Комиссар (СИ) - Каляева Яна - Страница 38

Пока взводы разворачивались в цепь, Николай Иванович командовал обозниками:

— Ездовые, раненых и убитых лошадей выпрягать. Грузы безлошадных повозок — на остальные. Сами повозки убираем с дороги!

В бинокль Саша увидела, как от флангов строя неприятельского эскадрона вдруг начали отделяться небольшие группы и, увеличив аллюр, помчались в стороны.

— В лаву рассыпаются! — пояснил Николай Иванович. Издалека, от противника, долетели ноты трубного сигнала «атака».

Лава, вспомнила Саша, это когда кавалерия идет разреженным боевым порядком. По лаве черта с два попадешь — вместо плотной группы множество одиночных движущихся целей на удалении друг от друга.

— Рота, пальба!

Плотно сбитые квадраты всадников на ходу рассыпались, разъезжаясь из края в край насколько хватало взгляда. Заходящее солнце засверкало огоньками на клинках шашек.

— С колена! По кавалерии! Прицел шестнадцать! Целься в грудь коня!

Прохор делал паузы, пока младшие начальники эхом дублировали команды.

— Залпом! Пли!

Грянуло вразнобой.

— Залпом! Пли!

Почти слитно.

— Прицел десять! Рота, залпом…!

Где-то в лаве кувырком полетела лошадь, вот другая скачет без седока.

— Прицел постоянный! Целься в голову лошади! Залпом!

Лава отвернула вся, разом. Помчалась прочь так же стремительно, как только что наступала.

— Залпом!

Клацают скобы винчестеров, угловато стучат затворы трехлинеек.

— Курок! — скомандовал комроты перерыв в стрельбе.

Отбили? Но Николай Иванович глядел с прежней тревогой, да и подбежавший Прохор выглядел обеспокоенным.

— Комиссар, тут надолго заваривается, у нас патронов всего ничего, по три десятка на бойца. Давай обоз тырбанить, хоть пару ящиков надо в цепи раздать.

— Они же отступают?

— Ага, держи карман шире! Сейчас оттянутся на тысячи полторы шагов и начнут фланировать, слабину искать, огонь у нас выманивать. Да и нас охаживать. Уже начали, кстати.

В самом деле, еще с начала атаки то тут, то там небольшие группы по четыре-пять всадников останавливались и давали в сторону колонны один-два залпа, выбивая прежде всего лошадей в запряжках.

— Рота! По одному в звеньях! Редко! Две обоймы! Начинай! — выкрикнув, Прохор повторил Саше: — В общем, те патроны, что не довезем, прямо тут в дело определим.

Николай Иванович вопросительно посмотрел на Сашу. Та кивнула. Интендант вытянул за веревочную ручку ящик из патронной двуколки и скомандовал своим:

— Командиры отделений, ко мне! Людей на подачу патронов по цепочке!

Треугольные пачки серого картона, по три обоймы в каждой, засновали по рукам. Лава продолжала кружить на относительно безопасном отдалении, обстреливая обоз редким, но точным огнем. Ржание и крик раненых лошадей стали едва ли не громче ответной пальбы пехоты. Еще несколько раз то с головы, то с тыла лава пробовала ринуться, но ее встречали частые дружные залпы, и она откатывалась обратно. Обоз и прикрывавшая его рота, словно Хома Брут, очерчивали своим огнем круг, за которым бесновалась нежить.

Солнце из оранжевого стало красным. Надвинулись сумерки. Всадники стали подъезжать ближе.

— Саша, дело гиблое, — негромко сказал Прохор. — Наша сила — огонь. Пока светло, мы держим их вдалеке. Стемнеет — подойдут близко. Ударят в шашки сомкнутым строем — аминь сказать не успеем, стопчут.

Саша поежилась. Странно, что вечер оказался таким холодным, после дневной-то жары.

Единственным, в чем Саша с Князевым расходились, было ее участие в боях. Она много раз приводила своему командиру слова Троцкого о том, что комиссары — это новый коммунистический орден самураев, который умеет и учит других умирать за дело рабочего класса. Князев только хмыкал, а в следующем бою она опять получала приказ оставаться в безопасном месте. После того первого боя под Рытвино нарушить приказ Князева Саша даже не думала. Но и оставаться в стороне, пока другие сражаются и гибнут, казалось мучительным.

И вот наконец некому приказать ей остаться в безопасном месте. Да и никакого безопасного места здесь нет. Проявляй себя самураем и умирай за дело рабочего класса, сколько влезет.

— И что нам делать? — спросила Саша у Прохора, изо всех сил стараясь скрыть панику в голосе. — Даже не предлагай бросать обоз!

— До наших можно шапкой докинуть уже. Они бой не могут не слышать. Авось подмогу уже выслали. Иди с Иванычем в голову, трогайте колонну. Помалу двинем навстречу нашим. Там, глядишь, Бог не выдаст…

Через несколько минут обоз тронулся вновь. Бойцы в цепи все больше и больше подавались назад к колонне и теперь, под команды охрипших взводных, шли почти рядом с нею. Убитых пока не было вовсе. Полтора десятка раненых, почти все из обозников, распределили в повозки. Так прошли сажен двести, когда Николай Иванович обратился к Саше:

— Александра Иосифовна, подогнать бы хвост. Сильно растягиваемся, что-то они мешкают. Сходите? Или лучше я?

— Оставайся, Иваныч. Я дойду до них, — Саша обрадовалась возможности наконец-то оказаться полезной.

Саша пробежала около сотни шагов назад по ходу колонны, когда услышала крики и шум. Обернувшись, увидела плотную волну всадников, наезжающих на обоз. Сбитые колено к колену, всадники рванули карьером, подняв клинки над головами.

Красноармейцы растерялись. Кто-то успел наспех выстрелить, кто-то выставил штык. Но ранения не сдерживали атакующих. Окровавленные, хрипящие, кони и всадники продолжали свое смертоносное наступление.

И тогда красноармейцы дрогнули и побежали. Командиры не отдавали приказов. Никто не стал бы слушать сейчас никаких приказов, да и не услышал бы — воздух наполнился криками порубленных и растоптанных копытами людей.

Саша не могла осудить своих за бегство, она и сама побежала бы прочь, спасая свою жизнь. Долг, ответственность, гордость — в эти секунды все это ничего не значило. Но Саша сперва замерла от ужаса, а потом увидела Прохора, оставшегося на своем месте с наганом в руке. Всадник на скаку полоснул его шашкой по лицу. Другой наотмашь рубанул поперек спины.

Саша рванула из кобуры маузер и за несколько секунд разрядила его в сторону врагов. Наверно, она кричала, но крика своего не слышала. Не попала ни по одной из стремительно движущихся целей. Кавалеристы чуть сбросили скорость — рубили немногих оставшихся на ногах красноармейцев, объезжали повозки. Теперь бежать или прятаться поздно. Ее заметили. Двое всадников направились к ней.

Пальцы сами отвели затвор, вставили обойму, загнали патроны в магазин, извлекли обойму. Саша быстро глубоко вдохнула, взяла маузер в обе руки, прицелилась и начала стрелять, считая выстрелы — по одному противнику и по второму. Кавалеристы под ее огнем не останавливались, не укрывались, не начинали стрелять в ответ. Они продолжили скакать на нее. Она снова мажет? Нет, дело в другом. Вторая, четвертая, пятая пули попали во всадников — но не остановили их. Всадники были мишенями и знали это. Ни боль, ни страх, ни инстинкт самосохранения их не сдерживали. Надо стать такой же, как они. Надо продолжать стрелять.

Первый конь упал, придавив всадника, от седьмого Сашиного выстрела. Второго всадника Саша сняла десятой, последней, пулей и едва успела увернуться из-под копыт его лошади.

Что там было про сберечь себе пулю? Уже неважно. На Сашу скакали два других всадника. Третьей обоймы у нее не было. Маузер она бросила на землю. Рядом застонал раненый. Саша бросилась к нему и подхватила его винтовку со штыком. Вовремя — едва успела подставить ее под клинок наскочившего кавалериста. Клинок удалось отклонить, только приклад винтовки разбил ей лицо. В рот хлынула кровь. Кавалерист проскакал дальше — Саша не стоила того, чтоб терять ради нее скорость. Тут же наехал следующий, с другой стороны, занес клинок — и этот удар Саша отразить уже не успевала…

Клинок замер на взмахе.

— Ты тут чего? — растерянно спросил кавалерист, осадив лошадь. — Бабам неча тут…

Саша посмотрела ему в лицо. Парень был поразительно похож на ее Ваньку, разве только на пару лет старше. Наверно, он никогда не видел женщин в бою. Наверно, он много чего не видел.