жестом затушил сигарету и поднял глаза на телохранительницу дочери. Толковая девчонка. Все замечает, с Клеточкой подружилась, но без фанатизма, блюдет, но не ограничивает. И симпатичная какая. Даже не скажешь, что ломаная и битая, почти как он сам!

– Спасибо, Арина. Значит пригласил на свидание, а Секлетинья?

– Согласилась посидеть в кафе, но, по-моему, этот юноша ей интересен исключительно мозгами.

Марк хмыкнул:

– Спасибо! Приглядите там. Я дочь не ограничиваю, но неприятностей не надо. И еще… У вас послезавтра выходной… Хотите съездить со мной на трек? Погонять?

Арина помедлила, потом кивнула:

– Не откажусь, если дадите свой «Ровер» порулить?

Финн поднял бровь, но не удержался от улыбки:

– Дам!

– Тогда во сколько?

– Лучше пораньше, пока не набегут модные мальчики на понтовых тачках…

– В пять утра?

– Годится! – Марк ухмыльнулся, как мальчишка, и внезапно ощутил, как где-то возле сердца разливается тепло. Совсем как тогда, девятнадцать лет назад, когда самая красивая девочка в классе взглянула на него с улыбкой и протянула руку! Смутившись, он поднял взгляд, но Арины в комнате уже не было.

Свидание с однокурсником не удалось. Секлетинья задумчиво рисовала ложечкой на пенке своего капучино, и слушала, как Ромка разливался соловьем. Все было неплохо, только болтал он о семантике этюдности в прозе Пришвина. А ей хотелось, чтобы единственный в их группе парень сказал что-то красивое о ее глазах, или губах… Весна дышала широко и вольно и ей хотелось объятий, поцелуев, чего-то такого, щемящего и нежного, как первая капель.

– Ром, извини, мне пора! – девушка виновато улыбнулась, положила купюру в книжечку с чеком и вышла. Парень виновато вздохнул – его увлеченность описаниями природы сорвала уже не первое свидание. Но ему так хотелось, чтобы его слушали!

Арина тенью скользнула следом за Клеточкой, старательно делая безмятежное лицо. Телохранительница давно поняла, почему свидания у подопечной не удаются. Девочка выросла без отца, без матери, в кругу ровесников бабушки, поэтому неосознанно тянулась в Софье – искала замену маме. А в мужчинах ценила в первую очередь силу, надежность, доброту – мужские качества, которых глупо ждать от мальчишек, пробующих жизнь на вкус.

Впрочем, свои соображения Арина держала при себе. Ей нравилась Секлетинья – не капризная, не подлая, хорошая девочка. У такой были все шансы обрести счастье, но зачем спешить? Половина удовольствия заключается вот в этом – свидания, встречи с биением сердца, тайные поцелуи… Спешить дочери Финна некуда. А вот самой Арине… С недавнего времени молодая женщина стала заглядываться на своего работодателя. С первого взгляда красавцем он не выглядел – просто ухоженный мужчина с мрачным взглядом, но день за днем телохранительница узнавала Финна ближе и… оценила. А потом почувствовала тягу. Весну, вливающуюся в кровь. Даже подумала найти себе в выходной мальчика для сброса адреналина. Те же старшекурсники легко шли на контакт с дамами постарше, за вкусный ужин в ресторане и «такси». Но… внезапное приглашение на трек… Вздохнув Арина молча проверила, как захлопнулась дверь за Клеточкой и завела машину:

– Домой?

– Нет! – внезапно сказала девушка, – давай на реку съездим? Хочу на ледоход посмотреть.

– Да уже сошел лед…

– Все равно хочу! Пожалуйста!

– Ок! – телохранительница вывела машину со стоянки и свернула к набережной.

Река уже действительно очистилась. Темная, мутноватая вода текла где-то внизу, таща за собой палки, траву и какой-то мусор. Смотреть на нее не хотелось. Холодный ветер пробирал до костей. Здесь не было ласкающего кожу солнца, зеленой травы, уютного пледа, яблок и смеха… И мужчины с колючими глазами.

Тихонечко вздохнув, Клеточка постояла на ветру, поежилась и кивнула Арине:

– Поехали домой, что-то я устала.

Утром выяснилось, что не просто устала, а еще и заболела. За завтраком Клеточка мрачно взирала на чашку с чаем и грустно шмыгала покрасневшим носом. Маргарита Александровна приложила ладонь к ее лбу, покачала головой и велела возвращаться в кровать:

– Сейчас чаю с малиной сделаю, морса кувшин принесу, позвони старосте и лежи, болей.

– Да я вроде нормально, – пробормотала Секлетинья, неосознанно кутаясь в колючую кофту.

– Иди, иди! Болеть надо дома и в постели!

Фира Моисеевна бабулю поддержала, так что студентка ушла к себе, долго крутилась, ворчала, но в конце концов уснула и не слышала, как ей принесли морс и чай.

На следующий день зачихала Арина, наверное, тоже продуло у реки. Потом раскашлялись Фира Моисеевна и Маргарита Александровна. А на третий день Финн позвонил Соловью и потребовал приехать и привезти по списку лекарства, кое-какие продукты и врача.

– Все мои дамы разболелись, и я себя чувствую весьма странно, – пожаловался Марк Антону, забирая пакеты.

Доктор – милая женщина лет тридцати быстро всех осмотрела, назначила лечение и постельный режим, а потом ошарашила мужчин:

– Но вообще, господа, это вирус, вам бы тоже избегать контактов, чтобы не заразить окружающих.

Горецкий отвез доктора в поликлинику, подумал и… вернулся в особняк. Комната у него тут есть, ноут с собой. Если придется – поработает удаленно. Раз уж Финн под замком. Ну и присмотрит за всем сразу.

Они столкнулись ночью, в коридоре, ведущем на кухню. У Клеточки кончились морс и чай, жар сушил губы, немного трясло и она решила сходить на кухню. Дом уже знала, свет не включала, просто шла, кутаясь в кофточку, мечтая о чашке горячего чая.

Антону не спалось. Вечером они неплохо посидели с Финном, «дезинфицируясь», потом тот ушел проверить «своих девочек», и лег спать, а Соловей завершил дела, закрыл ноут и решил сходить на кухню – выпить томатного сока, чтобы утром не страдать от похмелья. Дом он знал хорошо, поэтому пошел прямо так – босиком, в одних спортивных штанах, не включая свет.

Они встретились у самой кухни. Антон уже выпил свой сок, зажевал куском сыра и шел назад. А Клеточка в полусне топала на кухню. Толчок – голова наткнулась на препятствие, она отлетела и, наверное, упала бы на пол, но ее поймали сильные мужские руки, прижали к обнаженному торсу, прямо туда, где глухо стучало сердце.

Случись это днем – Горецкий бы выругался про себя и уступил девчонке дорогу. Она бы, наверное, покраснела, извинилась и скользнула мимо, ругая себя за неуклюжесть. Но вокруг была ночь, в его крови плескался хороший коньяк, а ее тормозили сонливость и жар. Поэтому они просто замерли в объятиях друг друга. Она прислонилась лбом к его прохладной груди, он застыл, удерживая ее такую хрупкую и горячую.

Первым опомнился Соловей. Аккуратно отстранился и спросил:

– Плохо стало?

– Пить хочу, – слабым голосом подтвердила Клеточка.

Придерживая девчонку за талию, Горецкий завел ее на кухню, усадил на стул, предупредил:

– Закрой глаза! – и щелкнул выключателем.

Клеточка заморгала, как совенок, и обхватила руками голову, закрываясь от слишком яркого света. Кофта распахнулась, открывая тонкий пижамный топик, облегающий грудь, и трогательно длинную шею. Соловей сглотнул. Лихорадочно блестящие глаза девчонки, сухие, словно обветренные губы и румянец, вспыхнувший на щеках – все это были несомненно признаки болезни! Антон заставил себя отвернуться к чайнику, добавить воды, щелкнуть кнопкой и ровным голосом спросить:

– Тебе черный, или зеленый?

Девчонка вздрогнула, облизала сухие губы и зачем-то кивнула:

– Черный, с лимоном!

Горецкому случалось самому себе готовить чай или кофе, чтобы не отвлекать Фиру Моисеевну от более важных дел, так что он быстро нашел заварку, вынул из холодильника лимон, налил в розетку малиновое варенье. Тут и чайник вскипел.