Изгой (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 7

Не состоялся крестовый поход и против татар, а потому после смерти отца, короля Даниила, его сыновья Лев и Мстислав не короновались монаршим венцом, плюнули на союз с западными странами и продолжили политику отца, отстаивая рубежи своей державы.

В 1305 году внук Даниила, Юрий Львович стал вторым королем, торжественно водрузив на себя дедовскую корону. Однако это нисколько не помогло в борьбе против тех же поляков и литвинов, зато удалось учредить в Галиче митрополию, выпросив разрешение у Константинопольского патриарха, встав таким образом вровень с Киевом, где издавна находился престол митрополит.

Его сыновья, Лев и Андрей, понимаю всю пагубность борьбы за престол, стали соправителями, причем старший брат правил в Галиче, а младший во Владимире, что на Волыни. Сестер удачно выдали замуж – Марию отправили в Польшу, за мазовецкого князя Тройдена, Анастасию за тверского князя Александра Михайловича, что яростно боролся с московскими князьями за первенство на великое княжение Владимирское.

Корону Лев на себя не водружал, однако на своих печатях стал указывать, что он «Rex Russiae» на аверсе, а «Dux Ladumiriae» на реверсе. То есть король Руси и князь Владимирский. Причем под «Русью» понимались отнюдь не все русские земли, а так называемую Червонную Русь, пошедшую от «червенских городков», за которые святой князь Владимир вел долгую борьбу с поляками. На русской речи полный титул звучал как князь «Всей Русской земли, Галицкой и Владимирской».

– А, братовец, – Андрей посмотрел на вошедшего в шатер сына Льва, княжича Владимира. – Ты сегодня в сечу не лезь, не дай Бог голову в ней сложишь, а наследника у тебя еще нет. Так что пока сыновьями не обзаведешься, меч в руки не бери и в схватку не бросайся!

– Да я ведь…

– Ты брата моего слушай, – глухо произнес Лев Юрьевич, – если меня не станет, то он тебе в отца место!

В голосе галицкого князя лязгнула сталь, и княжич склонил голову перед ясно выраженной отцовской волей.

– Мы должны победить, тогда сломим боярство в Галиче, что решило править самовластно. Нагнем его, дабы в покорности далее были и державу нашу в смуту не вгоняли в угоду своей алчности! Иного случая у нас не будет, время пришло!

– Ты прав, брат, – негромко произнес Андрей Юрьевич. – Я хоть и выдал свою единственную дочь Анну замуж за Любарта Гедеминовича, но завтра с ним могу сойтись на бранном поле. И хотя Гедемин вернул нам Берестье и еще несколько городков Черной Руси, но то было временно – от своих планов Литва не отказалась.

– Надо бить литву немедленно. Мы собрали силы всех южно-русских княжеств – с нами Станислав Киевский, Олег Переяславский и Роман Брянский, мой тесть. У нас пять тысяч войска, правда, дружинников мало – едва от ляхов в прошлом году отбились. Киевлян с переяславцами столько же, да две тысячи брянцев. Хватит ли для победы? Литовцев, что Овруч и Житомир брали, по слухам до двадцати тысяч?!

– Не знаю, брат. Земли здешние обезлюдели от татарского нашествия. Киев лишь тень от прежнего величия, до сих пор бывшие руины не заселили. Баскаки все соки с наших земель выжимают. Да, мы отправили за помощью к хану Узбеку – но когда он двинет к нам свои тумены?

– Ногаев пять тысяч подошло…

– Луга болотистые еще, не просохли толком. Ордынская конница быстроту потеряет, а у Гедемина сильные русские конные дружины. Сомнут татар, те из-под удара выйти не успеют.

– Отступать нам нельзя, брат.

– Ты прав, сие соромом выйдет и бояре нас предадут той же литве или ляхам, они сами не знают кто им выгоден, – с кривой улыбкой отозвался Андрей Юрьевич. – В победе наше спасение…

Князья замолчали – как никто они хорошо понимали, что выбора у них, по большому счету, уже нет, только яростно сражаться против литвинов. А там либо победить, или умереть.

– Вторую корону златокузнецы сделали, по той, что наш прадед король Даниил принял. После победы мы с тобой в Галиче вместе коронуемся по примеру ромейских цезарей. А там боярам жилки подрезать начнем – освященное право иметь будем. Ты, сын, эти златые короны сейчас на себя прими – дам тебе десяток гридней в охрану. Мало ли что в битве случится может, военное счастье переменчиво.

Отец тяжело вздохнул и посмотрел на своего юного сына, отметив, что лицо того посуровело. И стал тем же спокойным голосом отдавать ему свой родительский наказ, который мог быть и последним:

– В Луцке сотник Роман Гнездо тебе в помощь будет, он верный нам человек – его пращуры еще князю Роману преданно служили. А тысяцкому Дмитрию Дятьку не верь – лукав и подл боярин, Боярский совет супротив нас всегда подбивает, зерна смуты сеет.

Лев остановился с кривой ухмылкой на лице. И негромко произнес дальнейшие слова:

– Предаст он тебя в угоду ляхам, коли выгодно будет. А другие его поддержат – им свое богатство дороже нашей отчей земли будет. Зрадники они и лиходеи, их только твердая рука пригнуть может! Ничего, после коронации, я его с тысяцких уберу, сила уже будет наша!

Князь поднялся с походного стульчика, кольчуга звякнула. Водрузив на голову шлем, князь набросил на плечи красное корзно – плащ, что показывал его достоинство. И громко сказал:

– Пора, брат, на битву выходить!

– Прощай, пращур, я даже имени твоего не ведаю! Прости, что плохо схоронил, не в землице, а в склепу каменном, без домовины. Будет возможность – обязательно все правильно устрою…

Юрий постоял у заложенной камнями расщелины, в которую положил тело убитого татарами предка, толи возможного, а может и доподлинного. Могила нашлась почти сразу – рядом с пещерой была выветренная полость, достаточно глубокая. Как солнце закатилось, и наступила густая летняя ночь, так Галицкий приступил к делу.

Вытащил убитого парня из подземелья, уложил его в расщелину, скрестив руки на груди. Глаза он закрыл раньше, а сейчас просто положил на веки два плоских камешка. Бросил на грудь усопшего символическую горсть земли и принялся закладывать могилу известковыми камнями, которых имелось в достатке, сгребая также щебенку.

Вскоре вырос маленький холмик, с аккуратно уложенными камнями. В ямку Юрий воткнул импровизированный крест – связав короткой веревочкой две толстые прямые ветки, которые осторожно срезал ножам. Закрепил его плоскими камнями и встал.

– Сик транзит глория мунди, – прошептал случайно всплывшее в памяти чеканное латинское выражение, что в свое время заучил, чтобы при случае щегольнуть при девчонках.

Сейчас оно пришлось как нельзя кстати – действительно, именно так и проходит слава земная. Человек всю жизнь тщится к величию и богатствам, а получает, в лучшем случае, вот такой холмик. А в худшем будет просто брошен, или закопан на ближайшей помойке.

– Отче наш, иже еси, – единственная молитва, которую Галицкий знал, пошла со слезами на глазах. Он ее выучил на Донбассе, поневоле и от отчаяния, насмотревшись на убитых – на войне атеистов не бывает, все уповают на Божью помощь, и грешники, и праведники…

– Добрался, наконец, – Юрий осторожно выглянул из-за густых кустов – спуск к реке занял у него полчаса, настолько он осторожно пробирался через заросли. Повезло – вышел аккурат там, где камыши расступались в стороны, и получался удобный выход к реке, причем имелся песочек. За прошедшие триста лет этот небольшой пляж никуда не делся, только вряд ли сейчас здесь есть разбитое стекло и тьма окурков.

Вздрогнул от сильного всплеска на воде, чуть было не впал в панику, но опомнился. Так может хлопнуть хвостом очень крупная рыбина – или сом, или щука. Внимательно осмотрелся еще раз, прикидывая как не попасть в светлые лунные дорожки, особенно на речной глади.

– Пора помыться, а то вы, батенька, не князь, а самая натуральная свинья. Только пока не хрюкаете от грязи, – пробормотав себе под нос, Галицкий стал быстро разоблачаться от одежды, как ревностный духобор на свальном грехе со своими «единоверцами».

Скинул кафтан со штанами, снял сапоги и подступил осторожно к воде. Наскоро помыл ладонью обувку, поставил за куст. Затем размотал портянки – от них несло отвратным запашком, способным убить любую дамочку наповал. А потому он сразу зашел в неожиданно теплую воду – жирный ил чавкнул под пальцами, обрадовав – вполне заменяет мыло, только прополаскивать вещи нужно несколько раз.