Изгой (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 39

– Уже сказали, что атаман Сирко удачлив был. Но ты про фузею эту говорил, а потом Ивашку, плута зловредного, в беседу вплел.

– Так оный Ивашка в деле этом отметился. Причем, фузеи эти по его приказу в городке Славянске делают в полной тайне, в том самом остроге, где сотник Лобода побывал.

Алексей Михайлович моментально насторожился – кошевой атаман войска Запорожского Низового вызывал у него подозрения. А тут острог быстро поставили и дела в тайне ведут.

– И кто у казаков в Славянске этом воеводствует?

– Сотник стрелецкий Галицкий, рода шляхетского, но в Сечь дед его сбежал, когда ляхи последний маеток у него отобрали. Якобы в бурсе он учился, в монахи стремился постриг принять этим маем. И для того в обитель на Святых Горах приехал, но там татарами в полон был взят. И в Крым уведен, в городок Гезлев.

– Сотник стрелецкий? Откуда у запорожцев стрельцы? И кто он – если постриг хотел принять, то бурсак, а тут стрельцов под начало взял сотником. Ты, боярин, говори, но не заговаривайся! Тут что либо одно выбирать нужно – или сотник, либо монах!

– Вот и я голову который день ломаю, надежа-государь – за кого оного Галицкого мне принимать? В обитель приехал вьюноша бледный, слабый и никчемный, а из крымского полона вернулся сотник, муж зрелый, ухватки воинские знающий.

– Как такое быть может?!

Нахмурился Алексей Михайлович, он и так подозрительно относился к Сирко, а тут совсем непонятные дела пошли. Он задумался, пытаясь найти отгадку в столь необычном случае.

– В Гезлев, значит, запорожцы ходили. А не для того, чтобы этого Галицкого освободить из татарского плена?!

– Так и было, государь. В походе Галицкий сотню мужиков освобожденных огненному бою обучил, и как казаки говорили, оные стрельцы атаку янычар отразить смогли с потерями большими.

– Тогда он сотник, и бывалый, раз смог такого добиться. И воевал много, опыт имеет – раз такую фузею сотворил! Кузнец может ее и делал, но вот все пояснения от сотника только могли идти. Он голова всему делу, а кузнецы лишь руки!

– А еще ликом они сильно схожи – бурсак с сотником этим. Очень схожи – монахи в обители их видели, одного прежде, а другого позже. И все твердят, что обличье у них общее, только в воеводе сила чувствуется, а в бурсаке слабость изрядная была.

– Тогда братья они, иного быть не может, – подвел черту царь, и внимательно посмотрел на Матвеева. Дело крайне заинтересовало, с такими случаями встречаться не приходилось. Но в то же время вызывало серьезные подозрения – Алексей Михайлович не любил непонятностей.

– Только имя у них почему то одно – Юрий Львович. Дьяк Нащокин проверил – бурсак весной был в Сечи, и там его знали именно под этим именем. И воевода в Славянске и в походе крымском тоже Юрий Львович, или так решил называться, пряча свое настоящее имя. Хотя они братья, в этом нет сомнений. А потому дьяк решил проверить, а бурсак ли Славянского городка воевода?!

– И как?! Не томи душу!

– Нет, грамоте плохо разумеет. Говорит необычно, а пишет с такими ошибками, что понять трудно. Расписку с него за два бочонка пороха и пять пудов железа, что в двадцать рублей казне обошлись, и в обмен на две оных фузеи со снаряжением доставлены были сотником Лободой.

– Вот оно как. Бурсак погиб, а его брат, которого атаман освободил из плена, его имя на себя принял, чтобы свое в тайне сохранить. Так это воровство какое спрятать решился?!

– Слобожанский сотник написал в приказ, что воевода Галицкий рассказал ему, как свеи свои мушкеты быстро заряжают. И как воевать с этими фузеями надо, чтобы ворогу большие потери причинить.

– У свеев воевал под началом. И что ты надумал с самозванцем и вором делать?!

– Отряд большой посылать нужно и силой брать, только потери, государь, будут. У Галицкого три десятка стрельцов справных, отменно стреляют все. Да еще столько же мужиков огненному бою обучены хорошо. И запорожцы рядом – битва может быть серьезная, ему и донские казаки помочь могут. Сам знаешь, надежда-государь – хоть время разинского бунта прошло, но смута и гниль в душах казачьих остались.

– Тогда обманом вытянуть его оттуда и повязать. Грамоту напиши немедля – я подпишу. Сотника Галицкого в кандалы и на дыбу, как злодея! Розыск сам учини строгий. Если невиновен – то отпусти обратно, дай сто рублей, а если вину на нем отыщешь, то мне доклад делай немедленно. И выманивай воеводу осторожно – мыслю, хитер и умен он, раз фузею такую измыслил. Ничего заподозрить не должен, хороняка…

– Весна скоро, дыхание ее уже ощутимо, Смалец! Ты чего морщишься? С утра ходишь и зудишь?

– Да маята на душе, княже, все из рук валится с самого утра. Вроде бы в мирную обитель едем, сердце должно радоваться как всегда, а внутри будто тетивой лука душу натянули.

– Брось, все нормально!

Юрий пожал плечами. Сам он с самого утра чувствовал себя хорошо, хотя не выспался. Зульфия его всю ночь ласкала беспрерывно, девчонка словно с цепи сорвалась – от ее заботы и теплоты он прямо млел. Как то не встречалась ему раньше на жизненном пути в той жизни такая девчонка. Там все просто было – каждая вторая через пару встреч настойчиво интересовалась содержимым кошелька и банковских карточек, а каждая первая задавала не тривиальный вопрос – «а что ты мне можешь дать?».

И при том тоже любопытством тянулась к тем самым моментам, что заботили каждую вторую. А милой и любящей татарке нужен был он сам – с его проблемами и печалями, и голова никогда у нее не болела, и настроение всегда было хорошее – словно солнышко в окошко светило каждый день, и согревало, и все освещало.

Славянск готовился к приходу весны – зиму как-то пережили, в трудах, заботах и хлопотах. Почти все запасы железа извели, но в Сечь сотню фузей и пару дюжин новых пистолей отправили. Последние стали местной разработкой – полностью идентичными по конструкции, поточного производства образцы. Пора было потихоньку налаживать серийное изготовление «огнестрела», вводя единый калибр.

Не мануфактура, конечно, но определенные производственные мощности и подготовленные мастеровые уже были в наличии. Тем более удалось открыть школу в атаманской хате, набрав для обучения молодежь двух полов – не до раздельного обучения.

Батюшка взялся обучать всех грамоте, при том оказался не воздержан на руку – подзатыльники отвешивал. Юрий учился у него словесности, и при этом сам принялся обучать арифметике – открыв в себе удивительный багаж знаний, вбитых со школы, которые в молодости он посчитал благополучно забытыми. Галицкий собственноручно расчертил и склеил листы, испытывая при этом какой-то детский восторг, повесил на стену хаты таблицу умножения, которая произвела фурор.

Заодно принялся за географию, начертив примерную карту Малороссии и окрестных земель Московии. Понятно, что любой картограф удавил бы его голыми руками, или сошел с ума, но не обремененные образованием жители Славянска задумку встретили с необычайным воодушевлением. Даже взрослые мужики потянулись в школу, чтобы посмотреть, насколько огромен окружающий их мир.

И послушать рассказы знающих людей, особенно Смальца, которому приходилось бывать и в Москве, и в Варшаве, и даже отметиться в германских землях.

Странно, но после первых уроков татарка его принялась изводить вопросами и по ночам – пришлось рассказывать о слонах, бегемотах, тиграх и бизонах, вспоминая просмотренные телевизионные программы. Видимо, на девчонку это произвело неизгладимое впечатление, и она стала смотреть на него совсем оглупевшими от счастья глазами.

Единственное, что не на шутку напрягало, так это постоянные попытки отца Михаила наложить на него епитимьи за «блуд». От прелюбодейства воевода отгавкался, доказав как дважды два, что он холост, а Зульфия невольница, рабыня. И от блуда открестился, заявив, что с православной это грех, но не с магометанкой. Более того, не моргнув глазом сам стал убеждать священника, что именно через любовь пытается обратить татарку в православие, как ее маленьких племянниц привела к истинной вере Авдотья, опекающая их с материнской заботой…