Ковбой на Рождество (ЛП) - Аарон Селия - Страница 6

– По-разному. Когда у него оставалось еще несколько месяцев, он держался, – Ингрэм похлопал себя по лбу. – Все так же умен с дерзким языком, как у тебя. Но когда ему оставалось все меньше времени, Поуп словно уходил в себя. Не желал видеть посетителей. Ему не хотелось, чтобы кто-то видел его в инвалидном кресле или заметил лекарства, которые он принимал.

Я знала, что последнее было правдой. Я сделала все от меня зависящее, чтобы убедить его, что хотела вернуться домой и позаботиться о нем. Но Поуп не разрешил. Он сказал, что если я даже явлюсь на порог, то в дом меня никто не впускать не собирался. Боже, это было больно. Но отец был не из тех, кто бросал слова на ветер. Если он что-то говорил, то держал слово.

– Оставайся в университете. Получи степень магистра. Я горжусь тобой, Молли. Так сильно горжусь. Твоя мама сейчас смотрит на тебя сверху и широко улыбается, совсем как раньше, – он закашлялся, и я крепче схватила телефон.

– Пап?

На линии раздалось еще несколько тяжелых покашливаний, означающих большие неприятности, прежде чем Поуп вернулся к телефону.

– Я сейчас абсолютно серьезен. Не утруждай себя приезжать. Половину дня мной занимается Ингрэм, а вторую половину я сплю благодаря этим чертовым таблеткам. Ты ничего не упустишь.

– Я все же думаю, что должна быть там...

– Нет! – его отказ был резким, как удар хлыста. – У тебя и так достаточно плохих воспоминаний о смерти Лурлин. Не хочу, чтобы к этому добавилась и такая память обо мне. Я люблю тебя. Мне нужно, чтобы ты уважала мои желания и держалась подальше. Можешь сделать это для меня, бельчонок?

Бельчонок. Он не называл меня так с двенадцати лет. Когда я была ребенком, то имела привычку лазить по всем деревьям, попадавшимся на глаза. Иногда когда папа выходил на мои поиски, я сидела на высоте в двадцать футов и пыталась подняться выше. Тогда он прозвал меня бельчонком.

Я не хотела соглашаться на его условия.

– Пожалуйста, бельчонок. Пожалуйста, – его голос дрогнул.

– Ладно, – уступила я. – Я не приеду.

– Спасибо тебе, – его вздох раздался в телефонной трубке. – Спасибо. А теперь возвращайся к учебе. Я уже сплю на ходу. Чертовы таблетки.

– Ладно, пап. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Молли.

– Молли? – Ингрэм сел и склонился ко мне, вытирая грубой подушечкой пальца мою щеку.

– Прости, – я провела рукавом по лицу. – Просто вспомнила один из последних наших разговоров с папой.

Он встал и опустился на кофейный столик, слегка поморщившись, когда положил больную ногу на диван.

– Не надо, – я кивнула на его колено. – Тебе будет больнее.

– Я ничего не почувствую. Спасибо тем таблеткам, которые ты дала, и алкоголю, – уголки его губ приподнялись, и я поняла, что у него замечательная улыбка.

– Почему ты никогда не улыбаешься? – вопрос сорвался с губ прежде, чем я успела его обдумать.

Он пожал плечами.

– Я улыбаюсь.

– Когда?

Он провел ладонью по скулам, в камине потрескивал огонь, и до нас доносился тихий храп Тани.

– Ну, давай повспоминаем. Может, когда я был на родах теленка. Я чувствовал, что улыбался, – его слова сняли напряжение, грозившее меня поглотить.

– В самом деле? – я могла представить, как он помогал с родами. Рукава его рубашки закатаны, а большие сильные руки готовы тащить теленка, если что-то пойдет не так.

– Конечно.

Обернувшись, я хитро улыбнулась.

– Что еще заставляет тебя улыбаться?

Он удержал мой взгляд, хотя его глаза были немного стеклянными. Все-таки алкоголь и болеутоляющие таблетки – мощная смесь.

– Может, еще кое-что.

От этих трех слов я затрепетала. Несмотря на внешнюю грубость, Ингрэм уже проник в мое сердце, заботясь о моем отце. Папа рассказывал все, с чем ему помогал сосед. Поуп использовал это в качестве аргумента, когда я порывалась вернуться домой.

– Ингрэм хорошо обо мне заботится, бельчонок. Клянусь.

По этой причине я не возражала против бахвальства Ингрэма и его раздражающего поведения. Ведь он был рядом с папой, когда я не могла. Его доброе сердце пряталось за твердой скорлупой. И к тому же Ингрэм выглядел, как ковбой на обложке любовного романа.

Я сжала бедра и немного поерзала на месте. Может, мне не стоило подкидывать дров в камин, здесь становилось слишком жарко. И с каждой секундой, пока он смотрел на меня этим прямым взглядом, я чувствовала все возрастающий жар. Его мысли ясно читались на его лице.

– Тебе нужно, эм... Тебе лучше немного отдохнуть, – я рванула вперед, собираясь встать, но Ингрэм положил руки на ручки моего кресла, запирая меня будто в клетку.

– Просто скажи мне одну вещь.

У меня перехватило дыхание, и я задалась вопросом: слышал ли он отчаянное биение моего сердца.

– Ладно, – мой голос был неуверенным, а разум метался от одного вероятного вопроса к другому. Что же Ингрэм хотел узнать?

– Почему ты не вернулась к отцу?

Внутри все похолодело, и я отстранилась от Ингрэма.

Его челюсть сжалась. Он потянулся ко мне, но отдернул руку.

– Мне просто нужно знать, вот и все. Поуп никогда не рассказывал мне. Независимо от того, как часто я спрашивал, он все время отвечал, что мне не нужно соваться не в свое дело. Говорил, чтобы я перестать волноваться о том, где ты.

– Правда?

– Что именно? – он слегка склонил голову набок, и у меня возникло такое чувство, что он знал, о чем я спрашивала.

– Ты беспокоился о том, где я?

На этот раз отстранился Ингрэм. Он выпрямился и посмотрел на меня своими темными глазами.

– Я хочу знать, почему ты не приезжала домой, – Ингрэм замолк, борясь, казалось, с какими-то словами, вертящимися на уме. – Я уже начал думать, что между тобой и Поупом произошло что-то плохое. Мы оба знаем, что у него был скверный характер и...

– О, нет, – я быстро замотала головой. – Ничего подобного. Папа всегда был добр ко мне, особенно после смерти матери. Он навещал меня в колледже каждые пару месяцев. По крайней мере, до болезни. А после я сразу захотела вернуться.

Его глаза расширились.

– И почему ты этого не сделала?

– Отец просил этого не делать, – все же сбивчиво произнесла я. – Он не хотел, чтобы я видела его страдания, хотя умоляла его позволить мне приехать. Поуп был непреклонен в желании держать меня на расстоянии. А я была глупа, потому что уступила, – рана, которую отец оставил в моем сердце, все еще была кровоточащей, гнетущей, хотя его не стало уже полгода назад.

Между бровей Ингрэма пролегла морщинка, пока он обдумывал мои слова, а потом пропала.

Дыхание прерывалось, но я решила продолжить.

– При каждом нашем разговоре я говорила, что хотела приехать. А он умолял держаться подальше, – слезы вновь набежали на глаза. – И я соглашалась, ведь папа был таким слабым, мне не хотелось его расстраивать. Однако с каждым нашим звонком я пыталась его переубедить. Папа не соглашался. Даже под конец. Когда знал, что ему оставались считанные дни. Он просил не приезжать, чтобы о нем у меня остались только счастливые воспоминания. Особенно после истории с мамой, – у меня перехватило дыхание, когда Ингрэм вдруг сжал мои внезапно похолодевшие пальцы в своих теплых ладонях.

– Я все равно должна была приехать, – все же сорвались с моих губ слова.

Молли могла бы сказать, что присоединилась к цирку в качестве клоуна с родео, и я не был бы удивлен больше, чем сейчас. Я полагал, что она уехала в колледж наслаждаться жизнью и оставила своего старика страдать. Впрочем, зная об упрямстве Поупа, я должен был догадаться, что он предупредил ее. Каждый раз, когда я его об этом спрашивал, Поуп велел не лезть не в свое дело и однажды даже ударил тростью.

– Дерьмо, – это оказалось единственное слово, которое я смог произнести, особенно учитывая коктейль из виски и болеутоляющего, кружащийся в моем кишечнике.

Молли покачала головой, и я заметил, как на ее нижней реснице блеснула слеза.