Моя прекрасная повариха (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 32

Глория не удержалась и бросилась прыгать и плясать.

– Детка моя, как же хорошо! – воскликнула я. Радость за дочь совершенно стерла из памяти все, что случилось на пруду. – Но…

Я обернулась на Фьярви. Он стоял с таким видом, словно сделал очень важное и нужное дело. Глория посмотрела на него, замерла, а потом подбежала и, обняв, спросила:

– Дядя Фьярви… так это вы?

– Он, конечно, – ответил Дархан, который с улыбкой смотрел на нас. – Мы сегодня перед обедом ходили на почту, еле коробку дотащили.

Фьярви кивнул, погладил Глорию по голове.

– Ты очень талантлива, милая. Я написал в академию, спросил, возможно ли дистанционное обучение… и они согласились! Теперь дело за малым, прочесть все эти книжки.

– Я прочту… – прошептала Глория, и я увидела, что она плачет и поняла, что и сама готова разреветься вместе с ней. – Я все это прочту, дядя Фьярви! Спасибо!

Из-под кресла выбрались Нар и Очир и вместе с Глорией бросились в боевой пляс юных орочьих вождей. Фьярви посмотрел на меня и доверительно признался:

– Я до конца не верил, что все получится.

– Фьярви, но… – теперь я окончательно растерялась. – Это же безумно дорого! Я знаю, сколько стоят эти книги, а уроки? А эта установка? Фьярви…

Он только рукой махнул.

– Глории нужно образование в магии, я сразу это понял, – признался он. – Ставить такую талантливую девочку к плите или, там, учить шитью – преступление.

– Но деньги… – прошептала я, понимая, сколько Фьярви вложил в это.

– Да ну хватит тебе. Что деньги? Я еще заработаю.

Это прозвучало так, словно речь шла о каких-то пустяках, которые и обсуждать не стоит.

Дархан сгреб своих мальчишек под мышки – Нар и Очир извивались, пытаясь выбраться, но у них ничего не получалось – и сказал:

– Ладно, дело позднее, пора детям на горшок и в люльку. Мы пошли!

– Мы не хотим на горшок! – хором заявили ребята, но отец был непреклонен.

– Пошли уже, пока вы втроем тут дом не взорвали на радостях.

Я уложила Глорию – та выглядела так, словно не собиралась тратить время на такую глупость, как сон. Под подушкой уже лежал один из учебников, прикрытый пышной юбкой Мамзель Тутту; Глория смотрела как хорошая девочка, которая обязательно и прямо сейчас ляжет спать – а сама зажжет припасенную свечу и будет читать до рассвета. Я знала, я и сама была такой.

– Не буду гасить лампу, – улыбнулась я и показала на часы. – Но обещай, что погасишь ее сама ровно в полночь.

Глория заулыбалась – кажется, это был самый счастливый день в ее жизни, и я всем сердцем была благодарна Фьярви за то, что он его подарил.

– Хорошо, мамочка! Ровно в полночь, обещаю! Спасибо!

Я поцеловала ее и вышла из комнаты. На душе было так спокойно и тихо, словно я стояла на берегу моря после того, как улегся шторм. Снаружи были убийцы и убийства, были болезни и жестокость, но здесь, за стенами дома, я была по-настоящему счастлива и не хотела терять своего счастья.

Фьярви уже устроился на своем диване – читал газету. На передовице была статья о том, что Келлеман победил лихорадку. Я села на край кровати и негромко окликнула:

– Фьярви?

– Да? – он оторвался от газеты, посмотрел на меня, и я улыбнулась.

– Иди сюда. Хватит нам маяться дурью и спать на разных кроватях.

Фьярви рассмеялся, поднялся с дивана и пошел ко мне.

Фьярви

– А нашего первого сына мы назовем Конрадом.

За окном розовело раннее утро – в ветвях возились и шумели птицы и их голоса разбудили нас. А я, кажется, так и не заснул, просто прикрыл глаза, и мне казалось, что я плыву на мягчайшем облаке.

В определенном смысле все гномы романтики, но только сегодня ночью я по-настоящему понял, что это значит. Понял – и до сих пор не мог поверить в свое счастье. Держал его в ладонях, словно птенца, и боялся спугнуть неосторожным движением.

– Почему Конрадом? – поинтересовалась Азора. Ее рыжие волосы рассыпались по подушке, и я машинально принялся накручивать локон на палец.

– В честь прадеда. Знаешь, он был единственным, кто мне тогда поверил.

Азора понимающе кивнула. Кажется, я только сейчас заметил, как она улыбается по-настоящему, светло и мягко, и эта улыбка идет из самой глубины ее души.

– Хорошее имя, – согласилась она. – Я бы познакомилась с ним, с твоим прадедом.

Когда-то я писал старику, он отвечал мне, а потом прислал письмо, в котором с искренней горечью сообщил о том, что нам придется прекратить переписку, мой бывший клан очень злится из-за этого. Я прекрасно его понимал и решил не подставлять под удар. Если ты живешь в гномьем клане, то тебе нужна его поддержка, а не плохо скрываемая злость. Но сейчас мне до боли в груди захотелось написать прадеду о том, что я женился, что у меня есть замечательная дочь и, может быть, скоро будет еще один ребенок. Только старому Конраду, только ему.

– Я ему напишу, – сказал я. – Пусть приедет на наш кулинарный конкурс.

За письмо я взялся после завтрака в «Вилке и единороге» – восхитительной яичницы с помидорами и травами, бутербродами с лососем и нежным творогом с ягодами. В кабинет заглянул Дархан, оценил выражение моего лица и поинтересовался:

– Ты что сияешь, как задница под луной?

Я ничего не ответил, просто моя улыбка сделалась еще шире. Дархан рассмеялся в кулак и спросил тоном бывалого заговорщика:

– Значит, тебя можно поздравлять?

– Можно! – ответил я. – Вот, прадеду пишу. Может, приедет.

– Хорошее дело, – одобрил Дархан, прикрыл за собой дверь и, сев в кресло, сообщил: – Это не наша с тобой печаль, но я поспрашивал сегодня шефа Гемини. Он сказал, что да, эльфа убили как раз в тот день, когда он приехал в Келлеман. Сначала зарезали, потом бросили в пруд. И да, когда его убивали, у него появились первые признаки лихорадки.

Я сжал и разжал кулаки. Бросил взгляд на письмо: «…у меня замечательная дочка, она очень талантливая волшебница, будет учиться магии…»

– А в Горнорудную ты не заглядывал?

– Заглядывал, еще вчера. Там все сидят и рвут волосы на всех местах. Те инженеры из Кавентона нашли тут текучую жилу. Сказали с гарантией, что это она, по всем признакам. Знаешь, что это такое?

Я усмехнулся.

– Ты с гномом говоришь. Я про подземные дела все знаю.

Текучей жилой в народе называли сервенин, металл с невероятными магическими свойствами, который был способен перемещаться под землей. Найди такую жилу, зафиксируй заклинаниями, начни разработку – и край разбогатеет так, что и представить нельзя.

– Сервенин военные любят, – объяснил я, стараясь говорить так, чтобы не особо загружать ум Дархана терминами и непонятными фразами. – Он очень легкий, он пробивает все, что угодно, а сам несокрушим. Железная дорога, воздушный транспорт… да даже медицина! И чего в Горнорудной-то ревут, тут радоваться надо!

– Так утекла жила-то! – угрюмо произнес Дархан. – Если бы не карантин, то давно бы начали разработку. А как мы тут все засели по домам с лихорадкой, так никто за нее и не взялся. Где теперь эта жила, ищи-свищи.

Некоторое время мы сидели молча. Я представлял, как сейчас горюет бургомистр – на его месте я бы тоже бился головой о стену. Келлеман мог бы разбогатеть, стать не провинциальным грязным городишкой, а крупным богатым центром…

– Эльфы, – сказал я. – Они как-то узнали об этом и сделали все, чтобы мы до этой жилы не дорылись.

– А его можно куда-нибудь утянуть, этот сервенин? – спросил Дархан.

– Можно, – угрюмо ответил я. – Не нашей магией, но эльфы с таким точно справятся.

– Стибрили твари нашу жилу, – зелень Дарханова лица потемнела.

– Стибрили, – угрюмо согласился я. Дархан вздохнул и протянул мне журнал – «Вестник артефакторики».

– Вот, тебе шеф Гемини велел передать. Тебе зачем? Решил в артефакторы податься?

Я взял журнал и открыл там, где шеф заботливо положил закладку. Артефакт, который мог бы стереть шрамы с лиц Азоры и Глории, можно было заказать хоть сейчас – если бы я к полудню продал «Вилку и единорога» и дом и прибавил бы три четверти своих сбережений, то к вечеру мне прислали бы эту серебристую пластинку, исчерченную рунами.